В её глазах...

боль проникает, распахивает зрачки в тех миллионах лет — холодом меж сжатых легких, кто-то идет по нитям — вытканных из: «иди по голосам, что зовут и вольно…»

тку тебе колыбели — тысячи южных волн — они касаются пеной и мирно — то разбитое — заживет, обязательно заживет, — шепчет мне захребетный мир.

…кровь её — свечи и молоко, фьорды, у которых светает месяц, капает огнями на образ и это все — на застывших мертвых губах — нежность — льётся, овивает стальное тело. —в этих руках рассыпалась когда-то вечность, а вместо сердца слезами богов воспело: береги то, что называется душевная человечность…

я любила, наверно, как никто другой — прими в изголовье из падкого шиповника венки и закрывая взгляды, чувствую: пой, как поют об ушедших сердечные узелки

и, когда вспыхнет пламенем тот рассвет, что будет последним в нашем —наяву — я буду в воздухе искать твой след, как ищут забытое, — поутру открываются ставни, и печется румяный хлеб, как с мягких полей доносится безгрешность дол…, а где-то внутри расцветает хмельной ответ, — и по горлу стекает горьковатость смол…

боль проникает глубже, сужается в "верен", как верен приклоняясь в омытых следах, и зная, что звезды, которые сияют в остывшем небе, сияют не там, — а в её глазах.