В Москве, 1992

(Серия рассказов: Бодайбо-Москва-Рига-Париж)

Глава 1
   Мы с Петром стояли на набережной Москва река. С юга дул сырой, промозглый ветер.  Мокрый снег мягко ложился на линзы моих очков и тут же стекал на щёки, бороду, кашне и ворот меховой, кожаной тужурки.
   Мне было не холодно. Да и Пётр, приняв на грудь двести пятьдесят, чувствовал себя комфортно, вольготно.
   Пётр, как всегда; краснощёк, весел и бодр. Он смеялся во всю глотку, и тут же пальцем тыкал в сторону только что подъехавшего чёрного, лакового Мерседеса.
   Пётр кричал мне в ухо: «Смотри Санёк, смотри, какая мадама! - вся в шелках, в бархате, в дрызг…!!!»
   Я весело глянул на даму, потом дернул Петра за рукав и зашипел: «Тише ты, тише болван, ведь услышит…».
   Петрухе было по барабану. Он махал ручищами и орал: «Санёк, Санёк, ты бы её стал… - не дожидаясь ответа, склонившись над моим ухом, плюя мне в это самое ухо, громко орал… – а я бы так с охотою, дни напролёт. Мне таки-такие бабцы в душу смотрят, когда охают и ахают».

   Дама в мехах презрительно глянула на увальня в кожанке и хмыкнула: «Тоже мне кавалер нашёлся. Иди вначале зубы почисти, и подгузник смени».
Видимо дама была не промах.

   Петруха от такой её наглости раскрыл рот, показал все свои 32 золотых зубы, и хотел было что-то там нагрубить даме в мехах. Но видимо подавился словами, и только промычал… мы-мы-мы…
   Я потянул полупьяного, разъярённого Петра за обшлаг его новомодной, кожаной тужурки…   
   Скажу вам, без утайки дорогой читатель, Петр, детина, под два метра, весом в центнер. Он бывает: строг и невыносим, особенно когда задето его самолюбие-чистолюбие.  В данный момент как раз это и произошло.
   Так-то Пётр добродушный малый, но если его кто разозлит, наш Петруша становится совершенно не управляем. Ему без разницы, кто перед ним; дама там, старушка с клюшкой, или дитя малое, - порвёт и извинения не попросит.

   Мы стояли рядом с «комком». В нём, в комке, со странным названием «Афродита», блистали огнями витрины. Иллюминация была ещё та. В витринах были выставлены манекены. Манекены были в мехах. Похоже, что в магазинчике всё было шик и блеск.

   … тут две передних дверки черного в снежную крапинку мерина открылись, и из него, не спеша вышли два крепкого вида молодца. Шофер держал в руках металлическую монтировку, типа «фомка». Второй, видимо охранник-боксёр, или самбист снял пальто и бросил его на переднее, кожаное сидениё. Под чёрным пиджаком в области левой подмышки явно прослеживалась кобура с волыной.

   Я, что есть мочи повис на плечах Петрухи, и повернув голову к парням, прокричал: «Всё ребята, мир, мир, мир… !!!» - мол типа, были не правы, исправимся, станем хорошие и тихие.
   Повернув голову к Петру, зашептал ему прямо в рот: «Ты чё паря, окстись! – ты-то боец, а я-то нет, я простой художник, мне руки беречь нужно, у них вона пистоль под мышкой…» - ну куда там Петруха разошёлся не на шутку.
   Петруха рычал, и метал гром и молний…. (… я висел на Петрухе). Краем глаза заприметил на заснеженном крылечке комка два белых пятна. Ага, новые персонажи перепалки.
   Два молодых паренька в белоснежных сорочках вышли на крылечко. У ребятишек в руках были биты. Кто получал битой по башке, тот знает, какое грозное оружие в умелых руках эта бита.

   Был декабрь. Поздний вечер. Уличные фонари горели вовсю. Народу ни души.
 
Глава 2
   … я думаю себе: «Ничего себе, влипли! Заметут, и отделают по первое число, как цуциков на сходнях в Рай».
   Петруха чуть очухался, но рот не закрыл, орёт, что твоя колокольня: «Ты чё, патаскуха, у тебя, мама, в госдепе кухаркой подъедалась, а папа твой, дворы мёл, шестерил стукачком гебешникам. Я, тебя проститутку, давалку на куски порву!!!» (В те далёкие времена было красиво и модно ГКБ ругать, и чуть что, на них поганцев, все грехи земные валить. Феликса, нашего Дзержинского, вообще под зад крюком, и выперли с постамента на свалку истории. Обидно за чекиста. «Железный Феликс» - хороший был памятник, мужественный).

