А зори здесь тихие...

А зори здесь тихие. Борис Васильев

Разъезд, с двенадцать там дворов,
Сарай, пакгауз с валунов.
Зенитки счетверёнки тут стояли –
- Две, немцы каждый день летали.
Шел май 42-го года,
Везде была невзгода.
А здесь курорт, солдаты млели как в парной
Писал Васьков рапо;рты по команде
Меняли полувзвод при коменданте.
Но повторялось это вновь,
И самогон, и с ним любовь.
Допёк Васьков, непьющих полувзвод просил послать
На фронте целом столько бы сыскать.
Нашли, спросонок Васьков рад,
А вышел и сомлел, топорщат гимнастерки ряд
- Нашли непьющих – день им строил нары
Их не прельщали сеновалы.
Таскали доски девушки, держали,
И как сороки всё трещали.
Им тоже радостна свобода,
Лес, речка, луг – природа.
За щавелем им в пойму разрешил,
А дольше чтоб ни-ни, всем запретил.
Ему же тоже пал запрет
Войти без стука ни-ни, нет.
Поднять глаза с земли стеснялся,
Федот Евграфыч шуточек боялся.
Хозяйка ему пояснила,
Что старичок он им, ей это мило
Она же в жизнь его уже держала,
За стол хозяином сажала.
Зенитки по ночам с восьми стволов лупили,
А днем зенитчицы белье стирали и сушили.
Да неуместно, но как быть,
Ведь женский род не отменить.
И загорать не запретить,
За угол сунулся, там голое лежит
Всё отделение, он аж взопрел,
Скорей назад тишком поспел.
Осянину он выделил: строга.
Тут дисциплина на ноги хромала
Уж в караул как на блины стаскала.
Помвзвода надо заменить,
Осянину постановить.
Четыре класса он имел,
Когда медведь отца сломать сумел.
У ней же больше раза в два,
Ему нужна была здесь голова.
Васьков женился перед финской и ушел,
Пришел с медалями, но дом пустой нашел.
Мальчонка был, его он отсудил,
Но бог прибрал, так рассудил.
И три улыбки было с этих пор,
За орден, за осколок и за стол.
И поручили охранять казенный двор
Всё было цельно, а теперь вот скол.

Был школьный вечер предвоенною порой,
И стал он Рите всей судьбой.
Сидела рядом с пограничником она,
Случайно станцевала вальса два.
Писал, приехал, в загс сводил.
Счастливей девушки на свете нет,
Родился сын, заботой женсовет.
Война, она чужих детей спасала
И слышала застава всё стреляла,
Семнадцать дней и замолчала.
Как всё внутри у ней кричало. Молчала.
Ее в тыл гнали, возвращалась,
Устали гнать, сражалась.
Потом зенитная учеба, всё в полку,
И просьба ближе быть к родному уголку.
Никто не знал, но здесь был сын,
Почти что рядом, через тын.
Аэростат она подбила,
И немца с парашютом застрелила.
Трясло потом.
Переживалось даже тем скотом.
Особняком себя держала
Она вдова, мать и войну видала.
Один мужчина с нею был
Том, что второй рассвет войны в штыки водил.
И не могла о поцелуйчиках не слышать, ни понять,
Шептушек обрывала – спать.
Последней дырочкой в ремне себя стянула,
Всё женской война, казалось, пнула.
И бой был жесткий с «мессерами»,
Не прятались от пуль телами.
Ее с могилы комиссар позвал,
Не приказал, а как бы так сказал.
Что в пополнение пришлет девицу,
За связь с полковником определил он тем границу.
Наутро Женей любовались,
Хотя был банный день, все красовались.
Зеленое и рыжее сливалось
И белокожей статуей ставалось.
Венера глаза закрывает
И в бане русской рай бывает.
Но даже тут среди грудей,
Бывает та, где всё знатней.
Девчонки ахали, вздыхали.
В музей ее или в кино мечтали.
И дружба вышла с ней сама собой
Ей просто поделилося судьбой
И та сказала – был расстрел
Где мать, сестру, братишку пулемет посмел.
Есть личный счет к «ним» у нее,
Сестренку добивали на глазах ее.
- А как же ты с полковником могла? –
- Да потому, что с ним я ожила! –
Несчастья сблизили и Рита помягчела,
Смеялась иногда и даже пела.
Всем рыжая под стать была
И озорна, общительна, и весела.
Потеху с лейтенантом сделать
Иль цыганочку сплясать
Иль замухрышку Галю Четвертак
В цвет приодеть и причесать.
Ну Галка больше от нее не отходила,
Тем Рита с Галей, Женей и дружила.
Тот перевод зенитчиц на объект
Сначала принят был в штыки, но нет,
В штаб Рита сбегала, на карту поглядела
- Пошлите отделение моё – там что-то углядела.
Девчонки удивились, Женькой возмутились,
Но поутру переменились.
Евгения их стала туда звать
И разгвооры стали утихать.
А как прибыли на разъезд,
Без сахара стал чай у троих в обед.
На третью ночь рванула Рита на шоссе
Полушка в город, в обрат утром по росе.
Помвзвода взнала, промолчала,
Подумала лишь то, она не знала.
Туда ж ушли галеты, концентрат
(Без этого сон лучше у девчат)
И так три раза на неделе
Вся почернела, но глаза то как блестели.
Ей главное Васьков чтоб не узнал,
Запрет на то не дал.
Ведь в армии приказ,
На всё указ, заказ.
И ночи белые тишайшие стояли,
И ножки в ночь до сыночки бежали.
И думалось так долго быть,
Но коррективы есть кому вносить.
Уже подписан немцами приказ,
Смерть в нем кому-то с нас.

