Одному из ушедших коллег

     ОДНОМУ ИЗ УШЕДШИХ КОЛЛЕГ   


Белый свет колоколен и башен уснул, как ребенок, а ты?
Прогулявшись по краю всех бездн, что ты  ищешь теперь,
Всё иначе покажется с той – неземной высоты
После мига, где тонко и гулко захлопнется  дверь.

Мандарины засохнут и будет их вкус невзначай.
Сигаретный овал всё затянет в тугую петлю.
Кто-то сдачу положит в ладонь твоей жизни – на чай,
Чей-то айсберг поношенный корпус пробьёт кораблю.

А потом ты поймешь в середине зиянья смерча,
Что твой трепет ничтожен в сиянии смерти самой,
И нагруженный крест заскользит со спины и плеча,
Черный карлик в чепце промелькнет – приоткрытой полой.

Посмотри – твои руки – игра ланолина и ламп,
В этих улицах лиц что-то ощупью трогают в них.
И судьба – куртизанка – сироткой прикинувшись –Вамп
Давит губы помадой кровавой в витринах пустых.

И висят небеса, словно тысячи ртутных колец,
Излучая броженье смолы или тяжесть воды.
И под ними тебе неприятен ни старт, ни конец
Малахитовый гроб тишины – у забытой звезды.

Поздно. Белые пятна икон и волнующих верб
Не заменят качанья качелей туда и сюда.
Ты придешь и подаришь луны остывающий герб
И присутствий твоих не останется здесь и следа.

Лишь проявится запах гнилых гладиолусов – псов,
И духами « Настурция » ляжет последний туман.
Ты все двери свои вновь закроешь на вечный засов
И поверишь в свой собственный, необратимый обман.

Ледяные дворцы твоих сказок расстаят в тепле.
Вновь, подняв воротник, ты пойдешь в тупики темноты.
Как ласкают колосья, как млеет картошка в  золе,
Тебе ляжет земля перекрестием сна высоты.

Под распахнутым небом, под флагом размокшей ночи,
Будешь всех королев различать по шагам вдалеке.
От слепого борделя достанешь и спрячешь ключи.
Куртизанка – любовь полоснет по уставшей щеке.

Но никто никогда не приблизится к тайне твоей.
Ты умеешь играть, как не может колдунья – луна.
Ты же видишь насколько звезда темноты  голубей,
Ты же слышишь как медленна в шуме ночная волна.

Эвкалиптовый май, утонувший в негромкой реке,
Извлечет фотографии всех с помутневшего дна.
Ты придешь и уйдешь в мир людей и вещей налегке,
До тех пор, пока смертность твоя в небесах  не видна.

Ничего не докажешь теперь – перевернут листок.
Всё, что было написано кровью расплылось – дождем.
Сквозь стеклянные ночи я часто смотрю на Восток,
Ничего не изменится, но – подождём,  подождём…

                март  2001 Париж