Моя война

Как я видел её из своего окопа. Март - июль 1943 год.

Я, Хвойко Борис Петрович, родился в 1924 году в Бузулуке. Здесь рос, учился. До призыва в Армию работал на заводе им. Куйбышева. Сначала в качестве чертёжника-копировщика в техническом отделе. В августе месяце 1941 года, когда война набирала силы по всему фронту, от северных до южных рубежей страны, был переведён в механический цех в качестве чертёжника конструктора в отдел главного механика при этом цехе. В связи с напряжёнкой на фронте, пришлось поработать пескоструйщиком, токарем и калибровщиком.
В августе 1942 года - призыв в Армию. Учёба в Чкаловском пулемётном училище. Здесь нас, курсантов, готовили к войне. Учёба в училище не обошлась без курьёза. 6 ноября выпал первый снег и морозы стали крепчать. Учёба по боевой подготовке проходила на полигоне, расположенном за Уралом. Курьёзный случай произошёл именно в этот момент, когда стратегия и тактика после теоретических занятий сменилась практическими занятиями и закреплялась на местности. У меня украли шинель и я остался без верхней одёжки. Около двух недель пришлось осваивать "стратегию и тактику" в одной гимнастёрке. Дорога на полигон - около четырёх вёрст. На полигоне - с раннего утра до обеда. Снег, ветер, мороз. Короче, свалила солдата температура. От переохлаждения на пятке правой ноги возникла опухоль, превратившаяся в фурункул. Провалялся в госпитале до середины декабря.
 За это время произошло два отчисления из училища. Все курсанты без присвоения офицерских званий попали под Сталинград, да там, без мала, все и остались. 12 числа декабря месяца 1942 года команда из 100 человек была отправлена в действующую армию. Более 40 дней эшелон двигался в сторону фронта. Тылы 193 гвардейской стрелковой дивизии находились недалеко от станции Волуйки Белгородской области.
  Волуйки были конечной станцией. Здесь разгружались эшелоны, двигавшиеся на фронт. Здесь, в прифронтовой полосе степного фронта формировались войсковые соединения, которые пополнялись живой силой и техникой. Делалось это в первую очередь для того, чтобы вновь освободить Белгород и Харьков, которые захватили немцы, проведя два удачных контрнаступления в феврале-марте месяце 1943 года.
 Кстати говоря, здесь, в конце февраля, в сражении под деревней Соколово Харьковской области погиб командир Чехославатского батальона - капитан Отакар Ярош. Много лет спустя я написал балладу о капитане Яроше и написал не случайно. Вот они первые строки:
 "Речушка Мжа и серый лёд,
И правда, как война, сурова,
И батальон, что бой ведёт,
Бой у посёлка Соколово."
 Но возвращаюсь к повествованию. Выгрузившись из вагонов, мы увидели поле, земля которого была изрыта воронками от бомб и снарядов. Вокруг - лунный пейзаж. Так вот она какая - прифронтовая земля, несколько раз переходившая из рук в руки. Волуйки, постоянно подвергавшиеся бомбёжке вражеской авиации, представляли опасную зону для эвакуации людей из вагонов. При эвакуации промедление было подобно смерти. Фриц не дремал и буквально каждый эшелон забрасывал бомбами. Как таковых, в прежнем виде не существовало ни здания вокзала, ни прежних пристанционных строений. Всё лежало в руинах. жильём для людей администрации служили землянки. Однако, в этот раз дотошная немецкая пунктуальность вовремя не сработала. эвакуация прошла успешно. Но не успели мы пройти и километра, как в небе появились "Хенкеля" и начали бомбить пустой эшелон. Вся картина стояла перед глазами и каждый понимал, что бы могло быть с каждым из нас. Пока фашистская авиация бомбила станцию, мы успели добежать до засыпанной снегом разбитой деревушки и укрыться в ней кое-как до вечера. Первый урок боевого крещения был получен. Всё наше дальнейшее движение к фронту проходило только ночами.
