Таланту Бианки. Страшная ночь в лесу

  Однажды наш лесной корреспондент написал нам необычный рассказ. Перескажем его точь-в-точь:
   « Я что-то слышал вечером в лесу, но совсем не оркестр. Подступала ночь.
Понемногу затихли все птичьи голоса, и, наконец, настала полная тишина. Полночь.
И вот где-то в вышине началось:
загудела низкая струна. Сперва тихо,
Потом громче, громче – толсто так, басовито –
и опять тише, ещё тише –
и смолкла совсем. И тишина выше.
   Я подумал: «Ну, для начала и это не плохо.
Хоть на одной струне, да заиграли, но плохо».
А из лесу вдруг: «Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!» – да жутким таким голосом,
у меня мурашки по спине побежали и зашевелились на голове волосы.
   «Вот, – думаю, – награда музыканту: хохочут над ним!»
И опять тишина. Долго. Я уж думал – больше ничего не будет, что-то случилось с ним.
Потом слышу: кто-то патефон заводит. Заводит и заводит – а музыки нет. «Испортился, что ли, у них патефон?» – думаю. Тишина в ответ.
   Перестали. Тихо. Потом опять заводят: тырр-рырр-рырр-рырр!.. –
без конца, надоело даже. Потеряли, что ли, клавир?
Завели, наконец.
«Ну, – думаю, – теперь-то уж пластинку поставят, сейчас пустят и тишине – конец».
Жду, опёрся на плечо.
    Вдруг в ладоши захлопали. Звонко так, горячо.
 «Как же это? – думаю. – Никто ничего не сыграл, а уже в ладоши хлопают?»
 Вот и всё. И никто – никуда, даже тихо не топает!
    Потом опять долго-долго заводили патефон, ничего не сыграли,
а в ладоши хлопали.
Я рассердился и ушёл домой.
Так вот провёл в лесу выходной.»
   Мы должны сказать, что сердиться нашему лескору не надо было, а вести себя – смело.
Он слышал, как низкая струна гудела.
Это какой-нибудь жук над ним пролетел – майский, может быть.
Жутко хохотала большая сова – неясыть.
Такой у неё неприятный голос, ничего не поделаешь – судьба у неё такая.
Патефон заводил – тырр-рырр-рырр-рырр! – козодой – тоже ночная птица, только не хищная.
Никакого патефона у козодоя, конечно, нет:
это он так горлом делает.
И воображает, что поёт.
Вот так вот и живёт.
И в ладоши хлопал тоже он, козодой. Неприятные, конечно, ночью моменты.
Не в ладоши, конечно, а крыльями по воздуху хлоп-хлоп-хлоп! Очень похоже на аплодисменты.
   А зачем он это делает – это редакция объяснит, когда узнает.
Наверно, просто так, от радости – собственное хлопанье его вдохновляет.
–––– 
В. Бианки. НОЧЬЮ В ЛЕСУ. (Отрывок.)
…я слышал ночью в лесу, а совсем не оркестр, как вы пишете.
   Понемногу затихли все птичьи голоса, и, наконец, настала полная тишина. Была полночь.
   И вот где-то в вышине началось: загудела низкая струна. Сперва тихо, потом громче, громче – толсто так, басовито – и опять тише, ещё тише – и смолкла совсем.
   Я подумал: «Ну, для начала и это не плохо. Хоть на одной струне, да заиграли».
   А из лесу вдруг: «Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!» – да жутким таким голосом, у меня мурашки по спине побежали.
   «Вот, – думаю, – награда музыканту: хохочут над ним!»
   И опять тишина. Долго. Я уж думал – больше ничего не будет.
   Потом слышу: кто-то патефон заводит. Заводит и заводит – а музыки нет. «Испортился, что ли, у них патефон?» – думаю.
   Перестали. Тихо. Потом опять заводят: тырр-рырр-рырр-рырр!.. – без конца, надоело даже.
   Завели наконец. «Ну, – думаю, – теперь-то уж пластинку поставят, сейчас пустят».
   Вдруг в ладоши захлопали. Звонко так, горячо.
   «Как же это? – думаю. – Никто ничего не сыграл, а уже в ладоши хлопают?»
   Вот и всё. Потом опять долго-долго заводили патефон, ничего не сыграли, а в ладоши хлопали. Я рассердился и ушёл домой».
   Мы должны сказать, что сердиться нашему лескору не надо было.
   Он слышал, как низкая струна гудела. Это какой-нибудь жук над ним пролетел – наверно, майский.
   Жутко хохотала большая сова неясыть.
   Такой у неё неприятный голос, ничего не поделаешь.
   Патефон заводил – тырр-рырр-рырр-рырр! – козодой – тоже ночная птица, только не хищная. Никакого патефона у козодоя, конечно, нет: это он так горлом делает. И воображает, что поёт.
   И в ладоши хлопал тоже он, козодой. Не в ладоши, конечно, а крыльями по воздуху хлоп-хлоп-хлоп! Очень похоже на аплодисменты.
   А зачем он это делает, этого редакция объяснить не может: сама не знает.
   Наверно, просто так, с радости.