Александр Зайцев

 Подбирая стихи для Международного альманах - о России, отыскиваю у поэта Зайцева Александра именно такие. А у него их нет - вчитываюсь - да они все - о России - о россиянах и российских раздольях: характеры-характеры- характеры - живые российские души. Уважаемы читатели, смотрите сами.

***
Дочь моя картину рисовала,
И, держа в руке своей резинку,
Подошла и ласково сказала:
"Я сейчас сотру твою морщинку"

За окном, роняя паутинки,
день стоял осенний, светло-синий.
Вот и мне бы хоть одну морщинку
Осторожно снять с лица России.

Земля

Включаю радиои ...внемлю
Словам эстрадного певца -
Тому, что он родную Землю
Любить намерен до конца.

А вот, по глобусу лишь зная
Её, значительный на вид,
В телеэкране пребывая,
Читет оду ей пиит.

Земля! Пока поэт стихами
Обильно потчует поля,
За телебашней, за домами
Огромный трактор мнет тебя.

За плотной стенкою кабины
Один из тех, кто тоже друг.
Но в жуткой близости машины
Твой взгляд исполнен страха, мук...

Твои хозяева с азартом,
Где каждый - главный агроном,
Так удобряют химикатом,
Что бедной - дышится с трудом.

Во власть оврагов отдавая,
Тебя, Земля, не берегли,
На грудь полей, лесов без края
Водохранилища легли.

Кто о тебе подумал с болью
В большом застроенном дому?
Как мать с тяжелой старой хворью,
Ты всем нужна, и никому.

Заплыли наши души жиром.
Лень тяжелее, чем свинец...
Из репродуктора с надрывом
Несет Земле любовь певец.

Звучат мажорные аккорды...
Как странно все-таки живем:
Родной Земле слагаем оды,
Её же - смерти предаем.

Настоящее

Об этом думать - страшно тяжело!
Душа моя, живя за странным пологом,
Утратила последнее тепло,
И от неё повеяло вдруг холодом.

Уж заполночь давно, а я не сплю -
Как совладать мне с горем навалившимся?
Сажусь, бедой придавленный, к столу,
Чтоб разобраться медленно в случившемся.

Быть нелегко у страха под пятой,
Но в мыслях все же больше удивления:
Куда ж ты делся, мой огонь святой,
Который дан был матерью с рождения?

Кем вырван был и в холод превращен?..
Как мать-земля его лелеет в колосе,
так и моей души святой огонь
Незримо жил в делал моих и в голосе.

Я одуванчик в солнце обращал,
Я частью жизни был необходимой,
А ка в любви пришедшей ликовал
И губы жег единственно любимой!

С каким блаженством люльку я качал
И растоплял обид былые горечи!
Потом огонь я этот отмечал
В глазах у сына и в улыбке дочери.

И вот его - пылающего - нет.
Как отыскать на то ответы веские?
А может быть, за много трудных лет
Растрачен был на мелочи житейские?..

Встречаю грустно зимнюю зарю,
Печь разжигаю ветками орешины...
И вот смятенно в зеркало смотрю -
И не морщины видятся, а трещины.

И даже глаз я не узнал своих -
Из них ушли и жизнь, и жизнелюбие -
Они мертвы - мертвы, как будто бы сквозь них
Пронесся пламень черного безумия.

Теперь-то ясно мне: отрезан путь
К тому, что раньше грезилось и чудилось,
Когда бы мог я в душу заглянуть,
Я увидал бы: и она обуглилась...

В беду новорожденную поверь.
Улыбку на лице состроив скверную,
Я думаю: осталась лишь теперь
Вместить под ребра - душу батарейную...

А если шутки в сторону, то кем
Мне пребывать: беспечным? Удручающим?
Наверно, я сегодня - манекен,
Живых людей уже не понимающий,

Который, прежде, чем таким вот стал,
Любил толпу живую, говорящую,
Который предостаточно устал
Смотреть на жизнь, до жути - настоящую.

Измена

Жена, знать, до жути заела...
Чтоб скрасить бюджетный прокол,
Зубами скрипя, из отдела
Конструктор знакомый ушел.

Бригада его приласкала:
Пахал коллектив на подряд.
Зарплата надменно взирала
На мизерный бывший оклад.

Отдел он свой клял в разговоре,
А в снах - тот размылся уже...
Да только почувствовал вскоре
Неладное что-то в душе:

Она - вроде - в странной ломоте...
И как только он ни хитрил,
Но стало понятно - работе -
Средь белого дня - изменил,

Хоть миг-выручалочка тут же
Ввернул оправдательный чек,
что рыба, мол, ищет, где глубже,
Где - лучше - всегда человек.

