Из книги Задумчивый день. 2008

ИВЕРСКАЯ  ПУСТЫНЬ

Там русский дух... Там Русью пахнет!
                А. Пушкин

Езжай за Холуй, в захолустье,
где Южский край среди болот
упрятал Иверскую пустынь –
там русский дух ещё живёт.

Среди приземистых и ветхих
полузабытых деревень
сухих берёз кривые ветки
ещё хранят живую тень.

Ещё вздыхает ветер свежий
настоем запахов лесных,
сквозь трав нескошенную нежность
сквозят ромашковые сны.

Там гривы сосен, словно свечи,
в закатных плавятся лучах,
и звуки песнопений вечных
над озером Святым звучат.

Там перед древним аналоем,
молитвой тихою согрет,
ты вспомнишь давнее былое,
чему уже названья нет.

2005
 
ЛЕТО В ДЕРЕВНЕ КОЧЕРГИНО

Деревня с невидным названьем,
ты стала моею судьбой.
О Боже! Какое сиянье
исходит от неба! Какой
царит разомлевший над лугом
покой среди жарких цветов!
Звенит комариной натугой
над крышами ветхих домов
июнь, и бежит с косогора
к речушке с торфяной водой
земля без межей и заборов,
поросшая дикой травой.
И тихо. Так тихо, как будто
здесь вовсе никто не живёт.
И кажется часом минута,
и облака медленный лёт
важнее всех важных событий:
его долгожданная тень
по дальним полянам разлита,
по крышам замшелых, забытых,
хотя и живых деревень.

2004

НАД РЕЧКОЙ ЛУХ

Здесь, в древней глухой стороне,
над узкой извилистой речкой
былинкой проросшая вечность
пророчит забвение мне.

Забуду, что было со мной,
и имя, наверно, забуду.
Зачем мне оно, если всюду
царит безымянный покой?

Я горсточка этой земли,
обжитой ещё с мезолита.
Здесь в каждой росинке разлита
слеза моих предков.

Болит
их болью моё увяданье...
Но вспахан отеческий холм,
и вечно живое преданье
живым прорастает стихом.

2005

*    *    *

Какое счастье! – просыпаться в доме,
бревенчатом, смолистом, золотом,
и в утренней купаясь полудрёме,
скользить по стенам взглядом.

                За окном
играет солнце над зелёным лугом,
дощёлкивает трели соловей,
и стебли трав топорщатся упруго,
ещё не зная суховейных дней.

Эх, раньше бы… да раньше было рано.
Что понимал тогда рассудок мой,
когда душа моя – сквозная рана –
рыдала лишь над собственной судьбой?

Но горе отболело и забылось,
и я другая, и мой дом другой –
бревенчатый, смолистый, золотой.
Такое счастье в жизни приключилось!

2007

*    *    *

Приезжайте ко мне в новый дом,
в мой смолистый, с вишнёвою крышей.
Здесь на многие вёрсты кругом
разлилось вековое затишье.

И весенний разлив за окном
облака, словно в зыбке, колышет,
а в осеннем лесу огневом
каждый лист откровением дышит.

Здесь горящий зарёй окоём
до зенита стихами насыщен,
даже ласточка тонким крылом
пишет по небу четверостишья.

В этом тихом пределе земном
неземные созвучия слышу…
Приезжайте в мой ласковый дом,
в мой янтарный, с прозрачною крышей.

2007

ОКНО

Не лишай меня, Господи, зрения,
чтобы видеть могла из окна
в золотистую пору осеннюю,
как рождает туман тишина;

как зимой, белым кружевом убраны,
по-над речкой берёзы грустят
и спокойно, надёжно, по-мудрому
деревенские трубы дымят;

как весною черёмуха буйствует
за распахнутым настежь окном –
под её белопенными люстрами
тихо дремлет мой ласковый дом.

Ну, а летом, когда над деревнею
днём и ночью гудит комарьё,
мне да будет единственно верною
связью с миром – окошко моё.

2007

ПРОГУЛКА

Я вошла в пейзаж и стала частью
луга, речки, ивовых куртин.
Деревенское простое счастье –
ни о чём не думая, идти,
тихо млеть от синего восторга
безмятежных луговых цветов
и смотреть, забывшись, долго-долго
на преображенье облаков.
А потом вернуться в дом на круче,
чтобы взглядом вид в окне обнять, 
где густеют меж крутых излучин
тени угасающего дня.

