шепчешь

запястья раскроются как амарантовые цветы — истомы твоих глаз — монотонный прилив по ногам стекает, говорит на языке волн пора вонзать в сердцевину раскаленной сталью кровопролитных боев песнопение
песноведенье
песнознание
горн заглушит на вершинах, а твоя боль — моя эрогенная зона —токами по фарфоровой коже, выступая тончайшими льдами по одинокой вене, а на губах сочная кровь — прими их жестами самопознания, когда шептала мне о любви, прокручивая рукояти — в избыточном гене

расправлялись пелены миров и ты, дыша исподтишка меняя золото на железные латы, забывая, как именем говорит первородная смерть — это сласть по трахее и пере_избыточность «ради, ради воспетых во свернутом вине богов»

и разлагается тело твое на руках земли, отдавая ей последнее: ударяющее искрами о щиты, чужие смерти в глазах и правильность тишины сердца, что за мгновение замерло отдавая себя в области заплечевой красоты.

пусть растет там полынь и душистый иван-чай, через кость груди прорастает душистый мак, что дает тебе сон о грядущих и над тобой истязаются множество стай, что поют о других временах и взмах

чей-то взмах оголяет твое лицо. ты из древесного пепла делаешь вздох судьбы, и, распарывая облачное сукно рукой, тянешься и шепчешь, смотря вперед «иди.»

запястья раскроются как маковые цветы — сон был долог и крепок под теплой и промерзшей землей, и ты идешь окольцовывая пальцы в забытые сны, стряхивая с себя пепел, что смешался с отмеченной на губах золой.