Лермонтов. Убит не на дуэли. Часть 6

НАЧАЛО публикации «Убит не на дуэли.
Правовая версия убийства Лермонтова» – http://www.stihi.ru/2016/06/27/4580


Часть шестая.  «ПОДСПУДНЫЕ» ЗАПИСКИ
====================================

Дело в том, что у нас с Вами, кроме наших аналитических выводов – есть ещё и  некоторые факты и обстоятельства; а точнее, я бы сказала, даже вещественные доказательства, при вдумчивом толковании которых – становится явным и очевидным: убийство произошло вне дуэли. Сейчас мы и приступим к их детальному изучению.

А начнём мы – с автобиографических записок Н.С. Мартынова, сделанных им на пароходе «Быстрый», спустя двадцать восемь лет после убийства поэта:

«...со смертью моею, по всей вероятности, явятся в печати и не одна статья в обвинение моё, в укор памяти моей. Чтобы дать возможность детям моим защитить память отца от незаслуженного укора, я решаюсь составить эти записи. К ним будут приложены подлинные документы следственной комиссии, потом суда и, наконец, вся подспудная переписка с секундантами, которая света никогда не видала, но способна сама пролить немалый свет на тёмные стороны этой дуэли.

Имея в руках моих документы, могущие совершенно меня оправдать, я молчанием в течение двадцати восьми лет, кажется, достаточно доказал, как мало ищу оправдаться, как мало дорожу общественным мнением, органом которого служили периодические журналы. ...»


Итак, непосредственный убийца поэта – для предоставления «возможности детям... защитить память отца от незаслуженного укора» – грозится «пролить немалый свет на тёмные стороны этой дуэли», предъявив обществу «всю подспудную переписку с секундантами», то бишь – переписку с Васильчиковым и Глебовым в период нахождения Мартынова под арестом. Само выражение Мартынова «пролить немалый свет на тёмные стороны этой дуэли» – свидетельствует о том, что этих самых «тёмных сторон» было предостаточно. А уж кому, как не самим убийцам знать правду!.. И если Мартынов угрожает предъявить со временем обществу – посылаемые ему, содержащемуся под стражей – записки собственных секундантов в качестве улики... – да ещё и в своё «совершенное оправдание»... то, стало быть, по его мнению в них должна просматриваться и вина самих секундантов. В любом случае – глазами правоведа – речь идёт о соучастии в убийстве: то есть, вся эта «троица», принимавшая активное участие в организации дуэли с целью убийства Михаила Лермонтова – по тогдашнему закону обязана нести суровое наказание: как сам дуэлянт, так и секунданты в равной степени, и, следовательно, все они без исключения – преступники. Вот поэтому с первых строк настоящей публикации я говорю не об убийце, но об убийцах, – ибо «мартыновых» было трое.

Конечно же, существование упомянутой переписки свидетельствует о преднамеренном попустительстве со стороны следствия в интересах обвиняемых. Сам по себе этот факт говорит о том, что следствие и не намеревалось проводить объективного расследования причин и обстоятельств свершившегося убийства. С самого начала, с первых шагов – было понятно, что цель и задача следствия состоят не в расследовании преступления и наказании виновных, а как раз-таки напротив: в спасении всячески выгораживаемого и оберегаемого следствием – Александра Илларионовича Васильчикова и, вытекающее отсюда, – мягкосердечное отношение к Н.С. Мартынову.

У нас с Вами – на данном этапе нашего следствия – вызывают особый интерес три записки из тайной переписки Глебова и Васильчикова с находящимся под арестом Мартыновым («Русский архив», 1893, кн.8, стр. 600), а также и ещё один интересный документ: «Прошение в Святейший Правительствующий Синод на Высочайшее имя», поданное лично Николаем Соломоновичем Мартыновым в августе 1842 года об облегчении своей участи.

Отмечу сразу, что наша нумерация условная, – ибо на записках, естественно, не проставлено ни числа, ни времени их написания, и введена она мною лишь для упорядочения анализа исследуемых нами записей. Вот они.


