Ловец Ветра

1.
- «... Мерно и глухо стучат копыта и тихо скрепят колёса. Путешествие – удивительное, вечное… Счастливое. Оно пахнет травой и ветром. Арвид и Кэлда рядом со мной. Улыбаемся… Кажется, будто мы едем по этой милой сердцу дороге уже тысячу лет, и не было времени, когда я не знал их, а они – меня. Арвид рассказывает мне о нашей родной земле. Это очень похоже на сказку. Он всегда превращает всё в сказку:
- «… Среди бескрайнего Моря Севера, омываемая со всех сторон его волнами и Четырьмя Ветрами, есть земля, которая зовётся Ойвиндом. Это древнее название означает «Ветреный Остров». Она  зовётся так потому, что за многие века на ней не выдалось ни одного спокойного безветренного дня. Это – край вечных диких переменчивых порывов…»

- …Почему я стал так часто вспоминать это время? – думал Эрланд.
Много лет прошло с тех пор, как Эрланд, странный, непохожий на других мальчик, сидел рядом с Арвидом, слушая его рассказы, и мальчик превратился в юношу.
Эрланд жил тем, что ходил от селения к селению и выступал со своими песнями на улицах. Он осиротел в раннем детстве и до пятнадцатилетия путешествовал со своим дядей Арвидом и старшей двоюродной сестрой Кэлдой, которые были странствующими музыкантами. Они обучали мальчика пению и игре на традиционном инструменте менестрелей Ойвинда – леверсной арфе. Эрланд полюбил музыку, твёрдо решив, что она – дело его жизни, и на своё пятнадцатилетие получил собственный инструмент.
После этого Арвид, Кэлда и Эрланд расстались – отец и дочь ушли далеко за Море, и Эрланд уже пять лет странствовал по родному Ойвинду в одиночестве. Время от времени он пересекал пролив и навещал соседнюю землю Ингвилд.
За пять лет парень успел прославиться на весь Ойвинд и дальше. Люди полюбили его, и для них было большой радостью, когда он приходил в их город. У Эрланда был удивительно красивый голос, и инструментом он владел прекрасно.
Он был свободен и волен идти, куда захочет. Он нигде надолго не останавливался, а если ему приходилось остаться где-нибудь дольше, чем на месяц, начинал сильно тосковать и стремился снова отправиться в путь. Поэтому люди и звали его Эрланд – «Чужестранец». Его настоящее имя знали только Арвид и Кэлда.
… Эрланд шёл, неслышно ступая, по привычке положив руку на деку своей лёгкой, созданной для путешествий арфы, которую нёс на поясе и ремне на плече. При нём не было ничего, кроме инструмента и дорожной сумы. Даже оружия он не носил – в Ойвинде и Ингвилде никто не смел поднять руку на менестреля – это считалось большим преступлением.
Была весна. Дул свежий и ароматный ветер, трава дрожала. Остров снова стал зелёным и шумным. Радостный гул и шелест не умолкали, и даже придорожные камни казались живыми…
Но внезапно исчезли звуки, стих ветер, и наступила странная тишина, похожая на затишье перед бурей. Парень остановился и прислушался.
Через несколько мгновений послышался певучий нарастающий гул. Ветер с новой силой понёсся навстречу Эрланду волной.
Но это был не совсем обычный ветер. В его шуме Эрланд уловил прекрасные чистые неземные голоса, обрывки диковинных напевов, мягкий шёпот. Всё это было так волшебно, светло, но при этом неясно, неуловимо, словно доносилось из сна, из тёмной глубины памяти, и в то же время из-под самых облаков, где пылает солнце.
С Эрландом это часто бывало и раньше, но всякий раз его охватывала странная, какая-то лихорадочная радость, бросающая в жар и в холод, волнующая и впечатляющая, как впервые. После этого обычно у него рождались самые странные и прекрасные произведения.
Эрланд протянул руку, словно касаясь потока.
- Они снова здесь, - прошептал он и улыбнулся.
Постепенно пение начало отдаляться, и вскоре затихло совсем, словно ничего и не было. Ветер утратил свою силу и голос, стал совершенно обычным, и начал лениво ерошить траву. Эрланд тоже на миг почувствовал себя ослабленным. Он постоял немного, приходя в себя, а потом двинулся дальше, чувствуя, что радуется чему-то всем сердцем.
Эрланд слышал голоса с детства, и долго не мог поверить в то, что их слышит только он один. И на этом странности Эрланда не заканчивались. Может, поэтому парень и стремился уединиться – он чувствовал, что не похож на других людей.