3.
А зори здесь тихохоньки бывали,
Росою холодили, щекотали.
Тумана крыли пеленой.
Из самоволки Рита шла босой.
Два поворота до пенька дойти, обуться,
Но пришлось спрятаться, в рот кулаком заткнуться.
Ведь на дороге рослый маскхалат стоял
И шмайсер дулом за спиной свисал.
Потом второй из леса появился,
То ей не сон приснился.
Прошли беззвучно, словно тени,
Она бегом к Васькову в сени.
В ружье команду объявил,
Явиться помкомвзвода попросил.
Пока звонил, Кирьянова явилась.
Приказ Васькову пять бойцов придать услышала и подчинилась.
Строй гривами с бумажками стоял, молчат.
Сержант Осянина назвала трех девчат
Конечно Женя, Галя, еще Лиза
И Гурвич для сюрприза.
- Идем на двое суток, сухой паек,
По пять обойм и котелок. –
Пока шли сборы, распустил,
По карте ход врага установил.
А на вопросы, что была босая
Кивок имел, мол функция у них другая.
- А нет других не мужиков ни баб,
Пока война – есть средний род – солдат –
Кирьянова на что ему его ж постель казала
Осянина ему и про тючки сказала.
Васькову ясно стало – тол несли
И на железную дорогу шли.
С задержкой вышли лишь они,
Портянки намотать бойцы те не смогли.
Винтовки чистили, чтобы стреляли
Они и то не исполняли.
Пошли без страха, двое ведь всего,
Ну что бояться шестерым с того.
Он объяснил порядок им движения,
Где головной дозор, где он, где завершения.
И крякать селезнем учил,
Домой зашел, там сидор прихватил.
Хозяйку успокоил,
Руку приложил,
Заплакала, эх баба, им бы только выть.
Ну что, пора и выходить, к Вонь-озеру к обеду быть.

4.
К Вонь-озеру он через топь дорогу знал,
Он в финскую там отпахал.
На озере синюхина гряда
И всяко немцам быть туда.
Их раньше вечера не ждать,
Поймать и завтра взад шагать.
Васьков мой схватки не боялся
И из бойцов никто не жался.
След рубчиком в траве приметил,
Размер сорок четыре он отметил.
А по второму следу проследил,
В обход то след и этот уходил.
Всё вышло так, как он хотел,
Покрякать Гурвич повелел.
Три раза это значит сбор
Все прибежали, начал разговор.
Кто что заметил, увидал,
Внимательность тем приверял.
Поломанную ветку Рита примечала,
А сбитую росу лишь Лиза увидала.
Минут пятнадцать дал он им в кусты сходить.
Чтоб самому шесть слег срубить и покурить.
- Ну что, сквозь топь идти след в след
Проверь ты            слегой сделай шаг, не будет бед. –
В походе выручка нужна,
Тут помощь каждому важна.
И вещмешки у слабеньких забрали
Их Бричкина и Комелькова нести стали.
Но личное оружие – позволь,
Ведь ты боец – не ноль.
Топь перейти и с мужиками боль,
А тут с девицами изволь.
Вопросы побоку, пошли,
Собою комаров несли.
Болото, водорослей гниль и холод
Уж юбки мокрые, ход мерит норов
По слабому, по Гале Четвертак
Курс островок, на сухостой меж сосен – только так.
Ведь влево – вправо брода нет,
Тут крик, ах леший глянул в след.
Товарищ старшина, сапог с ноги снялся –
Глядь тыкает Осянина шестом – нашла? –
- Нет – Комелько вздумала вернуться,
- Стой, заорал, аж жилой вздулся.
- Да я помочь – Пути назад нам нет
Вперед за мной. След в след –
Кричал, чтоб бодрости придать,
Да, через силу, так шагать.
Пред островом тут было глубоко
Уж уж телом дру…….  Раздвигали тяжело.
Но добрели, без сил легли.
Но рады, что смогли.
- За сухостойной протока – чистая водица,
Бросок последний – мыться и сушиться. –
Бросок тот был не легче их пути,
Но получилось всё ж дойти,
Ногу не держит, плыть не дает,
Шаг в жиже сделать, семь потов сойдет.
Пыхтели, ойкали и задыхались,
Но лезли, зло, упрямо пробирались.
Но вот уж дно пошло.
К березе воинство дошло.
И до протоки был без отдыха рывок.
И увидали как взошли на бугорок
Вода – слеза средь золотых песков
Дал сорок им минут, сам тоже до кустов.
Ух, сколько радости, вода и солнца свет
И вроде как войны и нет.
Сам крякал как нырял,
И визг девичий радостный стоял.
То солнце майское не сильно грело,
Но спину, как курил, согрело.
И настроенье стало первомай,
Ну всё, команду подавай.
- Готовы – Подождите -  следом – Можно –
Не но уставу, но не ложно.
Перекусили, чуню обмотали,
В путь встали, дальше пошагали.
Чтобы белье просохло и согреться – побежали,
Пока дыханием не встали.
И так за разом раз
Вот и озеро как сказ.
Плескалось среди валунов,
Под говор сосен – шалунов.
Они лишь вечером шкмели,
Те берега войною опустели.
Два озера меж них гряда,
Вот к ней и шла беда.
- Тут немцам только путь,
Позиции должны тут выбрать, потом отдохнуть.

