Осколок первый. Непорочность

Мария из тех девушек, что всегда ходят с лёгкой улыбкой и перцовым баллончиком в сумке на тоненьком кожаном ремешке. У Марии прекрасный маникюр и маленькие жемчужные  серьги-гвоздики в ушках безукоризненно правильной формы, как ни посмотри. Мария любит фиалки и кофе и терпеть не может детей. Мария работает воспитателем в детском саду.
Её никто не заставлял выбирать именно эту профессию, никто не давил на жалость, твердя, что так она принесёт гораздо больше пользы обществу, чем в художественной мастерской, трудясь над очередной своей картиной. Мария сделала выбор самостоятельно, потому что так она могла быть с детьми. Мария была бесплодна.
Ей шёл двадцать восьмой год, и она ещё много могла успеть. Могла съездить в Австрию, о которой мечтала со старшей школы. Могла купить щенка или велосипед, но у неё не было денег на билет, у неё была аллергия на собак и она боялась кататься на двух колёсах. Мария второй месяц сидела на антидепрессантах, потому что валерьянка утром и вечером уже давно не помогала.
Стоял июль, и казалось, что выгорело даже небо над городом, лишённое права иметь дожди и облака. Мария сидела на лавочке на веранде и наблюдала за малышами, копошившимися в песке вперемешку с пылью. Ей было неудобно и неловко перед их родителями, перед родителями всех детей в её группе, потому что она больше не любила их чад. Раньше, когда-то давно, после страшного диагноза, ей так хотелось быть с ними, посвятить жизнь хоть и не своим, но таким родным, замечательным детям. Быть рядом и ловить каждый осколочек их улыбки. Но шли годы, и любовь сменялась отвращением к вечноноющим, везделезущим личинкам. Улыбки уже ничего не значили, каждый день ей приходилось делать нечеловеческое усилие, чтобы не закричать, не сорваться на очередного тупоголового маменькиного сынка, которого не научили пользоваться горшком. Валерьянка была бессильна, врач недовольно поджимала тонкие губы и выписывала новый рецепт. Марию радовали только фиалки и кофе.
Стоял июль, и асфальт медленно плавился под ногами случайных прохожих за кованым забором, отделявшим пространство, сплетённое из детского крика, затвердевшего песка и грязных игрушек, от нормального, взрослого мира с его жизнью, делами и плавящимся асфальтом.
Мария сонно перенесла взгляд с маленькой, визгливой, похожей на поросёнка малышки на ограду. Через несколько секунд разглядела за ней детский силуэт, ещё через пару мгновений явственно видела там паренька лет восьми в потасканной футболке и растянутых на коленках штанах. Мария оставила пищащего поросёнка, оставила всех на площадке и подошла вплотную к кованой ограде. Мальчишка смотрел прямо в глаза и даже не думал отступать. В правой руке он держал пару яблок. «Детдомовский? Здесь недалеко… Он сбежал? Стащил яблоки на рынке у зазевавшихся торговок, это вполне похоже на правду».  Мальчик утопал в одежде, но глядел бойко, исподлобья, с вызовом. Что-то шевельнулось внутри. Марии нравился этот взгляд.
Вечером Мария набросала его портрет углём на белоснежной плотной бумаге. Позабытые за повседневными делами и работой движения были сначала неуверенными, скованными и слабыми, но потом рука окрепла, вспомнила. На следующий день мальчик пришёл снова, а Мария вручила ему портрет и целый пакет яблок. Парнишка удивлённо уставился на Марию, взял подарки из протянутых сквозь ограду рук неуверенным, скованным жестом и долго разглядывал портрет. Бросил тихое «спасибо» и поспешил ретироваться.
Теперь каждый день Мария ждала своего гостя. Мария рисовала ему животных, супергероев, пожарных. Красками, карандашами, пастелью – вспоминала всё, чему учили в художественной школе. Дарила фрукты, конфеты, печенье. И каждый раз была вознаграждена тихой улыбкой и благодарным взглядом больших синих глаз.
Осознание того, что надо действовать, наступило под утро в субботу. Мария быстро оделась, выпила кофе, полила фиалки на подоконнике и выскользнула за дверь. В городе, маленьком, словно птичье гнездо, детский дом был местом, о котором не говорили. Серые стены с потрескавшейся штукатуркой, сломанные ворота, решётки на окнах – это всё больше напоминало тюрьму и смущало провинциалов, считавших себя представителями среднего класса (о, они очень хотели бы ими быть!), давая волю воображению. Мария решительно толкнула массивную дверь, выкрашенную жёлтым, и оказалась в мире вечного детства, настолько беспощадного к его обитателям, что не каждый взрослый отважился бы в него ступить.
Вместе с полной улыбчивой воспитательницей («Знаете, амизол так подорожал!») Мария принялась искать «мальчика лет десяти с большими голубыми глазами, носом-кнопочкой, худенького, сбегавшего несколько раз». Оказалось, что таких мальчиков здесь пруд пруди, и каждый четвёртый подходит под описание. Тогда Мария решилась показать портрет, выполненный чёрной ручкой на клетчатом листе. Воспитательница улыбнулась: «Надо было вам сразу его достать. Есть тут один голубчик, очень уж похож».
Да. Это был он. Мальчик с картинки. Он сидел на подоконнике и читал «Превращение». Книга была огромной, старой и потрёпанной, видавшей виды, а между её страницами лежали какие-то листы.
«Не слишком детская книжка, не находишь?»
Поднял голову. Увидев Марию, он широко распахнул глаза, рот застыл в немом возгласе.
Мария улыбнулась. «Ты читал «Пятнадцатилетнего капитана?» А «Хроники Нарнии»? Они у меня дома, хочешь, я подарю их тебе?»
Мальчик спрыгнул с подоконника, но книга оказалась слишком  тяжёлой: с глухим стуком она приземлилась на пол, а листы, заложенные между её страниц, выпорхнули и опали ворохом пожелтевшей листвы. Мария не поверила своим глазам: это были рисунки. Её рисунки. Небольшие, на разной бумаге, акварелью, гуашью, карандашами. Они лежали на полу вокруг распахнутой чёрной книги, готовые превратиться в птиц и улететь в небеса, проскользнув между решетками на окнах. Мария улыбнулась, доставая из сумки рисунок на клетчатом листке, и подала его мальчику. Он взглянул на своё лицо в три четверти и снова благодарно улыбнулся. Мария протянула руку, прося портрет обратно. Парнишка опешил, но вернул. «Смотри», ; Мария перевернула клетчатый лист и показала то, что было на другой стороне.
Там, карандашным наброском, была изображена женщина с ребёнком. Они сидели на диване и в каждой руке держали по яблоку.
«Это мы?» ; в глазах мальчика изумление танцевало с робкой надеждой.
Мария улыбнулась.
«Хочешь, я научу тебя рисовать?»