…Перед путником расстилался спокойный пустынный зелёный луг, залитый солнцем. Чуть вдалеке виднелся лес. В траве были рассыпаны маленькие белые цветы. А над всем этим было высокое ясное светлое небо, лёгкое и прозрачное, как дым.
… В лесу яркое солнце внезапно сменилось прохладной густой тенью. Чем дальше в лес уходил Эрланд, тем сырее становилось, и тень сгущалась, но, несмотря на это, лес почему-то казался ему волшебно-светлым. От тихого шелеста и запаха листвы его наполняло ощущение ЖИЗНИ вокруг него. В лесных шорохах ему слышалось спокойное дыхание. Он замечал каждый звук, каждый луч, каждую каплю, стараясь охватить взглядом всё, что было рядом, не упустить ничего, в полной мере прочувствовать каждый миг.
Редкие солнечные лучи проходили сквозь листву, вонзались в землю и играли золотистыми пятнами.
Эрланд чувствовал себя счастливым.

…Солнце уже клонилось к закату, когда Эрланд вышел из леса и оказался у обрыва. Дорога впереди превратилась в каменный мост. Этот путь вёл в город, и люди здесь бывали часто. Вот пронёсся всадник на крепком гнедом коне. Следом неторопливо шли два бродячих торговца, тихо переговариваясь. А за ними двинулся Эрланд.
Длинный мост вёл к высокой скалистой возвышенности, покрытой низкими кривыми кустами, деревцами и редкими проталинами ярко-зелёного мха. На вершине её стоял небольшой каменный город-крепость со старыми башнями странного желтовато-песочного цвета.
Эрланд прошёл сквозь тяжёлые тёмные окованные железом ворота и заметил, что стража и некоторые горожане, узнав его лицо и увидев арфу, чуть склонили головы. Простые люди Ойвинда считали своих менестрелей (да и миннезингеров, приходящих из чужих земель) чем-то вроде волшебников, наделённых удивительной и доброй силой.
Дорога впереди превратилась в широкую мощеную городскую улицу. С правой и с левой стороны её стояли небольшие крепкие жилые дома со стрельчатыми окнами и потемневшими деревянными балками, низенькие таверны, множество маленьких арок, ведущих в узкие переулки, дома ремесленников с яркими вывесками.
Пройдя сквозь красивую белую возвышающуюся над другими зданиями арку, освящённую закатным солнцем, Эрланд попал на главную городскую улицу.
Несмотря на вечер, в городе было шумно, всюду суетились жители. На Эрланда эта суета нагоняла тоску. Город казался ему однообразным, и все улицы – одинаковыми.
Вдруг взгляд его упал на музыканта, который стоял возле серовато-белой стены какого-то здания и наигрывал на флейте, в надежде на то, что кто-нибудь обратит внимание на его заунывную и довольно бесстрастную игру.
Эрланд узнал его. Это был Киф – сын ремесленника, подмастерье, который, кроме того, что лепил горшки, вздумал ещё и играть на флейте в свободное время. Они познакомились давно, ещё когда Эрланд в первый раз проходил по этим улицам.
 Киф тоже узнал его, мгновенно оборвал своё нытьё, похожее на вой ветра в трубе, только гораздо тоньше, и  чуть ли не бегом ринулся навстречу другу.
- Наконец-то ты вернулся! – сказал юноша, - Расскажи мне о своей дороге! Наверняка ты за это время написал много новых песен. Или, может быть, услышал где-нибудь древнюю легенду?
Он мельком взглянул на арфу.
- Здравствуй, - ответил Эрланд, - Конечно расскажу, чуть позже.… Написал три новые песни.
- Сыграешь?
Эрланд молча улыбался.
- Эрланд, сыграй! – услышал он у себя за плечом – к просьбе Кифа присоединились с десяток горожан, что были поблизости.

Поистине, Эрланд был настоящим волшебником. Целая толпа, что за минуту до того шумела и занималась своими делами, не обращая на него внимания, теперь окружила Эрланда плотным кольцом и в тишине затаив дыхание не отрываясь следила за каждым движением его рук.
Эрланд давно привык к тому, что его жадно слушают и замечают мельчайший порыв, и для него уже не было разницы, играет ли он для себя на диком пустынном берегу, или играет для населения пяти улиц на большой площади. Он спокойно устроился у стены, настроил арфу, поставил руки на струны, окинул взглядом людей, прислушался к себе, и… в последний момент почувствовал, что его наполняет волнение, но никак не страх или скованность. Волнение, схожее с чувством, что появляется, когда слышишь, как поёт тот Живой Ветер. Значит, сегодня он выступит прекрасно.
