Дед Данила

                ДЕД ДАНИЛА

          Уж, и не помню, как мы познакомились. Седьмой год мне шёл тем летом. Пастбище деревенской скотины тогда располагалось недалеко, и я часто ходил с бабушкой или со своей тётей на обеденную дойку нашей коровы. Там у небольшого ручейка, в тени трёх огромных берёз в полдень стояло стадо. Коровы и козы с нетерпением поджидали своих хозяев. Со всех сторон постоянно слышалось мычанье и блеянье. Порядок в стаде обеспечивал пастух Данила, щупленький, низенького роста, в сером картузе и взлохмаченной седой бородой. Но самое примечательное – это длинный, десятиметровый кнут на короткой бугристой ручке с возвратным ремешком, отполированной рукой до блеска, с нахвостником из конского волоса. Хлыст был сплетён на конус из тонких кожаных ремешков и шнурков. В этот кнут я влюбился сразу. Это потом я, уже, узнал, что закручивающаяся петля на хвостовике кнута развивает тангенциальную скорость превышающую скорость звука 330 м/с. В момент этого перехода на сверх звуковую скорость и появляется ударная волна, которая создаёт мощный сильный хлопок.
           Помню, чтобы опробовать кнут я стегнул им корову по животу. Она перестала жевать и с какой-то очень грустной укоризной посмотрела на меня своими большими красивыми глазами. Её большой живот ещё продолжал конвульсивно дёргаться, а я, уже, проклинал себя за этот поступок. И нет мне прощения….
          Дед Данила, так называли пастуха в деревне, оказался очень приветливым и интересным человеком. Никто не знал откуда он появился в наших краях и куда потом пропал. Каждая корова, коза или овца в стаде имели свои прозвища и понимали, когда он делал им замечания. Животных он никогда не бил, но оглушительный хлопок кнута всегда раздавался в непосредственной близости от провинившегося. Одновременно выдавалось красочное, лаконичное определение проступка и напутствие. Повторить сейчас не могу, поскольку мат был через каждое нормальное слово, а то и чаще. Эти незлобные окрики воспринимались как-то по-особому. Мужики улыбались, а бабы смущённо прикрывали губы. Все становились какими-то оживлёнными и весёлыми. О том, что так говорить нельзя, меня потом долго и настойчиво с применением подзатыльников, убеждали мои родители, когда забрали домой в Москву.
          Вначале я при каждом удобном случае прибегал к деду Даниле, а потом и вовсе с утра стал выходить на его работу. О чём мы только ни говорили! Возможно, деду нравились мои фантазии. Во всяком случае он ни разу меня не упрекнул и ни в чём не усомнился. Именно там, на лугу под берёзками, среди отдыхающего ароматного стада открывался для меня окружающий мир. Он принципиально не жёг костров, не курил и никто никогда не видел его пьяным. При мне он старался не ругаться, да и в деревне, тоже. А, лишь, громко кричал на непослушных овец: «А-ря-ря-ря…". Мне не хватало сил, чтобы справиться с его кнутом. И он смастерил поменьше, но тоже очень грозный. Для животных я стал авторитетом, хотя и ругался, как отмечали, слабовато. «Ничего, подрастёшь, всему ещё научишься» - говорил Данила.   
          В конце дня мы приводили стадо в деревню, где оно, уже, самостоятельно разбредалось по своим дворам. Причём, животные узнавали, даже, новые ворота и калитки. Сельчане с радостью встречали свою сытую живность и благодарили нас. Они по очереди устраивали нам ужин. Перед тем, как зайти в дом на ужин дед Данила вешал на забор свой кнут, плащ и картуз. Затем отмывал ботинки, долго и тщательно умывался, расчёсывал волосы и бороду. Тоже самое делал и я. Жаль, что бороды у меня тогда не было. По первому приглашению мы за стол никогда не садились. В доме Данила никогда не матерился. Говорил тихо и учтиво, всегда благодарил за угощение и остроумно делал комплименты хозяйке. Всегда с достоинством и важно рассказывал, как прошёл день, как вели себя его подопечные. Никогда не говорил о животных плохо. За столом мы были одни. Хозяева дома были рядом и терпеливо ждали, когда закончится наша трапеза. Если кто-то из домочадцев просил еды, ему говорили: «Подожди, пастухи ещё не поели». Каждая хозяйка старалась произвести на нас хорошее впечатление, поскольку больше всего на свете боялась осуждения общественности. Хотя, зря они боялись. Дед Данила никогда и ни о ком не говорил плохо.   
13.07.2016