В моей машине всегда лежали какие-то книги...

В моей машине всегда лежали какие-то книги.
Мне нравилось их открывать на любой странице,
читать наобум, словно играя в одну из игр.
Зачитываться. Книги катались со мной подолгу,
вынужденные мёрзнуть, бледнеть, пылиться
(но что бы они увидели дома на полке?).

Всё началось с «Гарри Поттера».
С этой сказкой в машину вселилось детство.
Представьте себе: внедорожник, в нём «Тайная комната», пакетик какао «Несквик».
И взрослые вещи вписывались сами собой: сотовый,
зонтик, торчавший упругой тростью...
Потом появилась Джейн Остин
(«Гордость и предубеждение»).
С ней моя машина преображалась:
Шарфы, записки, шпилек длинные жала.
И по-женски трогательное вождение…

Из папиных старых – любимый потрёпанный «Уленшпигель»,
даже въелось: «Пепел Клааса стучит в моё сердце» .
Признаюсь, бунтарство меня пугает.
Я пасую, когда ругают.
А тут… Почему? Может сила,
которой нет у меня, заложена в этой книге?
И машина… Она гоняла, будто успела здорово натерпеться
от выходок Тиля…

Шло время, и на переднем сиденье пристроились томики чьих-то стихов.
Одним бесконечно дождливым летом
попался сборник: каждое стихотворение – что лёгкое облако.
Мои закладки торчали, царапались тонкой проволокой,
будто нервы книжного оголившегося скелета.
И машина тогда казалась самой большой тихоней из всех тихонь...

Магнитола в салоне чаще молчала и совсем не дружила с дисками.
В тишине зарождалось, крепло, упрашивало,
что-то невыстроенное, некрашеное,
комплексами незатисканное.
Я любила машину за эти минуты
одиночества и абсолютного понимания.
В боковых зеркалах исчезали бесцветные здания
окольным путём проложенного маршрута…

Примерно год, как машину отдали детям.
У них на сиденьях – что капсулы от ракеты,
два автокресла для внучек.
А я – в стороне от родной гудящей стихии
ежедневно – пешком.
И мне так легко!
В сумке – блокнотик и несколько пишущих ручек.
Вынашиваю собственные стихи, и
«пепел Клааса стучит в моё сердце».
Но кажется, где-то в машине, по ошибке
забыт под обшивкой
и ждёт своего читателя Герцен…