По правилам, принятым среди менестрелей и миннезингеров, Эрланд должен был петь и играть, пока слушателям не надоест, если его сами попросили, и он выступал до позднего вечера. Люди разошлись, и на опустевшей улице остались только Эрланд и Киф.
- … С ума сойти, - говорил ему Киф, когда они шли по притихшим переулкам (он уговорил друга переночевать в своём доме) – Голос у тебя, как сироп, сладкий, и пальцы быстрые. Арфа твоя прямо будто слова говорит. Две девушки в первом ряду ещё  в самом начале растаяли, а на последней песне вообще расплакались, я видел. Как ты так заражаешь людей тем, что чувствуешь во время игры?!
Парень только смеялся в ответ.
Эрланд переночевал в доме отца Кифа, а на утро, едва рассвело, покинул маленький Город На Скале и двинулся дальше по диким местам.
Много дней подряд он шёл строго на север.

2.
Эрланд достиг северной окраины Ойвинда, где на побережье располагалось самое маленькое и самое бедное на всём острове селение Кьелл. Парень был здесь впервые.
Он бродил по незнакомым узким тёмным улочкам, замечая, что они совсем пустынные и тихие – жители целыми днями работали или в мастерских, или на берегу, мало говорили друг с другом. Странная тишина, царившая в Кьелле, нагоняла на Эрланда тоску и непонятную сильную слабость.
Полдня прошатавшись по пустым улицам, парень встретил-таки одного из местных жителей и спросил:
- Вы не знаете, где живёт ремесленник Роар?
- Его дом недалеко отсюда,  на соседней улице, рядом с мастерской. У него часто останавливаются путники.
Прохожий исчез, а Эрланд двинулся дальше. Остановился он, когда в полумраке разглядел большую вывеску: «Ремесленник Роар». Эрланд знал, что этот человек знаком с Арвидом, и захотел найти его.
Парень постучался в крепкую тяжёлую деревянную дверь двухэтажного здания. Залаяли сторожевые собаки, а за дверью послышался голос:
- Кто там?
- Эрланд-Чужестранец, бродячий музыкант. Прошу приюта на несколько дней.
Громыхнули замок и засов, дверь распахнулась, и в проёме показался человек такого огромного роста и с такими широкими плечами, что парень отшатнулся.
- Я слышал о тебе, – сказал хозяин, - Что ж, будь моим гостем, проходи и живи, сколько требуется. Я рад видеть тебя.
Человек улыбнулся, чуть склонил голову и повёл парня в дом, а тот заметил, что хозяин сильно хромает.
… - Так вы и есть ремесленник Роар? – спросил Эрланд, когда они сели за большой дубовый стол ужинать в комнате на первом этаже.
- Да, это я. Мастерю посуду, кухонную утварь. И около шести лет принимаю в своём доме путников. А ты, как я понял – Эрланд, племянник моего друга Арвида. Как я рад, что ты пришёл. Я слышал о тебе очень много хорошего. Говорят, ты прекрасный музыкант. А ты похож на дядю – такие же задумчивые голубые глаза, длинные русые волосы и тощие руки, - Роар рассмеялся, - Ты устал, должно быть, с дороги. И откуда у тебя столько сил, чтобы постоянно бродить с места на место, удивляюсь.
Хозяин развлекал печального Эрланда разговорами весь ужин. Роар стал рассказывать истории, которых знал множество. Они были такими занятными и так неожиданно заканчивались, что Эрланд заразился настроением Роара, повеселел, и даже нашёл в себе силы осмотреть комнату, где они сидели.
В этот день в доме не было больше гостей, кроме него самого, деревянная лестница на жилой этаж утопала в полумраке, стояла тишина, и Эрланд подумал сначала, что, должно быть, Роар живёт один.
Везде было аккуратно прибрано, уютно, ужин был прекрасным, теплился огонь… Нет, определённо, в этом доме жила ещё и хорошая хозяйка.
… - И тут он, представляешь, промахивается! – Роар продолжал рассказывать очередную историю, - А я ему говорю…
Рассказчик внезапно замолчал и улыбнулся.
- Лив, дочка, - произнёс он через несколько мгновений совсем другим тоном, - Ты решила спуститься? Иди, посиди с нами – видишь, у нас гость.
