Сидел, весь извиваясь, гримасы скуки корча

Сидел, весь извиваясь, гримасы скуки корча,
Халеный на видок, блаженным притворяясь.
А в теле извивался трюк вожделения порча.
И в мыслях о желании всё прочее терялось.

Раздвинув ноги дева душевно растлевалась
И порченной навеки запахла осмердев.
Не знала что ей делать и бешено терялась.
Вкусить её хотел он на себя надев.

Желания истомы, извинчены, избиты,
Соприкоснувшись тает терпение обоев.
И насладившись раз, казалось, будут квиты
И страшного не много осквернив покоев.

Колени поджимались, всЯ девушка дрожала,
Напротив её был что, усердием твердел.
О, похоть! Скольких нас собою ублажала!
Умеешь аморально наш разрывать предел.

Сомкнулись губы бешенством, гуляет там язык,
Взорвавшись руки пробуют объятием опошлить.
И если Бог хороший, ты к этому привык,
Взгляни как кровь невинных пытаются пролить.

Покинув их терпение, слетели с плеч сорочки,
Нарушит свою клятву условный Гиппократ.
Упьется бес искомой растления крови дочки
И опьяненный бешенством в улыбке будет рад.

Уколом не почувствует - как ножик перочинный,
Прикосновенье то к палящим жаром чресел.
Бесовский сын превратный, как в шкуре волк овчинной,
Смеется тихо, гад, искряще буйно весел.

А простыни запятнаны соития процессом.
А дева терпит боль, он терпит наслаждение.
И совесть вся продавлена, измята секса прессом.
При чем тут непорочность? Кругом лишь вожделение!

И если б дело в чувствах - то разговора нет!
И если бы любовь - без оглашения весть!
Девчонке просто было всего тринадцать лет.
А бесу похотливому почти что сорок шесть..