День Рождения Гитлера

    ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ГИТЛЕРА



   Как-то однажды в апреле, двадцатого апреля, на свет родился
ребенок.  Был он,  как положено, красненький, весил килограмма
три   или  что-нибудь  около  того,   длиной  был  сантиметров
пятьдесят,  смотрел бессмысленными,  как пуговицы,  глазками и
разевал рот,  словно зевал.  Он  вызывал у  матери неописуемую
нежность и  жалость,  и она не знала еще,  что держит на руках
самое жуткое чудовище, какое когда-либо рождалось на земле.
   Отзвук этого события прозвучал в Киеве в апреле 1942 года в
таком виде:

На  рассвете,  едва  дождавшись  конца  запретного часа,  я
понесся к хлебному магазину, обгоняя таких же бегущих.
   Оказалось, однако, что тысячи полторы едоков заняли очередь
еще с ночи,  наплевав на запретный час.  Хотя до открытия было
далеко,  очередь бурлила и  шумела,  у  дверей лавки уже  была
драка и потный, красный полицай с трудом сдерживал толпу.
   Я  занял в  хвосте очередь,  уныло постоял,  послушал бабьи
пересуды насчет того же,  что  война кончится,  когда зацветет
картошка,  что немцы русских не разбили, но и русские не могут
победить, а потому заключат мир где-нибудь по Волге, а нам так
и пропадать под немцами.
   И слепому было ясно,  что в этой очереди придется стоять до
вечера.  Я приметил, за кем стою, сбегал домой за сигаретами и
занялся торговлей.

   В семь часов утра двери магазина открылись. Невозможно было
разглядеть,  что там творится: смертельная давка, хрипы визги.
Первые получившие муку вылезали растерзанные, избитые, мокрые,
но со счастливыми лицами, крепко сжимая мешочки, припорошенные
настоящей -- не во сне, не в сказке -- белой мукой.
   Я  наведывался к  своему  месту  в  очереди,  она  пока  не
подвинулась,  но зато за мной был теперь такой же хвост, как и
впереди.
   Бабы  рассказывали,  что  в  Дымере  расстреляли  несколько
мужчин за  то,  что  те  слушали детекторный приемник;  что  в
Оперном театре идет "Лебединое озеро", но написано: "Украинцам
и собакам вход воспрещен".
   Понизив голос,  говорили, что немцев уже совсем остановили,
что под Москвой их тьма полегла,  что они не взяли даже Тулу и
что  ожидается открытие  второго  фронта  в  Европе.  Я  жадно
слушал,  чтоб дома рассказать.  О этот беспроволочный народный
телеграф!   Зачем   запрещать  слушать   радиоприемники:   это
бесполезно...

   В четыре часа дня стали кричать, чтобы очередь расходилась:
все  равно  всем  не  хватит.   Что  тут  поднялось!   Очередь
распалась,  у дверей опять началось побоище. Я чуть не заревел
от обиды и  кинулся в эту Драку.  Взрослые дрались,  а я полез
между ногами, раздвигал колени, скользил змеей, чуть не свалил
с  ног  полицейского --  и  прорвался в  магазин.  Здесь  было
относительно свободно,  продавцы со страхом косились на дверь,
которая трещала, и кричали:
   -- Все, все, кончается!
   Но  они  еще  отрывали  талоны  и  выдавали  кульки,  Молча
заливаясь слезами,  я пролез к прилавку,  где душилось человек
тридцать.   Растерзанный,   красный  дядька   жалобно  кричал,
размахивая паспортом:
   -- Я завтра еду в Германию! Вот у меня штамп стоит!
   -- Отпускаем  только  тем,   кто  в  Германию!  --  объявил
заведующий. -- Остальные не толпитесь, расходитесь!
   Несколько человек таким образом еще получили муку.  Я,  все
так же  молча обливаясь слезами,  упрямо лез и  оказался перед
продавцом. Он посмотрел на меня и сказал;
   -- Дайте пацану.
   -- Все, все, нет больше муки! -- объявил заведующий.
   Полки были пусты, обсыпаны мукой, но -- ни одного пакета. Я
не мог поверить,  цеплялся за прилавок,  шарил и шарил глазами
по  этим белесым полкам:  вот тут же  только что,  еще на моих
глазах стояли пакеты!..
   Полиция стала освобождать магазин,  я  как в  тумане вышел,
поплелся домой, перед глазами стояли белые пакеты, доставшиеся
счастливцам,  которых я ненавидел всех


А.Кузнецов. "Бабий ЯР"