2007

*    *    *

Тихо дремлет над полем покой.
Не сомну, не сорву, не нарушу –
по тропинке пройду стороной.

Пусть ласкает крестьянскую душу
изобилие трав и цветов.
Мне отрадно и видеть, и слушать

всё, чем пращуры много веков
просто жили. Мне мирно, как прежде,
и, как в детстве, на сердце легко.

Перед камнем в замшелой одежде
я склоняюсь. Свидетель времён,
не к тебе ли в тревожной надежде

на привале был щит прислонён?
Не тебя ли в спокойное время
синеглазый опутывал лён?

Кочевое и дикое племя
не тебе ль поклонялось в беде?
О тяжёлое памяти бремя!..

А в заросшей быльём борозде
нежным вестником будущих сроков
василёк синий венчик воздел.

Не замять бы его ненароком.

2006

ЭТЮД

Разлилась по лугу благодать
утренними тёплыми лучами,
и живой пейзаж в оконной раме
будет мне до вечера сиять,
изменяя тоны и оттенки,
а в конце торжественного дня
запылает на янтарной стенке
алый клин закатного огня.

2007

*    *    *

Я стою на середине поля.
Ветер бьёт в открытое лицо.
Травяного буйного раздолья
вкруг меня завихрилось кольцо.
На душе и радостно и жутко,
словно дышит спящий великан.
Я кричу в случайный промежуток
между туч – в небесный океан:
– Здесь я, Господи!
Я точка на ладони
травяного поля. Позови!
Затерялась в суетном бездолье,
задохнулась без Твоей любви!
...Тишина. И никого на свете.
Только лунь лениво надо мной
вьёт спирали, и вздыхает ветер – 
бессловесный собеседник мой.

2004

*    *    *

Наливается  яблоко под окошком моим.
Вот и лето кончается – золотой херувим.
Разнесётся, развеется тёплый яблочный дух,
оставляя задумчивый ностальгии недуг.
Зазвенит еле слышными перезвонами грусть,
будет вторить ей преданно ветки жалобный хруст.
Листопада печальная закружит карусель,
и заплачет забытая в давнем детстве свирель.
По протоптанной ниточке выйду к краю села,
где черёмуха вешняя белой павой плыла.
…Первых ласк откровение, горечь поздних разлук…
Ах, как добр, как спасителен тёплый яблочный дух!

2004

МОЕЙ КОШКЕ ЛАСКЕ

Холодные ночи, дождливые дни
и ранние в окнах соседских огни.

Я в сумраке вечера печь затоплю,
поглажу пушистую кошку свою.

Мурлычь, моя Ласка, под тёплой рукой,
никто не нарушит наш мирный покой.

Стихи и молитвы, и тексты житий –
что может быть лучше? Не нужно идти

ни в скуку застолий, ни в праздность бесед.
Нет лишнего шума, и города нет.

И что там за окнами: дождь или снег?
Который над миром беснуется век?

Я вышла за время и тихо стою…
Мурлычь, моя Ласка, беседу свою.

2005

ОСЕННЯЯ ЭЛЕГИЯ

Первый иней окутал траву,
закосматился белыми прядями.
Парусами седыми плывут
по-над речкой ракиты кудрявые.

Солнце ищет случайный пролом
в плотных стенах небесного города.
Луговиной иду босиком,
стынут ноги от острого холода.

Не вернуть, что быльём поросло,
никакою волшебною палочкой,
и последнее в сердце тепло
замирает осеннею бабочкой.

2006

*    *    *

Всё кажется. Мне это только кажется:
сугробы, крыши, голые кусты,
холодная безликость белых пажитей
и отрешённость зимней чистоты.

И я ли на ветру стою, притихшая?
Иль это чья-то странная игра?
Я в этой тишине как будто лишняя
и только слышу дальнее: «пора».

Я где-то там, в незримом измерении,
веду к концу придуманный сюжет.
Всё это – лишь моё воображение,
и ничего на самом деле нет.

2006

*    *    *

В моей деревне я живу одна.
За тихого угла приобретенье
заплачено потерями сполна.
Ещё маячат прожитого тени.
Судьбы новозаветная волна
смывает ил ненужных попечений,
и правда обнажается до дна:
молись усердно и трудись без лени.
…Как трепетно горят в печи поленья,
как властвует над сердцем тишина.