Довольна супруга: есть "лада"!
В душе ж остается прокол:
С деньгами он выиграл - ладно,
А что для души приобрел?

Но в мыслях былое воскресло:
Сверхсрочный заказ МВД -
С ремнями особое кресло,
Какое не купишь нигде!

Он в цехе сейчас при почете,
А жизнь - превратилась в тюрьму...
К единственно нужной работе
Явиться, явиться б ему,

И жизни порочные сети
Однажды б сильнее рвануть...
И нынче ему до рассвета
Едва ли, едва ли уснуть...

Ржа

Не бедно, стало быть, живем:
Нога где только ни ступала,
Его наложено кругом -
Любого профиля металла:

Кругляк, квадратный, листовой.
Цех без него - как мы без хлеба,
но беспризорный и чужой,
Он молча горбится под небом:

То с черных туч сорвется дождь,
то заметет буран-повеса...
Но на заводе не найдешь
хоть мало-мальского навеса.

Неужто зря в поту крутом
Там, на Урале рвали жилы,
Чтобы у нас - уже потом -
Его предательски гноили?

Ведь нужно выжить из ума,
чтоб горы нужного металла
Княгиня-ржавчина сама
Средь бела дня легко съедала!

Смотрю, догадки вороша...
А что как мне не показалось, -
Всеразъедающая ржа
К нам в души медленно прокралась,

И каждый миг, и каждый час,
Не зная отдыха, простоя,
Она легко съедает в нас
Все дорогое и святое.

Она и мысль остекленит,
И речь заменит серым слогом,
Потом она любовь пронзит
Своим губительным ожогом.

Всепобеждающая ржа!
Ей все желанно на потребу.
И я представил, как душа
Отжившей горбится под небом...

Душевной ржой больны ль мы все?..
Неужто спят глаза и уши?
Ведь от беды - на волоске!
Кому спасать людские души?..

Тетя Маша

У завода встретился я с ней,
И она сказала мне устало:
- Завтра приходи на сорок дней -
Сорок дней, как Петеньки не стало...

Тетя Маша - наш распредработ,
Человек добрейший и двужильный,
Привела сынка на наш завод,
На станок пристроила сверлильный.

Петя - от других не отставал, -
Тети Маши  - гордость и опора...
А потом - попал в Афганистан,
И - оттуда - самолетом - скоро...

Зимний день над кладбищем сгорал.
Тетя маша - белая, как вата -
Слышала ль, как всем про долг читал
Представитель райвоенкомата?

Я стоял в раздумье, как во сне,
Глаз не отрывая от могилы -
В полудикой и чужой стране,
Что мы там, однажды, позабыли?

..Я пришел, наверно, позже всех -
Лунный свет уже стоял в окошке,
На столе лежал ломтями хлеб,
Перемыты были чашки-ложки;

В черной раме, на стене, портрет:
Пареньку с натяжкою - шестнадцать -
Пете не уйти из этих лет,
Навсегда в мальчишках оставаться.

У дверей корявый крякнул пол, -
Появился сам хозяин крова,
Поступью неверной подошел,
И, рукой обняв, сказал: Здорово.

И зачем я с радостью полез,
Подавая факт, почти как чудо:
Наводнен, мол, танками Термез,
Всех солдат, мол, вывезли оттуда.

Что взохнет теперь легко народ...
И, тогда, от слов моих уставший,
Он вспылил, ломая криком рот:
- Надо было это сделать раньше!

И, когда стаканчик осушил:
- Он тогда б живым пришел оттуда!

И кулак на скатерть положил
Так, что громко ахнула посуда.

Он поднялся, серый, как скала,
И с портрета долго глаз не сводит...
И, сорвав бутылку со стола,
В комнату соседнюю уходит.

У беды такой не видно дна:
Голос тети Маши жалко бьется:
- Сорок дней не может без вина,
И вздыхает горестно: - Сопьется.

Перед тем, как рюмку мне поднять, -
Достаю из блюдца сладкой каши...
И, почти стараясь не дышать,
Выхожу из дома тети Маши.

Не поднять никак тяжелых глаз, -
Пеленой их горькой застилает -
Каждой клеткой чувствую сейчас,
Что чужого горя не бывает.

Как непросто жить нам на земле:
"Всех солдат мы вывезли оттуда" -
Почему я слышу: на столе
Ошалело мечется посуда.