5.
Васьков всегда жил старше своих лет,
В четырнадцать за взрослого давал ответ.
Семью нес на горбу,
А то упала бы в судьбу.
Пахал, бил зверя, обиходил дом.
Он в армии среди погодков был дедом.
Стал старшиной и возраст позабыл
Ровня майорам, он полковником лишь младший был.
Такое мироощущение, к погонам приложение.
И так же на девчат смотрел,
Он взглядом постарел.
Бойцы как козочки скакали,
Позицию в каменьях выбирали.
И он вдруг вслед заскакал
Себе сам удивился, влазить стал.
Позицию он выбрал – первый сорт.
Глубокая, урывистый подход
В обзоре лес, озера, плес,
Открытую полоску берег нес.
По ней врагу гряду и огибать,
А он же сможет скрыто отходить и нападать.
И запасная неплоха,
Зачем вот только, так, лишь от греха.
С двоими справиться он смел
И думал, что успел.
Федор Евграфыч время стал считать,
Четыре часа выходила ждать.
Горячее сготовить разрешил,
Костер бездымный сделать научил.
Кухарить Лиза Бричкина взялась
С двумя пичужками за дело принялась
Сам же с Осяниной и Комельковой меряли ориентиры,
Места стрельбы обстрела сектора – боя квартиры.
Потом обедать их скликали.
Поели, чаем запивали.
Брусничный лист в него насобирали.
И после отдыха приказ приняли.
- Противник силою до двух сюда идет,
Нас Родина взять в плен врага зовет.
Предложим, одного убъем,
Другого в плен возьмем.
Мой зам Осянина сержант
А после Гурвич, ясен план?
На запасной все вещи, Четвертак
Вопросы? – Почему? Да потому, что так –
Развел бойцов он по местам.
Сказал, что поперву поговорит он с ними сам.
Они же тихо чтоб лежали,
И без приказу не стреляли.
У немца скорострельность,
У нас же с винта цельность.
И чтоб не получилось решето
Сидеть вам тихо, до команды – А не то! –
Дал каждой паре наблюдений сектора.
Сам выше влез, биноклем мерил все леса.
А солнце уж за вершины цеплялось,
Валун нагрелся и ему дремалось.
Маманя свиделась, она с трудов усохла,
И пальцы скрючены в той гонке,
Всё плачет по умершему мальчонке.
Осянина задела по ноге
- Что, немцы? – Где? –
Спустился ниже подымить в укромку,
А Женька гриву чешет, не видать гребенку.
Густой тот волос, медью отливает,
Всю спину закрывает.
Пошел позиции смотреть, как, кто?
Стихи читала Гурвич, вроде что?
Но вечер воздух плотен, слышно далеко,
Услышит немец, будет нелегко.
- Валун остынет, постели шинель –
И дальше, к Бричкиной, в ложбину меж камней
Ну эта лапника набила чтоб сидеть
Устроилась, пожалуй, всех ладней.
Лесная, с Брянщины, с кордона
Пахнуло как от дома.
- Ты, Бричкина, всё примечай.
Кусты качнуло, птиц ли лай. –
И в пере….., как с печки здесь тепло.
Но ноги дальше повело.
Припевку выдал  - Лиза, Лизавета. –
И обещал допеть с ней после два куплета.
Через гряду перемахнул
На Четвертак, в шинели всю, взглянул.
Потрогал лоб, горит лешак,
Вот он сапог, поспешный шаг.
Обузу весь отряд сымел,
Один боец болел.
Плеснул из фляги спирта – пятьдесят, дал выпить
Лапник настелил, шинель положил – спать.
Кругом всё стихло – лес, озера.
Сам воздух на покой ушел.
Уж за полночь, а от дозора
Доклад о немцах всё не шел.
Он всех отправил спать,
Сам стал лишь наблюдать.
Осянина на лапнике обочь соснуть легла.
Как солнце встало, над лесом птиц возникла кутерьма.
Он Риту разбудил,
И за бойцами отрядил.
Поспела Гурвич, стала наблюдать,
Вот появились, и пришлось считать.
Шестнадцать, замерли кусты.
Взвод диверсантов – пять девчат и ты.