===== 1). Мартынов к Глебову (из тюрьмы):

«Меня станут судить гражданским судом; мне советуют просить военного. Говорят, что если здесь и откажут, то я имею право подать об этом просьбу на Высочайшее имя. Узнай от Столыпина, как он сделал? Его, кажется, судили, военным судом. Комендант был у меня сегодня; очень мил, предлагал переменить тюрьму, продолжить лечение, впускать ко мне всех знакомых и проч. А бестия стряпчий пытал меня, не проболтаюсь ли. Когда увижу тебя, расскажу в чём. Н.М.»

Конечно же, я думаю, это бросится в глаза любому читающему: «Комендант был у меня сегодня; очень мил, предлагал переменить тюрьму, продолжить лечение, впускать ко мне всех знакомых и проч.» То есть – Н.С. Мартынов может пользоваться всяческими привилегиями, категорически воспрещёнными и не доступными обычному преступнику. Особенно впечатляет готовность коменданта «впускать ... всех знакомых и проч.»: то есть никакой изоляции от внешнего мира не происходит, а содержание под стражей – всего лишь... необходимая формальность.

Но особый интерес вызывает у нас – последняя фраза Мартынова: «А бестия стряпчий пытал меня, не проболтаюсь ли. Когда увижу тебя, расскажу в чём.»

В те времена стряпчим назывался чиновник по судебному надзору, то есть представитель окружного суда, должность которого «исправлял» некто Ольшанский 2-й, один из четверых подписавших медицинское Свидетельство военного лекаря Барклая де Толли. Помните?: «Исправляющий должность Окружного Стряпчего Ольшанский (подпись)».

Если занимаемая позиция состоит в том, что Лермонтов действительно убит на дуэли... – то значение последней фразы Мартынова представляется совершенно непонятным и – для нас – непостижимо-загадочным: да по какому вопросу могла быть учинена Мартынову – стряпчим – «пытка»!?. Ведь всё ясно, как божий день: такой-сякой Лермонтов буквально «не давал проходу» своими шутками Николаю Мартынову, – и поэтому майор в отставке Н.С. Мартынов вынужден был вызвать обидчика на дуэль, на которой и убил своего обидчика с первого выстрела. Затем, – как порядочный человек, – пришёл с повинной и всё, как на духу ...рассказал. То есть – следственная комиссия – имеет сразу и без каких-либо усилий – очевидную картину убийства. Какие ещё «пытки»? Зачем «пытки», когда всё – как на ладони?..

Но не будем забывать, что «исправляющий должность Стряпчаго Ольшанский 2-й» принимал участие в осмотре места убийства, – и в протоколе осмотра, естественно, тоже имеется его подпись. Не будем также забывать, что Ольшанский 2-й, подписавший медицинское Свидетельство, конечно же, видел локализацию пулевых отверстий: и входного, и выходного, а также отложение и внедрение копоти в кожные покровы... И, конечно же, понимал, что на дуэли в спину не стреляют. И что пуля круто пошла вверх потому, что выстрел по направленности был произведён «снизу – вверх». И, если ему как-то вдруг удалось рассмотреть прострелянный и окровавленный сюртук поручика Тенгинского пехотного полка Лермонтова ещё до его сжигания на чилаевской усадьбе, – Стряпчий Ольшанский 2-й не мог не оценить истинного расстояния между убийцей и жертвой по следам, оставленным выстрелом: а именно по отложению и внедрению копоти в ткани одежды, равно как и в кожные покровы. Дело в том, что частички пороха и возможные опалённости ткани при выстреле с близкого расстояния имеют свойство оставаться на одежде жертвы, и при внимательном осмотре, – с помощью увеличительного стекла или без него – человеку интересующемуся – их можно увидеть...
 
То есть – убийство произошло вовсе не на дуэли. И Мартынов – правды – не говорит.

