Везде

Хлопают окна в грязи движения поездов, трясут весь позор, который ото сна ушел. А слуги не спят, бегают по двору с котелками каши, кланяются в колени, поют озорную песенку. Их всех сравнить бы с вином, которое в бокале есть и пустует одновременно. Их бы всех сравнить с палачами, которые рубят людей как поленья. Воскресенье. На мне пихтовая накидка, рябиновый цвет сапог, чашка супа, рукава ободранные от покоса. Соломенные игрушки замазаны лаком, стоят, любуются дню. Вдали за растениями и прочей бездарью строится церковь, третья за всю историю нашей родины. Я не выхожу из дома, лишь испускаю ненависть на потребья, выпиваю, дерусь кулаками с подушками, сплю как убитый, враждую с нервами. Красивое нынче лето, пахнет свинцом, то ветер, то дождик капнет, и все суетой осушит, потом тоска.
Прекрасная нынче работа у людей. Травят друг друга советами. Как тараканы, их не было лет пятьсот у нас, и вот сами человечки согнулись да стали ползать. В ****у, не выйду из дома, я всегда боялся таких насекомых. Лучше подохнуть что ли? Мне бы жизни не было, но так приятно дышать землей, деревьями, слезами инопланетян. Мы все у них на ладони растаяли как бесовские свечки. Никуда нас не поставить, ни к одной иконе. На моей табуретке читают стихи, то Пушкин, то Маяковский. Я бы еще послушал, но так тяжело быть понятым.
В поезде окна танцуют, то ли внутри, то ли снаружи. Все пылинки, все капли собираются возле меня. Кондуктор сошел с ума, включил печь и ушел по своим делам. Думает если я сдохну, то мы быстрее поедем. Я теряю родину с каждым стуком колес, и получаю пощечину с каждой продолжительной остановкой. Во Владимире бесконечный дождь, в Москве сонливость. Редкая глушь похмелья разлетается в ширь недовольных вагонов. Обещал больше не пить, смотря на себя в зеркало, и вот опять. Привет, Санкт-Петербург.