6.
Всю жизнь Федот приказы выполнял
И смыслом жизни делать так считал.
Вертелся и вертел других,
А тут один, в условиях таких.
- В цепь Гурвич, передай приказ
На запасную отойти, и Бричкину пришли зараз. –
- Ползком – и Гурвич уползла.
Чуть погодя и Бричкина пришла.
- Дорогу назад помнишь – Да –
- Через сосняк, вдоль озера, к протоке,
Брод узкий, влево вправо там беда.
С березы к двум соснам что на подскаке,
От островка на обгорелый пень
Сначала отдохни, не торопи себя, есть день.
Кирьяновой доложишь обстановку
Да слегу не забудь, оставь винтовку,
Дуй, Лизавета – молча покивала,
Винтовку к камню, побежала.
Он из тревоги подождал
Но тихо всё, на запасную поспешал.
Пришел взглянул он в те глаза
И не команда уж – слова
- Девчата, дело плохо – цигарку стал крутить
- Нельзя через гряду их пропустить.
Шестнадцать автоматов, нас же пять,
Подмогу с Бричкиной до ночи ждать.
И надо нам с пути их сбить,
Вокруг Легонта озера пустить.
Их боем нам не удержать
Давайте все соображать –
Боялся, что растерянность его поймут
И перестанут доверять, еще и в страх уйдут.
Как на завалинке, по то, сидел, курил,
Позавтракать велел, им сало протянул,
А после себя долго брил,
Спокойно время шло, мысль из себя тянул.
Да, шли они по глухомани,
Чтобы про них не знали.
Им в перестрелки не ввязаться,
Не то что драться.
Вот если бы они что увидали,
В обход бы скрытно пошагали.
Но чтобы знали,
Их тут не видали.
Но, что им показать,
Их пятерых ножами на раз плюнуть снять.
Но выхода другого нет.
Сказал, что тому быть, готовьтесь, дал совет.
Вот только им куда,
Сам он запалы вставил в две лимонки – да.
Наган почистил, финку заточил.
И видит у девчонок глаз хитрил.
- Товарищ старшина, а если лесорубы на пути –
Не понял, а потом дошло, да тех не обойти.
Лес побригадно валят там и тут,
Не будут немцы искать их, изменят путь.
- Орлы вы у меня девчата –
И начала решаться та задача.
За запасной позицией речушка протекала,
За ним подлеска зелень всю скрывала.
Так Гурвич, Четвертак костры будут палить,
Аукаться, чтоб лес звенел, дымом коптить.
Всем босиком «гулять».
Направо где утес
- Осяниной был чёс. –
Мелькать, шуметь, костер палить.
Чтоб лево не прошли лес с Комельковой будет он валить.
Побегал, подрубил деревья чтоб с тычка могли упасть,
Себя и девочек той банде вставил в пасть,
С любого им могло пропасть.
- Идут – Прошу девчонки за деревьями мелькать –
За ледяную речку перенес он Четвертак.
Пред ними Гурвич юбку подобрав шла.
- Бр-р! Ну и водичка холодна! –
И оглянувшись подол опустила,
Шла воду волочила.
- Подол то подбери, заулыбалась, зашутила
- Не из устава та команда, я устав учила. –
И Четвертак вся покраснела,
Ведь первый раз обнять за шею парня смела.
Позицию он выбрал – виден плес реки
И если б не поверили враги.
Отсюда мог он двух-трех снять,
Девчата бы успели убежать.
Ну начали в ор их жизнь понеслась.
- Вали девки лес веселей –
Издалека Осянина звалась.
- Иван Иваныч, шли подводы побыстрей.
Кричали, бегали, подруб валили, дгли костры.
Устали, время шло, молчали где враги, кусты.
Им думалось ушли,
Глазами эти кусты жгли.
И вот явилась ржавая щетина,
За ним вторая образина.
Всё к черту кажется летело
Он снимет тех двоих, не хитро дело.
Четырнадцать стволов дадут расчет
И надо Комелькову отослать, она не в счет.
Он оглянулся, Женя гимнастерку вверх рвала,
Швырнула на земь и вскочила тело не тая.
- Пошли купаться Рая, Вера – прокричала,
Кусты ломая к воде побежала.
На берег солнцем залитой
Вся вышла девой золотой.
Прочь юбку и рубашку, лишь трусы
И песню завела ей мало звона от красы.
Шагнула в воду, брызги засверкали,
Все бездыханно очереди ждали.
Она ж кричала – все, айда купаться
Ванюша выйди показаться –
Федот метнулся вглубь, в чащобу
Схватив топор рубил во всю утробу.
Кричал – эге-гей, иду!
И топор сверх силы по стволу.
Нажал плечом, свалил, назад
А Женька всё казалась, изгибалась
Прикрыв лишь волосами зад
Трусами отжималась.
Их разложила посушить
И села волосы пушить.
Он скинул гимнастерку,
Наган в карман и на массовку.
От страха сердце ребра как ломало
А горло спёрло, крикнуть не давало.
- Звонили из района, сейчас придет машина
Всё, хватит загорать, дивчина –
Ответ ее он не услышал
Кустами теми весь он сдышал.
Он рядом сел, в глаза ей заглянул
Там ужас был живой, тяжелый, он сглотнул.
Да надо Комелькову увести.
И немцев надо привести.
Устал мгновения считать,
Когда начнут стрелять.
Придумал, сгреб белье в охапку
- Добром не хочешь одеваться – догони –
Та завизжала и за ним в догадку,
В кустах без сил упала до земли.
Потом они конечно хохотали,
Когда узнали немцы убежали.
Над Гурвич юбку что прожгла
Над Четвертак, что в саже шла.
Над Женькой, над Васьковым.
До слез от страха бестолковым.
И не было в нем старшины,
Все стали тут равны
На Бричкину надежда – добежит
И выпить, закусить день в радость им спешит.
Казалось, страшное всё позади
Курил, к столу ждал позовут, годи.

7.
Все девятнадцать лет, что Бричкина жила,
Всё завтра счастье для себя ждала.
У ней пять лет мать умирала,
Она ее кормила, прибирала.
Ей кашель матери всю жизнь отодвигал,
День завтрашний кордон их потерял.
Но обещал, ты только жди.
С седьмого класса ей пришлось уйти.
Всё думала вернется,
С подружками смахнется.
Ждала у клуба вечеров
Но всё ушло, жить стала с снов.
Кордона керосиновый ответ,
Заузил к людям свет.
Весной охотник молодой,
И, что-то показалось ей собой.
Но не случилось, спать услал,
Но как уехал, ей записочку послал.
Учиться надо, техникум, общагу обещал,
И адрес, подпись свою написал.
Но летом началась война
И вот уже зенитчица она.
Васьков ей сразу приглянулся
И как узнала, чего к хозяйке он приткнулся
Ревела, смех подружек принимала,
Но от того не отступала.
И вот он случай, обещал «после споем»
А сердце было уже в нем.
И так бежала, и мечтала,
Сосёнку с слегами и пробежала.
А возвращаться не хотелось,
Ведь Лизе с ним скорее быть всё пелось.
Жизнь не свидав всё проскочила,
Смерть жердью прихватила.
Ведь жердь не слега, в ней облом
В трясине смерть то верняком.
Да, не было у ней и топора,
С девичества была ее пора.
Всё правильно она пошла
И юбку черную сняла
Чтоб не мешалася она
Загробная была здесь тишина.
Животный ужас с каждым шагом прибывал
И чувства, разум убивал.
Вползла на островок, ревела
Не отдухнув дальше поспела.
Последний кусок пройти оставался,
Где думалось помыться ей, прибраться.
В пне трещинки виднелись уже все
Вся шла мечтою, как во сне.
Пузырь огромный вспучил перед ней
С мечты шарахнулось на шаг в топь ей.
И ноги пали в пустоту
Она на жердь опёрлась ту.
Жердь хрустнула и жуткий одинокий крик
И солнца только лик.
Кто бы хотел так умирать,
Всё понимать, смерть принимать.
Последним взором помощь ждать
А ноги тянет, выть, орать
И рваться телом, душой вверх, всё в неуспех.