Эрланд обернулся.
За его спиной на лестнице стояла молодая девушка с почти белыми длинными волосами, странно-пронзительными тёмными глазами и сияющей белой кожей.
 Пробыв в нерешительности несколько мгновений, она вдруг улыбнулась, отпустила перила и быстро сбежала вниз по ступеням.
В её лице, теле, походке, в каждом её движении была поразительная лёгкость и тонкость, изящная свобода, невозможная полётная невесомость, и это делало её красивейшей из людей.
Не говоря ни слова, Лив скорыми неслышными шагами подошла к столу и села рядом с Роаром.
- Моя любимица-дочь, - гордо сказал хозяин.
Лив побыла с ними совсем недолго, в основном с интересом слушая то отца, то Эрланда, и почти ничего не говоря. Скоро она поднялась назад в свою комнату, сославшись на поздний час и усталость.
Эрланд был чем-то в ней поражён и никак не мог понять, чем. Ему отчего-то захотелось как можно более подробно расспросить Роара о ней.
- Значит, это ваша дочь?
- Именно. Ты на удивление сообразительный парень! – Роар расхохотался.
«Странно, что у такого крепкого сильного темноволосого человека такая тоненькая светленькая дочка» - подумал Эрланд.
- …Вообще, Лив редко выходит к гостям, а говорит с ними и того реже. Я прямо удивился, когда она села за стол, - продолжал тем временем Роар, - Наверное, ты ей понравился. Знаешь, ты действительно не похож на других людей. Не знаю, что именно, но что-то в тебе есть, что выделяет тебя из толпы. А Лив… Она довольно замкнута и робка. Но, как это ни удивительно, я уверен, что внутренне она сильнее многих. Просто не считает нужным показывать это…
Роар замолчал, задумался и немного погрустнел. Стало тихо, лишь огонь потрескивал в очаге. Эрланд смотрел на пятна света, метающиеся по тёмной стене, и думал над тем, что сказал ему только что хозяин.
… - Ладно… - очнулся Роар, - Поздно уже. А ты уставший. Идём, я покажу тебе твою комнату.

* * *
На следующий день Эрланд поднялся рано, как и хозяева дома. После завтрака Роар сразу же ушёл в мастерскую, Эрланд – обратно к себе в комнату. Последнее время он почему-то чувствовал себя как никогда слабым, продолжать путь не мог, и понял, что придётся надолго задержаться у Роара.
Эрланд вошёл в маленькую, чисто прибранную комнату, где приятно пахло деревом, тихо закрыл дверь и сел на кровать. Сил у него не было совсем, настроения тоже. Его медленно охватывала сильная тревога.
Он устало закрыл глаза. И сразу же ему вспомнилась Лив. Со вчерашнего вечера он ни на миг не мог забыть её образ.
За время своего путешествия Эрланд сталкивался с огромным количеством людей и тут же расставался с ними, безостановочно и мерно двигаясь всё дальше и дальше в полном одиночестве, и случайно встретившиеся ему люди навсегда бесследно уходили из памяти. А эта девушка так ярко запомнилась ему, нарушила его покой одним лишь взглядом! Да, безусловно, в ней было что-то странное. Эрланд не знал почему, но она напоминала ему о Живом Ветре. Ему отчего-то казалось, что такие, как она не могут рождаться среди людей, она – нечто более высокое и совершенное, чем человек. Эрланд удивлялся своим же мыслям и чувствам, он не мог разобраться в себе. Ему было тревожно. Тревожно от того, что он видел себя столкнувшимся лицом к лицу с чем-то странным, таинственным, почти невозможным, несущим волнение и боль.
- Я чувствую, ты не человек… Кто же ты?
И снова беспричинно пробудился Живой Ветер.
Тут Эрланда пронзила мысль, от которой он вздрогнул. В голове зазвучали слова из самых древних, красивых и невероятных легенд Ветреного Острова.
- Конечно. Есть ряд древнейших ойвиндских песен и сказаний, где о них упоминается! Но неужели всё это правда? Что, если эта девушка…
Тут в дверь постучали, и Эрланд вздрогнул от неожиданности, хотя стучали очень тихо и ненастойчиво.
В комнату вошла Лив.
- Возьми, - негромко и мягко сказала она, - Мариэн велела отнести это тебе. Она говорит, что ты выглядишь нездоровым.
- Садись, - сказал Эрланд, принимая из её рук чашку, - Кто такая Мариэн?
