Гений одного стихотворения

    Николай Минский (Виленкин), поэт и писатель начала  XX  в. Из известных
поэтов и переводчиков одно время близко общался с Бальмонтом. Бальмонт и
познакомил Минского  с Иваном Алексеевичем Буниным. Было это где-то
в окрестностях Одессы ещё до начала Первой Мировой войны.
О Минском я впервые прочёл в мемуарах Бунина.
Минский запомнился Бунину своей огромной шевелюрой волос
 и несколько мрачноватым видом.
В молодые годы Минский участвовал в революционном движении, был
близок «Народной воле». Позднее печатался в прессе российских социал-
демократов. Но потом резко порвал с революционным движением.
Из-за своих публикаций арестовывался полицией. Одно время жил и писал
в эмиграции в Париже.
По мнению литературоведов Минский на общем ярком фоне 
русских писателей начала  XX века не слишком блистал
своим талантом. Именно с таким «статусом» он и вошёл в историю
русской литературы.
Тем более странным было бы ожидать от  литератора средней руки
хотя бы одного запоминающегося произведения. Казалось бы странно.
Но в процессе подготовки рукописи моей «частной антологии»( Закон
случайных чисел, или 155 поэтов мира, 1997 г.Москва) я не раз
 у мало известных поэтов
находил подлинные шедевры, которые могли бы украсить творчество
любого из именитых и даже великих поэтов. Как концентрируется эта
энергия, которая потом взрывается мощью не только мастерства поэтики,
но прежде всего глубиной философских обобщений, объяснить и предсказать
невозможно. Могу лишь сослаться на замечание Иннокентия Михайловича
Смоктуновского, который как-то в беседе со мной высказал такую мысль:
«Не важно, опубликовали вы 12 –ти томное собрание стихов, или скромный
сборничек, если среди ваших стихов есть два, или три, которые каждый
человек захочет держать рядом с собой, значит, как поэт, вы состоялись.
Более точной и справедливой оценки мне не приходилось слышать.
Вот и у Николая Минского я встретил стихотворение, которое не забуду
и в смертный час. И не только потому что оно прекрасно и невероятно
глубоко, но ещё и потому, что в чём-то главном пересекаются с идеей
моей фантастической поэмы  «Космогоны», которой я отдал четверть
века своей жизни. И дело не во внешнем сходстве, или различии,
глубинный  смысл стихотворения заключён в таких строках:

«И невозможно нам представить и понять,
В какие формы дух оденется опять,
     В каких созданьях воплотится,
Быть может из всего, что будит в нас любовь,
На той звезде ничто не повторится вновь,
     Но есть одно, что повторится.  .  . »

И здесь речь идёт не о реинкарнации,
ставшей предметом иронии даже в песенке Высоцкого
«Хорошую религию придумали индусы…»
 Минский  мыслит масштабами Космоса, отталкиваясь
от материалистического воззрения на неизбежность
гибели человеческого
сознания в одной части вселенной и столь же неизбежного
его зарождения У иных звёзд и галактик

«В каких бы образах, и где бы средь миров,
Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь облаков,
      Какие б существа не жили, -
Но будут рваться вдаль они, подобно нам,
Из праха своего к несбыточным мечтам,
      Грустя душой, как мы грустили.

Поэт обогнал своё время настолько, что многие нынешние критики
могут принять эти стихи за бесплодные идеалистические мечтания.
Но мы уже  живём в то время, когда всерьёз обсуждаются проблемы
связи механизмов сознания и квантовой механики и более того,
появляются идеи о создании волновых «слепков»
человеческого сознания, существующих  автономно от своего
бренного тела.  Пока это фантастика, но надолго ли?
А вот и само стихотворение :

«КАК СОН  ПРОЙДУТ ДЕЛА И ПОМЫСЛЫ ЛЮДЕЙ…»

                *    *    *
Как сон, пройдут дела и помыслы людей.
Забудется герой, истлеет мавзолей,
      И вместе в общий прах сольются.
И мудрость, и любовь, и знанья, и права,
Как с аспидной доски ненужные слова,
      Рукой неведомой сотрутся.

И уж не те слова под тою же рукой -
Далеко от земли, застывшей и немой,
      Возникнут вновь загадкой бледной.
И снова свет блеснёт, чтоб стать добычей тьмы,
И кто-то, будет жить не так, как жили мы,
      Но так, как мы, умрёт бесследно.

И невозможно нам представить и понять,
В какие формы дух оденется опять,
      В каких созданьях воплотится.
Быть может, из всего, что будит в нас любовь,
На той звезде ничто не повторится вновь...
      Но есть одно, что повторится.

Лишь то, что мы теперь считаем праздным сном, -
Тоска неясная о чем-то неземном,
      Куда-то смутные стремленья,
Вражда к тому, что есть, предчувствий робкий свет
И жажда жгучая святынь, которых нет, -               
      Одно лишь это чуждо тленья.

В каких бы образах и где бы средь миров
Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь облаков,
      Какие б существа ни жили, -
Но будут рваться вдаль они, подобно нам,
Из праха своего к несбыточным мечтам,
      Грустя душой, как мы грустили.

И потому не тот бессмертен на земле,
Кто превзошёл других в добре или во зле,
      Кто славы хрупкие скрижали
Наполнил повестью, бесцельною, как сон,
Пред кем толпы людей - такой же прах, как он, -
      Благоговели иль дрожали.

Но всех бессмертней тот, кому сквозь прах земли
Какой-то новый мир мерещился вдали -
      Несуществующий и вечный,
Кто цели неземной так жаждал и страдал,
Что силой жажды сам мираж себе создал
      Среди пустыни бесконечной.