 Чем ближе мы подходили к фронту - передней линии огня, тем чаще в небе появлялись самолёты с чёрными крестами на фюзеляже. Нет, это были не бомбардировщики. Это были "Мессершмиты" - самолёты ближнего боя, которые вели огонь по колоннам и одиночным
движущимся целям. Из-за горизонта они появлялись внезапно. Летели на бреющем полёте и всё живое расстреливали в упор, сея страх и панику в рядах своего противника. Иногда, неся разведку, они часами сопровождали нас и мы не знали, что он выкинет в последующую минуту, от чего тревога только усиливалась. В одном стихотворении тогда я писал так:
 "Мы к фронту двигались ночами.
И так случалось, в поздний час
Он начинал кружить над нами,
Страх и тревогу сея в нас.
Он возникал, как дух нагорный,
Знакомым контуром во мгле,
Неотразимый и огромный
И тень скользила по земле,
Как от креста иезуита,
Кляня полуночный визит...
Вираж, другой, рёв "Мессершмита",
Казалось, взламывал зенит.
 В конце марта 193 гвардейская дивизия, получив пополнение, заняла огневой рубеж у железнодорожного полотна. На левом берегу Северского Донца. Район, расположенный в равном удалении от Шебекино и Белгорода. Наскоро начали окапываться. Март месяц, земля промёрзлая, как камень. Но задачу, поставленную командирами, выполнили. Окоп - это главное, основное укрытие солдата на войне. Эти слова, сказанные комротой, запомнились на всю мою окопную солдатскую жизнь.
 С рассветом стал постепенно проясняться пейзаж. Кругом - белая равнина. Спереди и сзади - железнодорожное полотно. За нашими спинами, частично заслоняя горизонт, тускло светилось пятно. Когда окончательно рассвело, пятно оказалось элеватором. Расстояние и небольшая неровность местности создавали ложную картину, обманывающую смотрящего: рельсы железнодорожного полотна упирались в здание элеватора. железнодорожное полотно и одиноко возвышающаяся над ним бетонная масса создавали картину унылости: задворок отжившей свой век цивилизации. И только мы, пришедшие сюда ночью, оживили это безлюдье. И вспомнилось Пушкинское: "Ни огня, ни тёмной хаты / Только сны навстречу мне,/ Только вёрсты полосаты и т. д."
 То, что я увидел в первую ночь, никак не вязалось в моём понятии с передовой. Ни свиста пуль, ни разрывов, ни осветительных ракет. Первая ночь, так во всяком случае казалось мне, была ночью пустынного безмолвия. Мы - вчерашние курсанты - ещё не знали, что такое война. И вот здесь, на этом первом её рубеже, буквально на следующий день, мы увидели её настоящее лицо. Прошедшая ночь была бессонной ночью, но она помогла влезть в землю и укрыть себя хотя бы от первой шальной пули. Но днём наша оборона, а это сотни окопов, выдала себя с головой.
 Уже к полудню над обороной в небе закружил немецкий самолёт - разведчик "Фокке-Вульф-190". У него было прозвище "Музыкант". Боевых действий он не вёл, занимался только военной разведкой. Работа его моторов вызывала звук, напоминающий мелодичную музыку целого оркестра. В обороне на описываемом рубеже мы простояли пять долгих месяцев. Этот самолёт имел ещё и другое название: "Рама". И не случайно. Это был двухфюзеляжный самолёт и при взгляде с земли напоминал раму. Говорят: "Привычка - вторая натура". И действительно, когда мы не слышали музыки сверху, казалось: чего то не хватает. Зато хватало другого: по горло, по самое темечко, - земляной работы. Работы, связанной с возведением блиндажей, траншей глубокого или полного профиля, открытого и закрытого типа, огневых точек для стрелкового оружия. Здесь же мы постигли военную профессию подрывника.
