Ты спрашиваешь, что я читаю, о чем пишет...

Ты спрашиваешь, что я читаю, о чем пишет
Автор моей новой книги, лежащей на столе.
О, если б ты знал, как разговориться ищет
Моя душа, привыкшая встречать, как пистолет,

Другую душу, направленную, как дулом, лицом
В мое лицо - мишень, не расчерченную кругами.
Ты попадаешь в молоко словеснопулевым свинцом,
И дальше - в сердце расковывающий камень.

О, как же окружить тебя, мой драгоценный мастер Юра,
Тем пониманьем без препон, той роковою целью,
Которой спотыкаюсь в общей точке, рассеиваясь хмуро,
Стараясь перебежать к тебе со строк книги капелью

Весеннею, захлебывающейся от февральской стужи,
Но уже простуженой заботой схоронить белый день
И насытить аппетитом звонко-плюхим синий ужин,
И изнемочь в лучезарине, растопившем голодновкусную лень.

P.S. О Юре бы надо написать поэму... Я благоговею перед ним, но жаль - только как перед воображаемым героем, потому что себя не могу полноценно вызобразить с ним на неподдельное "ты". Мне еще так далеко выкарабкиваться из той закоренелой ущербности, не отпускающей довериться незнакомому человеку... Юра уже больше двух лет мне знакомый и знакомый не только оболочкой, формальностью, его дух, весь облик располагает для раскрытия... И все же эта почти абсолютная правильность и ладность настораживает мои травмированные инстинкты самосохранения и не дает свободно, не боязно даже обмениваться элементарными предложениями, чуть углубляющимися в область души, вообще в мир насущных поверхностных воззрений... Говорил с ним сегодня мало-мальски прямо, и это было похоже на разговор доктора с пациентом, у которого нарушение речи, где он - доктор и я - соответственно. На удивление разговор состоялся продолжительным, хотя и близко не затронувшим ничего содержатльного. Описать его в деталях невозможно, потому что сознание мое в тот момент отключается, меня заменяет ничтожество, очень силящееся почти безуспешно вытащить частичку меня настоящего. А за пробившиеся искры живого даже жалко и совестно - так они не в такт благосклоняют к картине меня, похороненного в дефективном уроде. И все же не мешало бы Юре открыться, потому что лучше и значительней людей как будто нет в моей реальной сторонней судьбе. Он за ничто меня обеспечил дипломом (это ему для меня ничего не стоило тоже (и все же!)), он же меня и обучил азам специальности (а я ни капли не смыслил, паяльник не удосужился подержать в руках до сих пор), по которой я распределился на работу под его начальство. И он вылитый Нео - во всех планах (разве что кроме боевого искусства) - непонятно какими судьбами заброшенный на эту гибнующую фабрику. Эти две недели (это только часть времени от нескольких прерывных лет) в свободное от работы время он создавал металлоискатель - моя детская мечта! А мне даже неловко ему об этом сказать. О чем уж боле?