8.
Отхохотали и поели, в час вошли,
Врага искать пошли.
Васьков с Осяниной. Медведя с глаз спускать,
Врага ли, нельзя допускать.
Не знали, где замечет, нападет,
Ты ли его иль он тебя убьет.
Шли от куста к кусту глаза и уши
Потом их только лишь тела и души.
За соснячком, во мху, он долго нюхал
И наконец дым с костерка унюхал.
Культура немцев подвела,
Их кофе пить звала.
- Ну, что, пойду их посчитать
Тебе, стрельбу услышав, надобно тикать.
Идти если до канала –
На это Рита промолчала.
- Как ты должна мне отвечать –
- Ясно – и стала ожидать.
На камушке сидела в тишине
Ждала, он появился вновь беззвучно как во сне.
Чуть отбежали, выговор ей дал – Где приказал я ждать?!
- Да мокро было там лежать. –
- Что там? – Да, десять кофе пьют,
Другие службу по местам несут.
Пора нам диспозицию менять
Я пригляжу, а ты бегом сюда всех звать. –
И вновь их издали определил,
Одеколон нюх уловил.
Курить охота, но оставил на привале он кисет.
Осянину просил забрать – Забыла – был ответ.
Ну ничего, ведь в сидоре махорка есть,
Но Гурвич бросилась назад, принесть.
- Куда, стой – где там, не догнать,
Шум сапоги пошли ее топтать.
На два размера больше их взяла
Семья их штатская, врачебная была.
И на двери их ручка от звонка,
И никакого сапога.
Потом университет, Москва и МХАТ
В читалке от соседа взгляд,
Он Блока книжку подарить успел
А больше ничего не смел.
Война всех развела,
Ей в два размера больше сапоги дала.
Лишь старшина ее и услыхал,
Он в тишину, в неуспокой дышал.
Тот слабый вздох, беззвучный крик,
Он уловил, узнал предсмертный всклик.
Им отлетает всё в раствор и потому звенит
Забыть тот звон в себе уж не велит.
Всем ждать, Евгения за мной –
В бег запашной.
Холодит, сосет, за сердце тешет
Бежал Васьков, вдруг как столб встанет.
Наткнулась Женька на него.
Разлапистый след с рубчиком – того.
А рядом камушки в крови.
В расщелине и Сонечку нашли.
Удар рассчитан был на мужика
Грудь встала на пути клинка.
Два раза убивали,
Отсюда крик слыхали.
Решила всхлипнуть Комелькова,
Свинцовым взглядом полоснул сурово.
Чутьём угадывая слабый след,
Шел в ненависти бред.

9.
Толь ждали немцы, толь случайно, не в том суть,
Бежалось без опаски, ведь дважды пройден путь.
Высокая, тугая грудь была,
Успела вскрикнуть, поняла.
А может ждали, может ждут,
Не знала ярость страха и сомнений тут.
И Женька знала, куда и зачем бегут.
С семьи расстрела мщенье тлело тут.
Не в бой, на казнь они пошли,
То знали оба и иначе не могли.
Остановился – Отдышись –
- Вон там они, в березнячок всмотрись –
- Мимо пройдут, я крякну, ты шумни.
Я нападу с той стороны. –
- Их двое, поняла, потом замри –
И побежал спиной встать под лучи.
Хорошее местечко он наметил
Не обойти и враг чтоб не заметил.
А сами были на виду
Проплешина там им лишь на беду.
И показались там, шел впереди детина
Мог стрельнуть их, да ярость придавила.
Он Соню помнил, нож за нож,
Иначе как же, что ж.
Определил всё, просчитал, прикинул
Два раза крякнул, тело кинул,
На Женькин стук же оглянулись враз.
На первого упал он в самый раз.
Ногами локти прихватил
Лоб вздернул и ножом убил.
По горлу, как барана, чтоб хрипел,
Последние секунды боль терпел.
Второму вышиб автомат
Сил не хватило финкой взять.
Она скользнула вниз с крови,
На кулаках пошли они.
Тут немец нож достать сумел
И оседлать его посмел.
Ножом тянулся до горла,
Удар прикладом Женька нанесла.
Обмяк – убила.
В кусты пошла, рвало, аж тихо выла.
Встал старшина, коленочки дрожали,
Но к бою уж минуты побежали.
Общарил, «шмейсеры» забрал,
И Комелькову он не окликал.
Бой рукопашный мужику страшен,
А женщине по совести ли он.
И это немцам вписал в строку,
Им без закону быть без сроку.
Как падаль гадкое перевернул
Кисет у рослого нашел, и Жене протянул.
Узнала, встала, поняла,
На нелюдь, этих, отнесла.
Чтоб дальше жить,
Есть, спать, любить.
Васьков и прятать их не стал.
На Лизу надеялся, отряды на ночь ждал.
Сказал он Жене – ты иди
И к Соне всех девчонок приводи. –
Не удалось ему глаза закрыть,
Платком пришлось укрыть.
Достал билет и справку, два письма,
И некому послать прощальные слова.
Она ведь в Минске до войны жила,
Смерть, все узнали, всем евреям там была.
Присел, задумался, ждать три, ну пять часов
Им продержаться можно против «псов».
И немцам вокруг озера шагать
А это сутки надо посчитать.
Команда подошла и Четвертак завыла,
Осянина одернула – зла была.
Васков пошел ей место подыскать,
А девочки остались обряжать.
Нашел, снесли, он сапоги у Сони снял
И Четвертак отдал.
Та затряслась, Осянина – Не сметь! –
- Не в цацки девоньки играем
Война позволила лишь для живых закон иметь
Боей босой и этим всё имаем. –
Спустился в яму, принял, в шинель обернул,
Камнями заложил и в карте помянул.
А Четвертак сапог не одевает
- Нельзя – ей мама не велит, вещает.
Осянина вскричала – Хватит врать,
Подкидыш ты и нечего мать вспоминать. –
Заплакал горько в ней ребенок,
От счастья был ей хоть осколок,
Пусть на словах, в каких-то снах
А тут всё сразу, в прах.