   … да-а Петруха разошелся не на шутку. У нас в Сибири бить сразу никогда не начинают. Сначала, словесная перепалка идет, в основном ниже пояса и по матери. Короче, кто кого шибче оскорбит, кто кому сильнее внутрь наплюёт, - тот и молодец. Потом начинается скидывание пиджаков, курточек, всякой там верхней одежды.
   Помню  в Бодайбо случай был: один товарищ, с утра в магазине, перед тем как мне по фейсу ударить вежливо так шапку с меня снял, на прилавок поклал и говорит: «Не могу тебя бить по лицу, когда ты в шапке, вдруг промажу, … зверушку жалко».
   Во придурок! Товарищ был сильно с похмелья, а отдел в магазине назывался по старинке: культтовары. Нынче так культтовары не называют… и вправду, смешное название. Я в этом самом отделе кисточки покупал. Кисточки были худенькие, если сказать точнее, никакие. Но вот черенки у кисточек были шибко крепкие, шибко вострые. Ясно и то, что не опохмелёный господин-товарищ был не один, а с кодлой таких же страждущих. Я особо не стал церемонница, торцами кистей врезал этому любителю зверушек. Парень в аут… я на выход, и адью!
   Скажу вам, дорогой читатель, по чеснаку, Бодайбо, город не шуточный, если что, там прикопают, не выберешься.
   И вот иду я на следующий день, по главной улице этого славного городка Бодайбо, а мне навстречу, из проулка, эта самая кодла, и пацан этот культурный, руку так выбросил и пальцем указательным на меня тырк, и шепелявит: «Вот он, держи его…!!!» Я конечно извинятся не стал, у паренька обе щеки пластырем наглухо заклеены, рванул, ток пятки просверкали.
   Помню, вот я тогда по дворам и закоулкам набегался. Славные, скажу вам, закоулки, в этом городе золотоискателей. Ну, да ладно, это история отдельная, связанная, как позднее выяснится; с криминалом, золотом и убийствами. Ясно и то, что не меня убили, я-то тут сижу, на клаву жму, рассказики пишу.

   Что ж пожалуй продолжу. Вообще, отступления в повествования полезны, помогают сосредоточиться на основной теме, если вдруг загвостка какая-нибудь, или скучно становится. Я помню, наш не очень сильный писатель Тургенев, все в отступлениях про погоды-природы плёл… такая скука, хоть иди водку пей. А этот, Толстой, Лев бородатый, как начнет в своих отступлениях про войну 1812 года строчить, хоть вешайся. Вообще странно у русских устроено всё, - то, что можно уложить в печатный лист, они, гады, на роман в 255 печатных листов растягивают. Это ж суметь так ещё нужно! Вот ловкачи… А Федьку Достоевского вспомните, это ж ё-ма-ё!!! Лучше совсем на свет божий не появляться, так и издохнуть в утробе.

Глава 3
   … тут дама, неожиданно, резво так, подходит вплотную ко мне, хватает меня за рукав и тащит от Петрухи в сторону. Петруха не будь дурак, хватает меня за другую руку и тянет на себя… короче, тянут потянут… руки готовы оторвать…

   Странно, это, но дама в манто, вдруг рассмеялась, звонка так, а главное  естественно.
   Петруха от неожиданности оторопел, руку рукав моей куртки отпустил, и во второй раз за вечер рот раскрыл, и онемел.

   Что напоследок могу сказать, хорошие  господа и милые дамы; драки не получилось, меня утянули в магазин, онемевшего и растерявшегося Петруху усадили в Мерседес, …ну, и напоили до полного изумления. Оказался Петруха совсем не бойцом, а обыкновенным телком.
   Я потом даму в магазине рисовал, простой ручкой, на простой писчей бумаге. Портрет даме не понравился, но дама было мила со мной, и не огорчилась.
   Дама в мехах оказалась оперной певицей, каких-то тут в Москве малых, а может быть больших театров, или сцен, чёрт их разберёт тут в столице, у них всего, культурного по напихано, не пройти мимо, не проехать… вот бы и по всей матушке России так, с культурой-то.

   …завтра с Петрухой в Ригу улетаем. Пить больше не стану, ну его к бесу этого не культурного Петю.

Очёр, 2о15 год

Отроги Хамар-Дабана. Автор: Кандинский-ДАЕ А.О.