Свободная Лозьва Катя-звёздочка

СВОБОДНАЯ ЛОЗЬВА

Поэма встречи

Свободы сеятель пустынный...
      А. С. ПУШКИН.

Как узнал  народ голодный,
Что на севере у нас
Появился край свободный,
Тут же  в очереди сводной
Весь собрался возле касс.

Кто с мешком, кто с саквояжем,
Кто с котомкой, кто с сумой,
Кто в тоске, кто в пьяном раже,
Воют в очереди той:

– Эй, кассир, уважь-ка просьбу.
Не загнулся тут едва.
Дай-ка мне билет на Лозьву,
А для проку лучше два!

– Ну, и мне, милашка, дайте,
И не два, а лучше три!
– Эй, гражданка, не пихайте!
– Ишь какая, ты смотри!..

Вот вам, братцы, жизни сколок.
Так ли, нет ли, но с тех пор
В дальний северный посёлок
Так народец и попёр.

Прут. Выходят. Что за штучка?!
Вместо воли – синий бор,
Заржавелая колючка62
Да меж вышкамии забор.

Это что ж понаписали
На листках телепрограмм,
Будто воля, трали-вали,
В этой Лозьве?.. Стыд и срам!

Тут свободой и не пахнет,
Нету воли никакой!
Да еще возьмет и жахнет
С шаткой вышки часовой!..

И, “любуясь” панорамой,
Непролазною тайгой,
Люди, вспомнив черта с мамой,
Восвояси мчат домой.

Мчат по этим тряским шпалам,
Что на самый край земли
В стынь и зной, под стать шакалам,
Зэки выли – и вели.

Мчат, забившись в тёмный угол,
С шипом шепчут в сизый дым:
“Кто такую чушь придумал?!
Уж приедем – поглядим!!”

Нет страшней такого люда,
Загрызут, того гляди...
Это присказка покуда,
Сказка будет впереди.

*   *   *

Сказка в том, что наша Валя,
Чтоб порадовать всех нас,
Но поняв сей факт едва ли, –
В нужный день и в нужный час
Родилась и родилась.

И, любя мороз и вьюгу,
В хлопьях (как сейчас поют),
Из которых платья шьют,
Танцевать пошла по кругу,
Так как это ей не в труд.

Всё, плясала да плясала,
Не заметила сама,
Как закончилась зима,
Как уже и взрослой стала
И парней сводить с ума
Села с краю пьедестала,
Что рука труда создала
В южном городе Урала, –
И с ума сходила тьма!

Правда, сколько б ни сходило,
Как-то так уж выходило:
Нет числа, кому сходить.
Как-то надо выходить

Из такого положенья,
И она в одно мгновенье,
Не по-щучьему веленью,
А лишь только по хотенью,

Села на велосипед,
Поднажала на педали,
И легко помчалась в дали,
Те, которым краю нет.

Мчалась Валя по России,
А вокруг траву косили,
Где чугун, где сталь варили,
Под землей руду долбили,
А снаружи, на земле,
Рыбу разную ловили,
Городишки возводили,
Клубы строили в селе.

Правда, рядом с той работой
Кто-то власть и материл,
Кто-то страшною зевотой
В кабинетах исходил.

Кто-то в полчищах народных,
Длиннонос и востроглаз,
Языкатых, неугодных,
Словно гадов подколодных,
Выявлял, забыв про отдых,
Так примерно, как сейчас...

Путь тяжел. Устали ноги.
Сердце сильно бьет в груди.
Села Валя у дороги.
Что там будет впереди?

Впереди же, как обычно, –
Брызги солнца, гомон птичий,
Вьюги, грозы и дожди.
Мир таинственный, девичий –
Вот что было впереди.

В этом мире – вечер школьный,
Парк волшебный городской,
Гул раздольный
    колокольный
Над притихшею землей.

Этот мир простого вида,
Но тревожит вновь и вновь.
В нем – и первая обида,
В нем – и радость, и любовь.

В нем и первая заметка
В самой первой из газет,
Что напомнит редко-редко
О себе из давних лет.

В нем – березовой аллеи
Чуть туманная листва,
И с шумливостью своею
Мимолётная Москва.

И рассветов полыханье,
И ночная темнота,
И, воздушнее дыханья,
Подвенечная фата.

И пельменей чудных горы
Там, за свадебным столом,
Еле-еле за которым
Все сидят, дыша с трудом.

И гулянка вновь – с рассветом,
А у всех сверхсытый  вид –
И Косинского64 при этом
Чудотворный аппетит...

А потом была учеба,
И большой-большой завод,
Обойти который чтобы,
Может, нужен целый год.

И конечно (грешен, каюсь,
Впрочем, тут не в том вопрос),
Прилетел однажды аист,
С длинным клювом и смекалист,
И гостинец в дом принес.

Правда, следует другое
Из других моих же строк,
Будто Валя под ногою
Вдруг увидела росток.

Так ли, нет – то был Дениска!
И пошел мальчонка в рост.
(Был недавно он не близко,
Но возник волшебный  мост,
По молитвам появился,
И наш род соединился,
И за то – особый тост!)...

Словом, в том девичьем мире
(Не опишешь тут всего),
Как в чубайсовской квартире,
Было много кой-чего.

Несмотря на жизни тряску
От зари и до зари,
Был тот мир похож на сказку,
Что теперь ни говори.

Хоть порой и трудно было –
Ни  проехать, ни  пройти,
Сказка  та всю жизнь светила,
Словно солнышко, в пути.

Да она и нынче светит,
Ей всегда светить не лень,
И согреет, и приветит,
Как весенний теплый день.

И хотя в наш двадцать первый
Одуревший в доску  век
Хуже всякой злючей стервы
Стал растленный человек;

И хоть власть, она, конечно,
Растерявши совесть всю,
Тоже стала лапой грешной
На греховную стезю;

И хотя Россия наша
Напрочь вся сошла с ума,
Стала сплошь – одна параша,
Стала сплошь – одна тюрьма,

Так что в ней уже и Лозьва,
С терпким зэковским душком,
Вдруг покажется авось вам
Вольным русским городком;

Хоть всё это не страшилки
И не ребус для ума,
А советские дожинки
И действительность сама, –

Прежний Валин мир и ныне,
Тихо в душу просочась,
Как дрова в большом камине,
Щедро в ней горит сейчас.

И недаром в холодину,
Позабыв про злюку-жизнь,
Мы у жаркого  камина
Тесным кругом собрались.

Вот и выпьем хорошенько
Да пельменей поедим!
Ведь не грех, когда маленько,
Ну, а если грех – один...

Выпьем – раз – за то, что люди,
Что сейчас из Лозьвы прут,
Никого искать не будут
И легко намёк поймут.

Выпьем – два, – чтоб мать Россия
Вновь великою была,
Чтобы дни свои лихие,
Словно сон, пережила.

Выпьем – три – за то, что зуммер
Не зазря буровил высь,
Что в гостях у нас Ванкувер –
Катя, Надя и Денис.

И за то, чтоб Вале нашей,
Что нас вместе собрала,
Полной радостною чашей
Божья милость воздала.

Чтоб в той милости открылась
Суть земного бытия
(Над которой тщетно билась
Мысль кургузая моя).

И чтоб в милости той было
ВСЁ – для всех ее родных,
Для знакомых, сердцу близких,
И для прочих всех других.

Октябрь 2004 года