Внутри меня - прекрасная пора

                *     *     *
Внутри меня — прекрасная пора,
вот только зеркало глаголет об обратном:
хоть на замок свой рот не запирал —
тарелка с яблоками больше глаз обрадует.
Я был рождён на стыке двух эпох.
И переход мой в третью — был напрасным.
Не с оплеухи стал на оба уха плох —
успехи Флота с ВКС готов отпраздновать! —

Видно, у времени был на меня свой вид.
И он с моим, должно быть, не согласен:
он вроде с виду мне благоволит,
но самобытность — на пороге гасит.
Так, самовитость слова шла в разрез
с тем очевидным фактом, что ты можешь.
Должно быть, как-то разом повзрослев,
ты моложавость до конца не смоешь.
 
Морская пена шла б Марине впрок,
хозяйственное мыло — для Володи.
С чьего ж лица, в упрёк себе, прорёк,
что, как посмотришь, — так с лица воротит!?
Как будто б вынес вид свой на парад,
как бы проекта мимо не проехав, —
где в самолётах ангелы парят,
и отовсюду свет идёт в проектор.

Так, возмутивши плёнку, свет идёт в экран —
мимо второго растра, к ему нужной точке, —
где век свободы в лицах разыграв,
в режиме G на сверх-судьбу заточен.
Плеядой звёзд, средь обнесённых паств,
вполне себе, обходишь знать Шекспиром,
где, чтоб, как в жизни, — ниже ведь не пасть, —
на весь свой абрис духом апробирован.

Всё началось —  как с бычьей пробы сил:
крылатый стих, спихнув сонет Петрарке,
взнуздал Пегаса, зычно пробасив,
и стал октаву с-под полы проталкивать.
Должно, технически, язык себя творил,
с буржуазией снёсшись о ту пору, —
когда товар шёл с Индий и Таврид,
волны под парусом накатывались, споря.

Письмо в бутылке — может быть про то.
Но пар с машиной — ладен для газеты.
Не развернул столетье протопоп,
как на Морозову с двуперстьем не глазели б.
Так очевидность — вроде чечевицы —
входит в систему мер опознаваний,
где за похлёбку — вечный очевидец —
ты платишь тем, что в позвонки названиваешь.

Я б вынул век и сбоку посмотрел —
он, очевидно, станет как заноза:
во всё он лезет, как какой пострел,
и только смуту в души нам заносит.
Но как иначе б вектор проводить,
когда б не плазма под рукой твердила:
«Три ложки зёрен на ведро воды —
и вновь веди меня, куда глаза глядят, Вергилий!».

Топчусь на месте с тассовых потуг, —
освобождая тень Иерусалима,
пока маяк на волнах не потух
и нефтебаза взгляд не засорила, —
топчусь на месте, в такт не попаду,
распределяя буквы как придётся,
а нужно б печь — как булки на поду, —
покамест паркам за спиной прядётся.

Топчусь на месте. К памяти зову.
Взываю к «ветке» дивных истуканов.
Пока курлычет музыка в зобу,
ночная птица к пыткам приступает...
Чтоб навести с британцами мне мост,
Североморск подводку погружает.
«Может, по Морзе — передайте Мосс:
хочу дружить, хоть явно не Державин».

Кому-то надо ж строчки посвящать.
Шизофрения — как продукт сознанья —
вживляет в мозг мне чип, вроде клеща, —
остатки смысла вече созывают.
 — Пади, намаялась ты в островной стране?
Есть и в России и стройней, и выше.
Но нет тебя свободней и странней,
даже когда идёшь на пляж, подвыпивши.

Я восседал, — но трон меня не знал.
Я восставал, — но память не ослепла.
Пока мой стол вкрутился в чей-то зал... —
Шекспира череп выкрали из склепа!
(Так, накануне Гоголь наш пропал, —
стекаются ли духи под Ла-Маншем,
где ставят жизнь и время на попа —
с линейной логикою чтоб нам не сломаться?)

Как-будто кто в насмешку обрекал
в бессмертной над вербальной сцене,
где уж не Йорик в Гамлета руках —
а сам Шекспир в пустых глазницах цедит.
Предмет сакральный — ритуал в ходу —
должно быть, чёрным тюлем занавешен,
смертельно ждёт, что снова украдут —
и знаки расставляет нам, как верши.

А может, взял кто крен, чтоб воскресить —
в условьях сити по мазку родиться, —
чтоб в новой плоти, руки не скрестив,
ловил типаж задумчивым радистом?
Остановись! —  Евгеника не впрок.
Мутационный цикл здесь не прокатит.
Век измеряй — хоть вдоль и поперёк —
в сумме не хватит целости Аркадий.

Тут не в размерах точность мятежа.
Одним Синаем мук всех не измерить.
Сей Дух пришёл не время потешать...
как полу-бог, — не подлежит замене.
Не сей костям немыслимый раздор!
Что мучить череп, гения вместивший?
Он с тем, кто вышел, связи не расторг, —
хотя прошёл и ад свой, и чистилище.

А ты — скупец и тайный анархист,
замочных скважин редкий обожатель, —
ты во всемирной паутине вис,
чтоб в свой сундук хоть что-нибудь отжать с них.
С того и Сотбис ждать не прекратил —
предприниматель мозгового штурма, —
чтоб за бесценок вынутый артикул
гасил наш век предметом на котурнах.