2007

СНОВА

За окошком зимняя гризайль.
Солнце спряталось за хмарью зыбкой,
и его неяркие глаза
потаённой светятся улыбкой.

Уж не Ты ли смотришь на меня,
Господи? Я этого не стою.
Сокрушённо голову клоня,
вдруг лукавлю я перед Тобою?

Не гордыня ль прежняя моя
за молитвой кроткой притаилась?
– Господи, – прошу в надежде я, –
подари смирение как милость.

Всю поклажу ветхую свою
под откос без жалости пускаю.
Вот – опять перед Тобой стою,
нищая, убогая, пустая…

За окном серебряная вязь,
снова я учусь молитве устной.
В этом нежно-сером захолустье,
кажется, я снова родилась.

2005

КОГДА-НИБУДЬ…

Сыну

Как в давней жизни, мы бредём с тобой
январской запорошенной дорогой,
и только голос повзрослевший твой
волненьем прерывается немного.

Кружится снег. В холодной тишине
из детства, скрытого за хмурой далью,
от прежнего тебя к далёкой мне
летит тепло снежинкой запоздалой.

Ловлю его прохладною щекой,
оно стекает влажно, осторожно.
Как мне пришлось уехать далеко!
Как долго ждать и как смиряться сложно…

2005

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Над убогой деревенькой нашей
распахнулся полог тишины.
Луговина полнится, как чаша,
фосфорным сиянием луны.

Спят дома. Не видят этой ночи.
Для кого витийствует луна?
Что своим сиянием пророчит
мне, застывшей в темноте окна?

Бдение полуночной молитвы
иль кончины скорой сладкий сон?..
Луг молчит, сиянием залитый,
неземною тайной напоён.

2005

*    *    *

…и луна сделалась как кровь.
 Апокалипсис

Багровым оком в тёмно-синем небе
взошла луна, пылая в полноте,
и леса дальнего неровный гребень
спустился ниже. Там, на высоте,
луна царит зияющею бездной.
Не так ли был зловещ циклопа глаз?..
А верные – ужели все исчезнут?
Или найдётся кто-нибудь из нас,
кто сохранит светильник до прихода
Царя царей и выведет овец
из тьмы пещерной… А пока свобода
ягнёнком первородным спит у входа,
и тонкой шерстью вьющихся колец
любуется невидимый Отец.

2005

*    *    *

…да не будет же впредь от тебя плода во век.
И смоковница тотчас засохла.
Евангелие от Матфея
   
Я даже памяти Твоей не стою,
Господь мой Бог.
Поникшая пришла с пустой сумою
на Твой порог.
Дарованных талантов от рожденья
не сберегла.
Жизнь промелькнула бесполезной тенью.
А дальше – мгла?..
Смоковницей стою перед Тобою –
Ты можешь всё!
Покрой Твоей безмерною любовью
бесплодие моё.
 
2007

РОДНИКИ

Катеньке

Девочка, попей из родника –
сразу станешь, как весна, красивой.
Сколько их, живых, по всей России!
К ним идут порой издалека
окропить измученные души
и омыть уставшие тела.
А вода журчит, как день, светла…
Ты затихни рядом и послушай –
сколько песен, сказок и коляд
вплетено в живительные струи!
И берёз зелёные хоругви
вкруг живого алтаря стоят.
Смой усталость, милая, с лица –
станешь мудрой, доброй, станешь сильной.
Ты счастливая, что родилась в России
накануне царского венца.

2004
   
*    *    *

Я не зря колесила по отчей стране,
ожиданьем томилась на тесных вокзалах.
В полутёмных бараках сподручнее мне,
чем в парадных гостиных, нередко бывало.

И теперь в непроезжей болотной глуши,
вдалеке от дорог, площадей и вокзалов,
на исходе родными забытой души
в полузрячих глазах, застекленных слезами,

всё-то чудится светлый, таинственный лик;
кто-то мудрый мне русскую быль открывает:
жив простой человек, не иссяк, не поник
под истерзанным бедами платом кровавым.

Божьим промыслом скрыт от жестоких времён
и в обличье презренного всеми калеки
на ничтожную роль до поры обречён.
До поры… до поры… не на вечные веки.

