Volunteer

Боль в сердце так смешна.
Я что, старушка?
Ты что, родное?
Видно, кровь в жилах остудилась - тяжела стала черная ртуть.

Боги, так смешно.
Смех клокочет в горле - боль щекочет ребра.
Вот оно, проклятие вечное моё.
Я русалочка, в груди которой хрустит стекловата.

Hey, volunteer!
Найди мешок, ссыпь туда мои осколки, вскрой грудину;
очисти, освободи, омой сердце, лёгкие -
дышу уже едва-едва
(и поцелуем обрати в пену на закате).

Ха-ха, да перестань, шучу же.
Оставь ты полудохлую рыбину догнивать - давно пора.
Кому ж приглянется мертвецкая бледность и жесткий волос,
ведьмий глаз да вечный хохот?

Смердит уже.

Отходи, добряк, тут гниль одна - не пачкай руки.

Ну, что ещё? Чего возишься?
Не надо церемоний, нежностей-любезностей.
Выбрось уже меня в океан к чертям:
на дно морское опущусь я солью, впитаюсь в известняк -
стану кристаллами на его жестком полотнище.

И прикосновения тёплые при себе оставь - настрадалась,
всё тело в ожогах от смешной любви.

Не кровь - металл жидкий - течет из носа и ушей;
зияющих дыр, пробитых острой чёрной болью.
И говорю с трудом - чем не прекрасный экземпляр мёртвых надежд,
разлагающейся души и тела?

Hey, volunteer!
Ты всё?

Я устала быть, существовать.
 
Каждый день просыпаться с болью,
обедать и ужинать ею,
говорить,
думать,
спать с ней,
смеяться,
посвещать бесценные строфы - она живет во мне и за меня.

Может быть, я гусеница из голубого стекла:
перерожусь в эфемерную бабочку и воспарю к небесам,
забыв о земных тяготах и страданиях;
пропитанная запахом горькой сожженной полыни.

Не так скоро.
Покуда смех мой клокочет в горле, а боль щекочет ребра - я здесь.
Рыбина будет смеяться.

Слышишь, volunteer?
Кидай осколки - русалочка их молча разжует и опять пустит к сердцу.
Со стеклом в груди блюдут вечность, ты не знал?

Боль длиною в бесконечность.

И хохот, режущий слух хохот.