10.
- Зачем же так? – сказала
И Галю обняла, прижала.
- Нельзя нам злобить, стервенеть,
Не немцы мы, боль надо нам терпеть. –
Детдом у Гали был в монастыре
Не в городе, в глухой дыре.
Мокрицы сыпались со стен.
Глядел с них бородатый тлен.
Был холод в кельях словно в погребах,
Она тем плавала в мечтах.
Скандал случился в десять лет
Всех Галя разбудила визгом в лунный свет.
Напал старик кричала с бородой
И в подземелье тащил за собой.
То оказались детства сказки, враки
И были ей с того дразнилки – бяки.
Потом про клады слух пустила,
Двор дурь та весь изрыла.
А после призраки детей малых пугали,
Поймали одну простыню, кого, поняли?
Притихла Галя, но тут первая любовь
Записочки, страдания, свидания – шум вновь.
Избавиться решили от нее,
И в техникум отправили ее.
Война и группу их призвали,
Ее в зенитчицы послали.
Устав военный сбил с нее порыв
Фронт буднями и службою уныл.
Тут Женька появилась словно взрыв
И мир вокруг стал ею мил.
Про маму Галя не врала, мечтой
В детдомовских та «мать» жила.

Да надо немцам пасть на хвост
Ведь враг не прост.
Висишь и направляешь ждать
И потихоньку «прибирать».
Но провозились, время шло,
Ну наконец всё сладилось, пошло.
И чудом к немцам не зашло
От валуна их отделило семь шагов,
Отпрыгнуть за него успел Васков.
Гранату бросил, был запал
И с автомата поливал.
Но кончились патроны, поменять рожок,
Но время надо тут чуток.
Казалось всё. Хана.
Осянина прижала их. Сильна.
Короткой очередью била.
Аэростат также валила.
Был скоротечен встречный бой,
Но жизнь прожил кто тут собой.
Два автомата и винтарь,
А немцы откатились в даль.
На мху, где взрыв выл, кровь темнела
Так, значит одного убило – это дело.
Патроны посчитали, мало
К нему Осянина пристала.
Собрание решила провести
Чтоб Четвертак позором обнести.
Пришлось ей доказать,
Что в первый бой не трусость не стрелять.
В нем каждый может растеряться,
Тут важно во втором не потеряться.
- Приказ всем сопли утереть, Осяниной за лесом наблюдать,
Всем пищу принимать и отдыхать. –
Бойцы в охотку ели – молоды.
Отрядов что-то не видать,
Он в беспокойство уже начал ждать.
Враг может раствориться,
Такое не должно случиться.
И засупонился опять,
Как все поели, вновь пошел искать.
Он взял с собою Галю Четвертак,
Воспитывать решил ее он так.