Но тогда – при каких же обстоятельствах произошло убийство?.. А вот эту информацию можно было получить только из признательных показаний самого убийцы или его подельников, – но до них... пока ещё, как говорится, очередь не дошла. Поэтому «бестия стряпчий» и «пытал» – буквально по горячим следам – Мартынова на предмет выяснения истинных обстоятельств убийства. То есть – устроил ему, что называется допрос с пристрастием, стараясь подловить Мартынова на лжи... Однако Мартынов, весьма и весьма далёкий от угрызений совести и не имевший ни тени раскаяния в содеянном – ...стоял, как кремень, и ни в чём таком ...не признался: «не проболтался» по его собственному выражению.

И это могло быть, как мы с Вами правильно понимаем, буквально в первые 2–3–5 часов нахождения Мартынова под стражей. Причём, исключительно до того, как подполковник жандармерии по особым поручениям, – подчинённый самого графа Александра Христофоровича Бенкендорфа, – Александр Николаевич Кушинников приступил к своим обязанностям по надзору за следствием. Он-то и осадил служебное рвение «к установлению истины», дав понять что следствие должно быть проведено исключительно в интересах обвиняемых...

Официально осуществлявший надзор по «делу об убийстве поручика Лермонтова на дуэли» с первого же дня следствия, А.Н. Кушинников фактически подключился с некоторым опозданием, и протокол осмотра места убийства подписывал уже после его составления без явки на местность. Следовательно, следствие оставалось в течение нескольких часов абсолютно безнадзорным...


===== 2). Ответ Глебова – Мартынову:

«Непременно и непременно требуй военного суда. Гражданским тебя замучают. Полицмейстер на тебя зол, и ты будешь у него в лапках. Проси коменданта, чтобы он передал твоё письмо Траскину, в котором проси, чтобы судили тебя военным судом. Столыпин судился военным судом; его теперь нет дома, а как приедет, напишет тебе всё обстоятельно. Комендант, кажется, решается перевести тебя из тюрьмы. Глебов.»

А в этой записке нас интересуют первые три фразы: «Непременно и непременно требуй военного суда. Гражданским тебя замучают. Полицмейстер на тебя зол, и ты будешь у него в лапках.»

Видите, как настойчиво Глебов с Васильчиковым акцентируют внимание Мартынова на передаче дела в военный суд! «Гражданским тебя замучают»: то есть будут «копать» и вытряхивать правду: одним словом, – «мучить»... Видимо, им было уже известно, что делу будет дан «нужный ход», и для упрощения и быстрейшего рассмотрения без каких-либо осложнений, а также для тщательного сокрытия от излишней огласки, – дело будет рассмотрено военным судом: то есть так, как «скажут сверху».

Из материалов судного дела мы с Вами знаем, что Господин Военный Министр Князь А.И. Чернышов предписанием от 4 августа №5455 обязал своих подчинённых немедленно исполнять волю Государя Императора, который «Высочайше повелеть соизволил майора Мартынова, а равно находившихся при этом произшествии секундантами Л. Гв. Коннаго полка Корнета Глебова и служащего во 2-ом Отделении собственной Его Императорского Величества Канцелярии Титулярного Советника князя Васильчикова, предать военному суду не арестованными с тем, чтобы судное дело было окончено немедленно и представлено на конфирмацию установленным порядком.» Следовательно, воля Императора Николая I была выражена либо накануне, либо в этот же день, то есть 4-го августа 1841 года, – а значит, в незамедлительном порядке: буквально через 20-ть дней после убийства Лермонтова, то есть – практически сразу же по получении донесения об убийстве поэта.

Другими словами, – и это было очевидным для всех, – Николай I  взял подсудимых под свою императорскую защиту.

И, наконец, самое интересное: «Полицмейстер на тебя зол, и ты будешь у него в лапках».

...Да о чём это? Ведь ситуация, как говорится, яснее ясного: мол, сознаЮсь полностью и готов нести справедливое наказание... Почему же Глебов предупреждает о каких-то «лапках»? Что это может значить? Почему надо бояться этих самых «лапок»?.. То есть, нам это надо понимать так, что полицмейстер штабс-капитан В.А. Бетаки так «вцепится» в убийцу поручика Лермонтова, что мало не покажется. А чего же здесь остерегаться Мартынову, признающемуся в убийстве?.. И почему Бетаки по убеждению Глебова – обязательно учинит Мартынову допрос с пристрастием?..