 За пять месяцев мы так привыкли к окопной жизни, что о другой и не помышляли. Окопная жизнь и непрерывный физический труд - солдатский труд до полной самоотдачи каждый день - повышал нашу выносливость. Грубели ладони, но руки и тело наливались мускульной, физической силой. Токовыми шашками рвали рельсы, освобождая из-под них шпалы. Шпалы шли на строительство землянок и блиндажей. Рельсы использовали для перекрытий. Почти пятикилометровое полотно было разобрано. И все его составляющие пошли на укрепление обороны. Работа по созданию и укреплению обороны проводилась только ночами. Ночь хоть как-то укрывала нас и всё то, что мы делали. Ночные артобстрелы, внезапные групповые артиллерийские огневые налёты особенно досаждали нас. Мы теряли своих солдат ранеными и  убитыми именно в ночное время. С наступлением дня обе враждующие стороны отказывались от активных действий, стараясь ничем не выдавать себя. Днём лишь одна "Рама" господствовала в небе и ни одного нашего самолёта. На наше удивление. Наши, очевидно, действовали, помня присловье: из пушки по воробью не бьют. И лишь мы - окопные солдаты, и то больше из-за развлечения, стараясь сбить воздушного пирата, открывали огонь из своего стрелкового оружия. Но каждый раз огонь не достигал цели.
 Я не буду говорить об иных сторонах жизни солдат, находящихся очень длительное время в обороне: о быте, в котором солдатский котелок имел первостепенное значение, наконец, о личной гигиене, которую в условиях окопной жизни было соблюдать нелегко. Нехватка воды, мыла привели к тому, что мы зашелудивели от вшей и грязи. Отрастили усы и бороды. И внешним видом скорее походили на странных существ, напоминающих неандертальцев. При полном и длительном отсутствии женского начала огрублялись ум и душа. Ну а с речью, с нашим языком стало твориться что-то невероятное. Одни мужики кругом. Терялась нормальная человеческая речь, которая обильно сдабривалась круто заваренным русским матом. И так вот изо дня в день. Днём - отсидка в окопах, а ночью - работы по усилению обороны.
 Где-то в начале июня по тревоге нас подняли "в ружьё". Мы собрали свой немудрящий солдатский "скарб". По команде выстроились в колонны и распрощались со своей обороной. Дорога, по которой мы следовали, уводила нас в тыл. С рассветом стали узнавать знакомые окрестности. Дорога привела к Батрацкой даче. Четыре месяца назад мы проходили эти места с той лишь разницей, что дорога от Батрацкой дачи вела в сторону фронта.
 Нас отвели во второй эшелон на отдых. Окопная жизнь солдат переднего края сменилась райской жизнью. Во-первых, здесь жизнь подчинялась размеренному порядку. В этот же день она началась с санобработки нашего заскорузлого завшивленного белья, бани и удаления растительности на голове и на лице. Постепенно вживаясь в новую жизнь, мы каждый день уходили от той, которая таила в себе одни опасности, которая сутками держала нас в состоянии повышенной боевой готовности. Здесь, во втором эшелоне, мы освобождались от первых перегрузок переднего края.
 Но вот военная труба сыграла "тревогу". И вновь фронтовая дорога повела нас к переднему рубежу войны. Я не буду говорить о напутственных словах наших начальников. В дорогу мы получили сухой продовольственный паёк на три дня (так называемое "НЗ" - неприкосновенный запас). Тройной боезапас (патроны, гранаты: противопехотные, противотанковые). Сапёрная лопата, Фляжка с водой, на голове - каска, скатка - шинель из грубого сукна и винтовка образца 1891/30 годов.
 Я и Антон получили "Максима". Мой напарник - первый номер и я - второй номер. нам привалило самое большое счастье: станковый пулемёт "Максим", весом около 50 кг. Поочерёдно несли станок и кожух со стволом. На привалах обменивались ношами.
