Дни и свершения Бульки Великодушного

(Жизнь замечательных зверей)

   

      ...И был когда-то Булька маленьким, и не видели в нём ничего удивительного, ибо щенок был как щенок – только белой отметиной на лбу от других отличался да нравом кротким: к прохожим не приставал, с товарищами по школе дворовой ладил, болонок за хвостики не дёргал и даже с котами не дрался и не то что за ногу Ваську или Мурзика цапнуть – ни на тополь во дворе, ни в подъезд, ни в окошко подвальное не загнал ни разу.

      А когда сенбернар чужой, в две дворняги ростом, разрешенья не испросив во двор заскочил, не стал Булька кидаться на него пустобрёхом, как всякий бы на его месте сделал, а в сторонку отведя потолковал с чужаком по-хорошему. И хоть глядел пришлый поначалу зверем и пасть щерил, а только проговорили они час без малого, и покинул чужак двор невредимым, без клочка шерсти выдранного, без уха порванного, без царапины единой и с полным к Бульке уважением; да и свои во дворе все целы остались. А сенбернар этот многажды потом Бульку на иные улицы соседей мирить звал, и всякий раз ходил с ним Булька, поелику никому в добром деле отказать не мог  –  не то что сенбернару или мастифу, но даже и волчаре залётному.

     И явились к Бульке однажды водолаз Кусто, из пруда не выгонишь, и боксёр Клей, прицепится не оторвёшь, и заспорили чуть не до драки, кому самая ранняя косточка, что дворничиха по утрам выносит, доставаться должна, ибо в равной мере преданно оберегали они двор свой. И сказал им Булька: а что бы вам в очередь, на чёт и нечет дни поделивши, этой косточкою не владеть? И тогда боксёр, на число дней в году указав, возразил, что одному из них при таком раскладе на косточку менее достанется. И молвил Булька мудрый: да разве жизнь у нас на Новый год заканчивается? Пусть будет нечётный из вас чётным в году будущем… И ушли от Бульки друзьями былые недруги, и кабы были бы у них акваланг да перчатки боксёрские, то без слов дали бы друг другу попользоваться; и разнеслась весть об этом  по домам и дворам, квартирам и дачам, пустырям и подвалам, и умножилась слава Булькина.

     И было так, что три дня во рту у Бульки росинки маковой не водилось, и подошла к нему девочка Люся Тузикова, что из гимназии своей номер сорок восемь через магазин шла с рюкзачком заплечным и сумкою тяжёлой, и сказала: постереги, пёсик, сумку мою, а я к подружке на седьмой этаж за учебниками сгоняю. И не час не два ждал её голодный Булька, и кружилась голова его от ароматов, что из сумки приоткрытой доносились , но сжал он зубы, и терпел, и поста своего не покидал. И когда вернулась Люся, то лежала на месте своём вся до единого грамма колбаса ея. И взяла девочка сумку, и ушла спасиба не сказав и не поняла даже, дитя рослое, да несмышлёное, что чудо ей подлинное явлено было.

     И взялась на улице невесть откуда машина душегубская, и громом из палок железных поражён был люд собачий, а кто не поражён, тот убегал и в страхе жестоком сидел в овраге под кустом или в сарае заброшенном. И на целый день пропал тогда со двора Булька, и не ведал никто где он: слово ли заветное заступникам небесным творит или слёзы роняет об участи сотоварищей своих, а только как вернулся он к вечеру, то раздал всем знакомым и незнакомым, на сколько хватило,  нашейники железные с буковками, и стали разом домашними все псы уличные до последней шавки, и машина судьбы, нос отворотив, с той поры мимо проскакивала.

     И оставила где-то соседка Булькина, старушка старая Евдокия Ивановна, пакет целлофановый с рыбою копчёной, и вспомнила о том только к дому  подходя, и заплакала горько на скамейке у палисадника, поелику не по силам было ей возвращаться в такую даль. И услышал Булька, и спросил: о чём плачешь ты, почтенная женщина? И поведала ему старушка о своей беде, и сказал ей Булька: не плачь, бабушка, горю твоему помочь можно. И пошёл  на запах от рук её, точь-в-точь овчарка пограничная, и отыскал потерю в магазине гастрономическом на подоконнике, куда кошка жадным глазом уже целилась, и доставил назад владелице пакет целлофановый. И возрадовалась та, и отдала в знак благодарности Бульке рыбку одну, и вкуснее яств заморских показалась та рыбка Бульке щедрому и товарищам его, ибо за благое дело и от чистого сердца подарена была.

     А когда приходилось Бульке пропитания ради в сторожа на склад наниматься, то учили его  бывалые псы: вот уйдёт хозяин, а ты найди себе местечко поукромнее, ложись да и дремли себе покойно, потому не зря говорят исстари, что солдат спит, а служба идёт. Но не таков был Булька, чтобы дело своё не на совесть исполнять,  и глаз до утра ни разу не сомкнул, а после услыхал рядом шорох да стук – и вора, что за добычей лёгкой в окошко лез, узрел. И говорил ему вор ласкательные слова, и ругательные тоже, и банку с ветчиной консервированной сулил, а только не шелохнулся в ответ Булька – лишь глядел с укоризной да улыбался слегка во все зубы острастки ради. И устыдился вор, и отправился несолоно хлебавши восвояси, а допрежь того ещё и стекло выставленное самолично на место возвернул.

     Скромен же Булька был без меры, и уже сед и всюду славен будучи ни перед пекинесами, ни перед дворнягами не задирал носа своего, и не то что носа, а и ноги где попало не задирал, и ни одного столба придорожного от него не подвяло, а только кустики сорняковые от дороги вдали, да и тем всякий раз шепнуть не забывал в утешенье, что ни корысти какой, ни вражды к ним не имеет.

     А когда наступил день урочный и исчез старый Булька со двора насовсем, никого не упредив, то долго ещё  в переулках осиротелых пересуды шли: бродит ли он теперь по степям южным, отшельником ли живёт в краях суровых, летает ли в космосах далёких… А коли уж летает, на что многое показывает, то, конечно, не в корабле междупланетном, а сам по себе исключительно, ибо ангелам хитромудрости наши земные ни к чему.
     О святой Булька! Помяни меня в своих молитвах!


(2005)