Семья Бетаки жила в доме Уманова, то есть практически рядом с домиком под камышовой крышей, который сняли Лермонтов и Столыпин у майора в отставке Василия Ивановича Чилаева. В доме Уманова жили также А.И. Арнольди и А.Ф. Тиран, которых Лермонтов навещал по-соседски, а, следовательно, и не мог не познакомиться с семьёй полицмейстера. Супруга Виктора Афанасьевича – Александра Филипповна замечательно играла на фортепиано, и Михаил Юрьевич, говорят, любил её слушать... Сам 36-тилетний полицмейстер был человеком военным: он служил в Тенгинском пехотном полку, какое-то время исполнял обязанности плац-адъютанта комендатуры в Ставрополе, и с 21 февраля 1840 года был назначен в Пятигорск полицмейстером.

В деле по убийству поручика Лермонтова имеется рапорт за подписью штабс-капитана Бетаки на имя «Кавказского Гражданского Губернатора и Кавалера (без указания фамилии)» от 17 июля 1841 года, где подробно сообщается о произошедшей 15-го июля дуэли, и о том, что «для производства следствия наряжен Плац-Майор Подполковник Унтилов...». Рапорт завершается следующим сообщением: «О чём Вашему Превосходительству Частная Управа почтеннейше донося имеет честь присовокупить, что Майор Мартынов по распоряжению Окружного Начальника содержится в Городовом тюремном замке».

Им же, штабс-капитаном В.А. Бетаки, была подписана «Опись пистолетам которыми стрелялись на дуели отставной Майор Мартынов и Поручик Лермонтов» за №1078 от 21 июля 1841г.

Как видим, полицмейстер штабс-капитан Бетаки имел прямое отношение к следствию в самом его начале, и, естественно, обладал полной информацией о случившемся убийстве. Как военный человек, разбирающийся в характере пулевых ранений, он не мог не видеть, что пуля вошла со спины и подозрительно круто пошла вверх, а, следовательно, и убийство произошло не на дуэли. А это значит, что Мартынов – правды не говорит. К сожалению, нам не известно, допрашивал ли полицмейстер В.А. Бетаки сидящего под стражей Мартынова, ибо протокола допроса в материалах дела не имеется, – да и наивно было бы на это рассчитывать, когда официальное следствие практически сразу же стало работать на сокрытие истинных обстоятельств, а вовсе не на их установление...

Однако, всё становится на свои места, и смысл написанного становится нам понятен только – и только – в том случае, если мы стоим на позиции, что Лермонтов убит совершенно при других обстоятельствах: то есть – вовсе не на дуэли; и в действительности всё было совсем не так, как рассказывают допрашиваемые: Мартынов, Васильчиков и Глебов. Но какой-такой правды ждать от этой «троицы»: именно они и есть лица, напрямую и лично заинтересованные в исходе дела, и, естественно, заблаговременно договорившиеся о том, какие показания они должны дать на следствии, чтобы как-нибудь да «выкрутиться». Думается, что Бетаки при разговоре с Глебовым и Васильчиковым по факту убийства, совершённого Николаем Мартыновым – высказал кому-то из них свою точку зрения о том, что «Мартынов лжёт» об истинных обстоятельствах совершения преступления, и что его надо будет об этом «поспрашивать, как следует», о чём подельники и поспешили сообщить арестанту Мартынову... Но это могло произойти опять же только «по горячим следам»: то есть – когда официальная позиция следствия ещё не была обозначена, а Виктор Афанасьевич Бетаки, естественно, искренне полагал (на что, впрочем, как полицмейстер имел все основания), что следствию «нужна правда-истина». Но, как несколько позже выяснилось, полагал – явно ошибочно...




Продолжение – http://www.stihi.ru/2016/07/05/2592
«Из третьей записки...» (Часть шестая...)

Вернуться к предыдущему тексту –  http://www.stihi.ru/2016/07/03/1727
Часть пятая.  ЛЕКАРЬ  БАРКЛАЙ:  НЕВЕЖДА  ИЛИ  ...ВИРТУОЗНЫЙ  МИСТИФИКАТОР?