11.
Почто они ушли, от боя уклонились,
Пред ихней немощью склонились.
Врага ведь надо понимать,
Чтоб побеждать.
Как сам он думает понять
И за него мозгой крутить начать.
Война не кто кого перестреляет
Кто передумает кого победу и познает.
Как ни вертел события он дня
Те двое не дозор, разведка вперед шла.
Ничто не знали про девчонок и тебя
И не понять какая выгода с того была.
Шел, факты тасовал, от дела нюх не отвлекал.
Чутко скользил, ушами только не предал.
На Четвертак поглядывал, молчал,
Он одного того не знал.
Что страх ее призвал
И под себя подмял.
Смерть Сони до дурно;ты ощущала,
При жизни уж убитой стала.
Васкова вправо след увел,
Двоих убитых немцев там нашел.
Один в затылок был своими же убит
Васкову волчий тот закон претит.
Нас от животных отделяет
Что человек он, каждый понимает.
А кто забыл тех надо бить,
В нору загнать и далее кулаком лечить,
Пока не вспомнит, кем он был,
В сознание вернет чего забыл.
Еще недавно яростью он шел,
Он ею в кровь взошел.
Теперь всё вызрело, аж в холод обдало,
В расчетливую ненависть легло.
Вернулся Галю увидал
И бодрость всю свою собрал.
Она боялась изнутри
Страх с глаз выскакивал, черт побери.
Тут мужика бы можно разозлить,
По уху съездить, матом ли покрыть.
А с девочки то как
Прогнать тот страх.
Попробовал примером потрясти,
Но получилось как пустым мести.
Тут ветка хрустнула, враги.
- В куст – ей шепнул – Замри –
Сам завалился за валун –
- И вовремя, миг тот шалун.
Опять шли двое, не успел сдивиться,
Как можно глупо так вториться.
Увидел слева, позади
Кусты качнуло, погоди?
По обе стороны идут дозоры,
То для него не вздоры.
Всерьез решили немцы разобраться
Той встречей и куда разведка могла потеряться.
Но у него козырный туз
Они его не видели, тем он устроил им конфуз.
Тут важно не спешить,
Подставят спину, тогда бить.
Васков глаз с диверсантов не спускал,
Про Четвертак не забывал.
Нет, хорошо она укрыта
Она же страхом не была забыта.
Чуть-чуть прошли б, спиною стали
Крик из кустов, в нем ужас Гали,
Метнулось тело руки заломя,
Сломалось от свинцового огня.
В упор два автомата били
И спину девичью убили.
Всё на секунду потерялось
Потом началось.
Дозорный сзади чрез него бежал,
Он очередь в двоих и в зад подал.
И к лесу побежал, в увод,
От двух оставшихся бойцов тащил весь сброд.
Уж как бежал, метался
Кусты ломал, орался.
И уволок всех за собой,
От девочек, по совести мужской.
Патроны кончились, решил он уходить сквозь строй,
Но пуля в руку, вену повредила, стой.
Одна дорога – на болота отлежаться,
Всё в бег вложил, ведь надо же спасаться.
Не с боя выйти, отойти,
Он краем глаза подсчитал слеги.
Ушел на островок, мерз до утра
А утром свидел черное у пня.
В той стороне, где был разъезд
То юбка лизина и понял, помощи не будет, нет!

12.
И вспомнил утро, диверсантов в что считал,
И шепот Сонин, Лизин глаз распах свидал.
И чуню Четвертак из бересты
- Да, не дошла – сказал он глухо – Лиза, ты –
Решительно шагнул опять в болота
Бой не закончен – то, то.
Вновь до протоки, вымылся, мха закурил
Оружие достать решил.
Наган, три винтаря,
Какая этим пря.
Прикинул, где тут немцу быть
И начал туда путь тропить.
И вышел на избушку – скит,
Дверь только сломана, не стал следить.
Залег в съеденье комарам,
Двенадцать вышли, раненый был там.
Они сидели совещались,
Десять ушли, двое остались.
Тол весь оставили в избе
Ушли, пробить заслон, все налегке.
Еще пождал, фриц вышел за водой,
С нагана выстрел и второй.
Другой же немец не стрелял,
Себя жалел, оберегал..
Как понял то Васков, к убитому подполз,
Подсумок, автомат забрал, уполз.
Теперь всё быстрота решала, в спас несло,
Бежал в открытку он, да рисковал, но пронесло.
Пошли знакомые места
И никого, нашла тоска.
Нагнулся он к ручью попить
И услыхал их, будем жить.
Обнялись посреди ручья
И понять слеза тут чья.
- Девчоночки, девчоночки мои,
Хоть ели что-то, спали ли. –
- Нет, не хотелось нам, товарищ старшина. –
- Какой я вам сестренки старшина,
Зовите Федей, как маманя назвала –
Спросила Женя – Галка где? – хоть знала, уточнения ждала.
Он промолчал, достал хлеб, сала накромсал.
Из фляжки спирта в кружки наплескал.
Раздай бойцам, помин сказал.
- Погибли смертью храбрых – Четвертак,
А Лиза Бричкина утопла, не просто так.
Они той смертью сутки отыграли
Теперь нам сутки, бой, видать последний, проиграли.

13.
Бывает горе, а бывает щемячок,
А что больнее бьет – молчок.
Запалы мелочью лежали,
Всё перерыл, пропали.
Без них гранаты – лом,
Такой пред боем был облом.
Боеприпасы поделил,
Развел их по местам определил.
Река границей стала.
И немцев пулями встречала.
Один хотел левее перейти,
Девчата встали на пути.
Под пулями назад он побежал
К нему под «крышей» пуль квартет сбежал.
Хотели сходу в переправу
Васков нашел на них управу.
Из автомата зарядил
И сам же веер пуль словил.
Тут главное не отступать
А ярость, стойкость показать
Бой явно, что не будет затяжной
Бей, не пускай, как за порог родной.
Всё, отступили по кустам,
Дымок висел лишь там,
Ну, что, куснули, зубы показали,
Те поняли, что тут их ждали.
Полезут выше, ниже камня срывались в воду
И следовало им перебежать
Тут Комелькова – Рита! – взглянул в глаза, бежать
Сидела скорчившись, руками свой зажав живот
И силил улыбнуться уж бескровьем рот.
Спросил лишь – чем – граната –
Взглянул живот – там месиво. Будь ты война проклята.
И сразу понял – всё,
Смерть в муках ждет ее.
- Белье давай, скорее, Женя, тряпок –
И сам же с сидора достал охапок.
Губами Рита – Немцы где? – сшептала
И Женька, схватив автомат, на берег побежала.
Васков белье на рану, бинт стал мотать
И снова берег застучал.
- Иди туда, ведь Женька там –
И рядом очередь прошла,
Не поверху, прицельная была.
Наган, два раза стрельнул по фигуре
И еще раз по другой шкуре.
Понятно, немцы реку перешли
Их обозначили, нашли.
Их Женька в сторону тащила.
Не всех, патронов у ней мало было.
Осянину на руки – уносить,
Да, надо уходить.
Остались под сосной винтовки, вещмешки да девичье белье,
В руке прострелянной боль шла в нытье.
Белье то Женечка любила,
Перед войной ей мама гарнитуры подарила.
Белье таскала всюду за собой,
Шелк гладил кожу не войной.
Отец на это фыркал, на кабанов таскал,
Скакала, в тир – стреляла и мотоцикл ее по городу гонял,
На вечерах цыганочка, вокзал
И не один тем в гарнизоне заикаться стал.
Счастливо жили – ведрами букеты,
Мешались только мамины советы.
- Полковник Лужин, Женечка, женат,
Тебя видали с ним – лишь шевелился плечиком халат.
Тот был красив, таинтвен, героичен,
За Халкин-Гол и Финскую отличен.
К нему она из окруженья вышла,
Там не любовь, судьба тем вышла
Он прлепил ее к себе.
Ей так нужна была опора
И всё равно с людского приговора.
Она всегда так верила себя, и знала про
Что всё получится, шла, немцев уводя.
Когда ей пуля первая попала в бок,
Она могла уйти бы за кусток,
Но Риточку она спасала,
Пока патроны были, всё стреляла.
Стреляла лежа, вся в упор
Добили ее, ласточку, в упор,
И долго мразь ее смотрела
Та красота и смертие тела.

