ЮБК
1. Когда Внуково
Раннее Внуково,
палеозой,
серость конструкции,
ахало, укало
гулко, назло.
Спящими руцами
в облакъ обмакивать
будущее
булочкой к завтраку
августо-маковой
страстью Иакова.
2. Под балконом
розовый, безвкусный потолок,
неспокойная поверхность моря
чебуреки, словно из столовой,
роуминг, совдеп и всё прямое.
Грецкий орех, кипарис и платан -
дивный набор подбалконных растений;
южная ночь не вписалась в простенок,
стало быть - за окоём полетать.
Странность спиной прислонилась к стволу
и подняла лицо встречь Персеидам;
как ни проси её, недопросить нам.
Очередной ветер выдаст волну,
следующий обгоревший турист
триста чего-нибудь, выпив, заплатит,
Странность уйдёт, как загадка, как платье,
течь за которым - безумство и риск.
3. Что-то
Не изогнутостью лонгшеза,
не солёностью волн поплоше
или даже луной взошедшей,-
чем-то большим.
Не желанием всё послати,
ибо ветер плаксиво-влажный,
и не бабушкиными оладьями,-
чем-то важным.
Не украденное, не сила,
бесполезностью утяжеляя,
и уж точно не тем, что бесило,
что-то ляжет.
4. Монастырь в скале
Тысячелетия точило скалы
средоточЕние монастыря,
и часть меня теперь ветра ласкали
и было, что терять.
По верхнему урезу Фиолента
как покаяние, безбрежный вид
не на колени (правда не в коленях),-
а требуется вечность обновить.
5. Вот оно
Бахчисарайский тяжкий персик,
приятно-резкий запах йода,
так присно далеко от Пресни,
что вот оно.
Что заострённость кипариса
оскаливается ли, или
нерастворённость укоризны,
и наконец-то досолили.
6. Мол
Настойчиво поставлен мол спасать
непримиримость волн от аутизма,
и хочется ранимости Матисса -
фиксировать.
Но как всегда впросак.
Наверно непременно эдак вот
не борется с собою сумасшедший.
У чебуречной в три звезды Мишлена
суповар грязный, щирый и кривой;
а люди по колено, или же,
как на коленях, перед местом силы
Земли, Воды и Воздуха насильно
на пляже загорают в неглиже.
Им безобидный местный дурачок
несёт пургу, предсказывая участь,
и мол, спасать поставленный, не мучась
напенивается: «Ниччшшшоооо».
7. Яшмовый пляж
Обрывы древнего вулкана,
для них мы - завтра от дарийцев;
монахи трудятся вокально,
и хочется им отдариться.
И где-то слева Балаклава,
в развалинах по-генуэзски
народу из заштатных Энсков
рассказывается о главном,
что испокон за эту землю;
край благодатно нашпигован
железом, кровью, морем, зелен
поскольку, жить здесь нефигово.
8. Вода у Херсонеса
Ей всё равно: и сколько было до,
и сколько после пробыло над нею,
похожих, от Данаи до Диснея,
воде ведь неизбывно молодой
подтачивать уснувший Херсонес.
Ругались указатели запретом,
что вечность современник наш.
При этом
прокачивался на уловки «перс»,
которым ты играешь за себя,
под указатель как-то проникая.
По счету версия тебя какая?
Но Ей плевать на сколько в версии снобья.
9. Только цифрами
Наверное, здесь помолчать,
вникая в пространство спокойствия,
от мелочного лечась.
Но кумушки две «мыли кости»,
треща.
Остатки вулкана, вода,
какое-то судно мористее,
и хочется, чтоб всё отдав,
но - кумушки.
Штука игристая -
истина.
Наверное, скальный обрыв
на логику не провоцирует,
но точат «плотины» «бобры»,
и с ними всегда - только цифрами.
Нет вакцины.
10. Масштабы законов и загадки
Мне кажется, что кажется загадочным
несовпадающее по масштабу;
шуршала невозможность пляжем галечным,
смывая человеческие штаммы,
их было исключительно сейчасово.
Метафизически модель стандартна,
у целого не совпадают частности,
и кажется не кажется страдать.
И - компаса и ветра, или нечисти,
куда-нибудь в моря, простым укосом,
уйти на расстояние беспечности
в свой космос,
и пусть бы не казалось то, что кажется,
иерархически - здесь, но на месте
в словесной филологии продажности.
И на загадку смета.
11. «Кагор»
По-над скалами облакъ сползает
к причинению города Ялты,
простота императорской залы,
время жизни - пол-пятого.
ЮБК языками излизан.
Дома экскурсовода Татьяну
кот Кагор ждёт.
До дома не близко,
и жених с предложением тянет.
А платан потому в три охвата,
что ему здесь свой век.
Севастополь
непобедно горюет на вахте
(горевать надобно холостому).
Не изыди, сползающий облакъ.
Разумом ушибиться о горы,
медитируя или прохлопав.
И ничтожность Кагора.
12. На задержке дыхания
Метра три, где колышатся водоросли,
где уверенности нет и нужды
в обозначивании здоровости,-
надо глубже.
Метров пять, в неспокойность спокойствия,
где пока ещё лишние ласты,
где уже попадаются кости
и безвластие гласных.
На восьми наступает уверенность,
только жизни, как будто украли,
да и той не осталось по версии
вертикали.
Десять метров в ворота растворены;
бесит их пропускная способность
триггера и билет в одну сторону,
как просодия.
13. Типичный закат неовеществлённого
Умиротворение:
типичный закат, вода,
мечтающий адвокат,
из шишек варенье.
И - анализируя -
а сколько снарядов на
дне в водорослях? война.
Войну завизировали.
Иудно и йодово:
не сном, не предателем;
и что же за дятел
использовал поводы?
Трещёткой зелёною
по ступням песочится
водою несточенное
неовеществлённое.
14. Грустный пеликан
Когда бы сотворить таверну,
назвал бы «Грустный пеликан»:
и карта вин не велика,
и пиво бы варили скверно,
но за порогом бы туманно,
а в зале чаще никого,
и - пирогами с курагой;
регенерируется мана.
параметрическая ловушка словесности
Мешать себя и нереальность,
сознание отправив в тень,
чужаго разума надеть
и развиваться не спирально.
Невыдержаннее портвейна
когда какой-нибудь декабрь
пора, пора на баррикады
за невозможности таверны.
а еще говорят - молотком по зеркалу
Не разбивая, просто рядом,
открыв для дверь тумана не
не станет ясно и видней
кондомной затуманной дряни.
ускорения энтропии не предвидится, но
Без эффективных тут теорий
не обойтись.
За дверью хруст
эпохи;
пеликан стал грустным.
Сатори.
15. Луна над заливом
заброшенные громко стройки
дороговизна
провинциально, аж жутко,
и лица, как правило, строгие
лоза и вина
Веточка джута.
мужчины купаются в стрингах -
осколок совдепа
нить пастилы из малины
маньяк, до сих пор не кастрированный
Подводное дерби.
Луна над заливом.
Свидетельство о публикации №116082503431