Лишь когда день последний, как сеть, упадёт
на живых по земле, опоясанной страхом,
мой убогий, забитый, вселенский народ,
богоносец в душе, первым встанет из праха.

2004

РАЗГОВОР

Две одинокие бобылки
на брёвнах рядышком сидят,
о давней незабытой были
в который раз уж говорят.

Им хорошо вдвоём: соседки
и даже близкая родня,
их во втором колене предки
одни и те же, а мужья
давно на кладбище средь елей,
огромных, чуть не до небес,
где  за оградою замшелой
сквозит печалью древний лес.

Напрасно юркий ветер ищет
среди заброшенных могил
старушек след: давно уж лишних
у них не наберётся сил
дойти до кладбища за лесом –
воды б до дому донести, 
да с ветхого крылечка слезть бы,
да в сени снова заползти.

– А помнишь? мы с тобой, бывало...
– Да-а-а, было, было...(ранний час,
духмяный запах сеновала
и поволока сонных глаз…
а тяжесть прелого навоза,
а холод льда на потном лбу,
а грустные коровьи слёзы).
Доныне в старую избу
приходит ночью тяжкий призрак
усталости до немоты.
– Нет, не хотели б старой жизни
детям своим ни я, ни ты.

– Однако чайки нынче – слушай –
чем прежде, голодней галдят.
Сидят притихшие старушки
и на разлив, как встарь, глядят.

2005

*    *    *

Работница одиннадцатичасья,
я нанялась к Тебе на склоне дня.
Ты за моё грошовое участье
так щедро платишь: грешную меня
дарами незаслуженно осыпал,
лавиной слов меня озолотил,
накормленную каждый день досыта
под крышу дома доброго вселил.

Чем заплачу за щедрость? – покаяньем,
горячим сокрушеньем о грехах.
И первый грех: мне, ветхой, окаянной,
неведомо, что значит Божий страх.

Всё понимаю, плачу, сокрушаюсь…
Но почему в распахнутой душе
одна любовь, над страхом возвышаясь,
ликует? И забыла я уже,
что я лишь прах. У ног Твоих Марией
сидеть хочу до истеченья лет.
И что б вокруг меня ни говорили,
есть лишь любовь, а страха вовсе нет.

О, как живуч гордыни древний гений!
Не на своих возвысилась крылах.
Прости меня за это дерзновенье
и в знак любви пошли мне Божий страх.

2004

ЗАДУМЧИВЫЙ ДЕНЬ

Заскользило сияние по столу,
отпечаталось в новом стихе.
И в Евангелии, и в Апостоле,
неозначенная никем,
растворившись, живёт поэзия,
дышит тайной небесных сфер.
Там и радость, и мука слезная,
там гармония чисел и мер,
чистых звуков музыка ясная,
добрых мыслей поток живой.
Не затем ли теперь так часто я
погружаюсь в него с головой?
День сегодня такой задумчивый –
в размышлении, письмах, стихах...
Вспоминаю мгновения лучшие,
остальное – ненужный прах.

2007

НА МОЮ КОНЧИНУ

…и радостию холмы препояшутся.
Псалом 64

Когда по небесному адресу
найду свой последний приют,
холмы препояшутся радостью,
и ветры псалмы воспоют.

Взовьюсь над заиленной речкою,
над сыростью ветхих оград,
и лёгкое облако встречное
впитает мой радостный взгляд.
 
И радостью этой  омытое,
над крышами сгинет дождём,
а счастье, казалось, забытое,
войдёт в мой оставленный дом.

На ликах с лампадными бликами
мой сын остановит свой взгляд,
и я запоздалой молитвою
вернусь на мгновенье назад.

2006

ПРОЩАЛЬНОЕ

Не ставьте мне ни водки, ни вина,
когда на поминанье соберётесь,
но чай из трав.
Из полурастворённого окна
пусть золотая осень на излёте,
меня узнав,
пригубит ароматного питья,
души моей коснётся на прощанье
и улетит.
О, как любила это время я!
В предчувствии земного увяданья
весь мир грустит.
Последняя лазурь меж облаков.
Земля пред небесами в предстоянье –
молчит она.
Ни слёз не надо, ни прощальных слов,
ни тёплых, ни иных воспоминаний, 
но – т и ш и н а… 

2007