 До передовой - всего ничего. Добрались в сумерках. Рота получила свой участок. И вот здесь наши мокрые спины и лбы начали постепенно остывать. Фляги с водой почти опустели.
 С восходом солнца мы стали знакомиться с местностью и нашей обороной. Она представляла хорошо выполненную фортефикационную сеть, включающую в себя окопы полного профиля, огневые точки с площадками для пулемётов и ниш для размещения огневых средств, землянки, блиндажи. Параллельно этой полосе шла вторая. Обе полосы были соединены переходами, имеющими сверху деревянный настил из леса кругляка, досок, засыпанный землёй. Познакомившись с обороной - поняли: потрудились здесь солдаты на славу.     Наступил день второго июля 1943 года. Природа ликовала буйством красок. Сверху - бездонное голубое небо. Ни облачка. Земля, за пять месяцев не перепаханная огнём, покрылась буйной зеленью разнотравья. Как будто обе враждующих стороны взяли дополнительный тайм-аут для отдыха, даже "Рама" и та не появлялась в небе.
 - И чего бы это, ребятки, такая вдруг тишина? -проговорил Антон.
 - А оттого, - вторил ему Михаил - штиль на море всегда перед бурей.
Лишь в отдалении слышались редкие автоматные очереди, да в небе повисали осветительные ракеты, озаряя землю дрожащим ртутным светом.
 - Это ты, Михаил, точно сказал - заговорил Антон. - Подмечено и на земле такое. Летом перед грозой тоже наступает тишина. А после - дождь. А здесь вот за лето - ни одного дождя. Вот бы сейчас освежиться.
 Разбирали солдатские пожитки и были рады: дошли до места.
 Земля, по которой проходила оборона представляла собой обширную низину. За обороной начиналась нейтральная полоса, уходившая от нас в глубину пространства примерно на два километра. А затем земля полого поднималась вверх. Таким образом, оборона противника господствовала над местностью. И этим выгодно отличалась от нашей. Наша оборона хорошо просматривалась противником. Любое шевеление в нашей стороне тут же замечалось фрицем. Огонь на подавление фрицем открывался незамедлительно. В этот день, 4 июля враг будто вымер. Никакой ответной реакции, даже на наши выстрелы из стрелкового оружия. Оглох, что ли? Естественно, такое поведение противника не могло не настораживать наших командиров. За хлопотливой работой, которой всегда много, когда обживается новое место, не заметили, как подкралась ночь. После жаркого июльского дня, повеяло освежающей прохладой. Настроение было отличное. Такая оборона вселяла в нас уверенность и силы. Врагу не удастся поколебать её. Но то, что произошло ранним утром пятого июля разбило вдребезги не только её, но и нечто большее: волю к сопротивлению перед превосходящей во много раз силой противника. Я видел свою войну при самой низкой линии горизонта, которая была совсем другой, которую никогда не увидишь сверху. Верхние точки зрения, при высоком горизонте не всегда создают реальную картину виденного. И уж она совсем другая, когда создаёшь картину своим воображением, находясь от неё за пределами видимости. Теоретическая штабная учёба на оперативной карте, когда передвигаются флажки стоящих друг против друга воюющих сторон - это одно. Другое дело - противостояние на местности. Эта задача включает в себя множество неизвестных факторов. И главное - точно никто никогда не знает, когда они начнут действовать.
 Разговоры о готовящемся наступлении противника ходили уже давно. Они упорно распространялись уже там, когда мы находились во втором эшелоне в районе Батрацких дач.  Но в ту пору кто мог предполагать, какую силу бросит против нас противник. Конечно, ни одна учебная оперативная штабная карта не смогла ответить на этот вопрос.
 Солдаты, оказавшиеся в эпицентре боя, не видели доподлинное развитие военных событий в день 5 июля 1943 года. Слишком уж низка была у них точка, а скорее "кочка зрения", но зато вся неприглядная картина войны со всеми её ужасами окопной жизни была с ними рядом, и днём, и ночью.