14.
Что умирала, Рита знала
И долго мучиться ей, понимала.
Пекло живот ей всё сильней, а пить нельзя,
Что Женьки нет, конечно, поняла.
Беззвучно слезы по лицу текли,
Потом их думы запекли.
Ей бездна распахнулася у ног,
Чтож, так! Но был на жаль предлог.
Сын оставался сиротой
Без мамы и отца с бедой.
Как выживет и будет жить,
Досталось ей тужить.
Васков вернулся, молча сел
Один остался в бой и то рукой не цел.
- Они ушли, конечно, за взрывчаткой –
Поймал ее взгляд тусклый, крикнул фразой краткой.
- Они нас Риточка не победили. –
Умолк и руку с боли закачал.
- Болит – Болит, вот здесь, - грудь показал.
- Ведь положил я вас, всех положил –
- Зачем ты Федя так, война, ты с нами ей служил. –
- Пока война понятно, а потом?
Ведь спросят, почему так опустел «наш дом»?
Зачем вы мамок посылали умирать?
Нас некому рожать.
Ты почему врагов не пропустил,
Зачем мать с смертью оженил,
Ведь там на Беломорканале есть охрана,
Что толку от пяти винтовок и нагана.
- Не надо. Родина ведь не с каналов есть.
Она в сердцах, где ты – там есть.
- Да… - вздох тяжелый, промолчал.
- Я погляжу вокруг, ты полежи – наган достал.
- Тут два патрона, на, держи –
- Ты погоди, послушай, не спеши,
Я немцев поутру свидала
Что к маме в город бегала, я это не сказала.
Сыночек у меня там в три годка
Мама больна, сиротская судьба горька. –
- Я понял Рита всё, оберегу –
- Альбертом, Аликом зову –
- Что попрошу исполнишь – Нет –
- Бессмысленно ведь всё – Жди – был ответ.
Вдруг попросила – Поцелуй меня –
- Колючий – по щеке текла слеза.
Федот поднялся, ветками прикрыл
Чуть отошел, почувствовал, так слаб тот выстрел был.
Висок порошинки каймили синевой
И долго он смотрел перед собой.
Потом отнес и начал яму рыть,
Лишь под корнями мягкому и быть.
Похоронил, без отдыха к другой,
Как Женю закопал сам недоволен был собой.
И брел через гряду шепча – прости –
Скорее немцы стали б на пути.
Сил не было, боль от руки вся в теле
Уж сумерки туманами густели.
Он шел без цели и было лишь желание,
Где ненависть в одно задание.
Тол был в скиту
Туда и шел, как поутру.
Дошел, замедлил шаг, шагнул в кусты,
И долго шарил часового глазом.
Но вот качнулось мутное пятно
Он сразу понял – вот оно.
Не шел, он ногу невесомо подымал
И тяжесть каплею переливал
Чтобы не хрустнул веточка, сучок
Вот сзади встал и снова на бросок.
По миллиметру финки он занес,
Сил накопил, удар нанес.
Тот на колени сунулся, упал,
Федот секунды не стерял.
Ворвался он в немецкий стан,
В руках граната без запала и наган.
Одна там пуля и один не спал,
Убил его, попал.
Ударил грохот в низкий потолок.
- Лягайт! Лягайт! – и матом их как мог.
Она не испугались, а поверить не могли,
Что он один, они б так не смогли.
То не вмещалось в их фашистские мозги
Поэтому и мордой в пол легли.
Все четверо, друг друга повязали
Да, под пустым наганом у него «плясали»,
Последнего он сам связал
Заплакал, мазал слезы и кричал.
- Что взяли, пять девчонок было,
И не прошли вы, вас тут вбило.
За девочек вас каждого убью,
Пусть судят, и не схороню. –
И шел сознанием цеплялся,
Взгляд в спины колыхался.
Довел их до своих
Не помнил как и с сил с каких.

Эпилог

Бессмертный полк по площадям идет,
Никто их имя не несет.
Они же не родили
И замужем не были.

Сергей Ильин.
Березники.
6 июня 2016 г.