- Это моя сестра, - тихо отвечала Лив.
- У тебя есть сестра?
- Да. Она живёт на втором этаже и редко спускается. С гостями она никогда не разговаривает, поэтому ты мог её не заметить. Но она тебя видела сегодня утром.
«Ох и домик, - подумал Эрланд, - Хотел бы я заглянуть на чердак – быть может, там прячутся ещё скрытные неразговорчивые родственники?»
- А я думал, вы с отцом живёте вдвоём, - сказал он вслух, - Кроме отца, тебя и сестры в этом доме ещё кто-нибудь живёт?
- Нет.
Вообще, Эрланд был очень удивлён и обрадован тем, что она говорит с ним, и отвечал осторожно – его не оставляло странное чувство, будто он старается не спугнуть птицу.
Они помолчали немного.
- Я слышала, ты – странник, - Лив вдруг взглянула ему прямо в лицо.
- Странник. Путешествую по окрестным землям, выступаю на улицах и собираю легенды. Часто бываю в Ингвилде.
- Ах, Эрланд, - вздохнула Лив, - Я не вижу ничего, кроме четырёх стен. Расскажешь мне когда-нибудь о том, что ты видел?
- Расскажу. Я многое могу рассказать. Но знаешь, есть вещи, которые нельзя описать словами. И с помощью арфы мои истории выходят куда занятнее. Поверь, её язык красочнее и богаче моего.
Лив смотрела на музыканта, не отрываясь.
Парень поставил инструмент на колени, плечо его ощутило приятную тяжесть деки, одним лёгким привычным движением он коснулся трёх леверсов.
А чуткая девушка тем временем подмечала, как едва заметно подрагивают тонкие длинные пальцы, как он слегка приподнимает подбородок, глядя при этом вниз, на струны, как меняется ритм его дыхания и даже ритм сердца – ничего не ускользнуло от неё.
Эрланд был готов играть, но чувствовал, что не может собраться. Его буквально захлестнуло внезапное лихорадочное волнение. Руки дрожали, и дыхание совсем сбилось. С ним такого не бывало, пожалуй, с тех самых пор, как он был мальчиком и в первый раз пел сольно перед какой-то важной особой.
Наконец Эрланд с большим трудом взял себя в руки и начал играть. С каждым звуком он становился всё увереннее, а его музыка наоборот, всё взволнованнее, и была похожа на  искромётный танец на одном дыхании.
Парень действительно рассказывал о том, что видел – он мог прочувствовать всё и найти созвучие с чем угодно. Когда Эрланд хотел описать звёзды, голос его арфы становился светло-печальным, тихим, словно доносящимся издалека, прозрачным, звенящим, леденисто - чистым. Когда он вспоминал о древних туманных лесах, звуки были таинственно-гулкими, а если лес был зелёным и пронизанным лучами – радостно-лёгкими. Когда он рассказывал о море, звук то с рокотом нарастал, набирая силу, то отступал, как печальная волна на пустынном берегу. Когда он говорил о бескрайних летних лугах, струны были играющими солнечными лучами. Иногда он описывал гулкую серебристую летнюю грозу, иногда пел песни далёких туманных голубых отрогов, что скалисты, высоки и величавы, как крепости. Но вся его музыка, независимо от того, что она описывала, была пронизана чем-то чистым, спокойным и светлым, как невесомые сверкающие пылинки в солнечном луче.
Эрланд прочувствовал всё, о чём рассказывал, поэтому  Лив смогла увидеть это.
- Чародей, - думала она, с улыбкой прикрыв глаза, - Первые звуки – и не оторвёшься.  Ты словно берёшь за руку и уводишь. Кто же ты, Эрланд? Что за сила в тебе?
Тут Эрланд заиграл мелодию диковинных созвучий и невероятной красоты  и сложности. Он решился. Это была мелодия, услышанная им в песне Живого Ветра – чистая, как звук флейты и мощная, как волна.
… Мелодия оборвалась внезапно, но Эрланд не стал прижимать струны, и они ещё долго звучали, постепенно затихая. Он молча опустил руки и закрыл глаза. Казалось, будто он переводит дух.
Лив, бледная, вдруг заплакала.
Эрланд собирался спросить, что с ней, но…
… Но тут дверь приоткрыла Мариэн и попросила сестру о чём-то.
Лив молча вышла.
- «Не могут они быть сёстрами», - думал Эрланд.
Девушки показались ему очень разными. Он заметил, что, судя по всему, Мариэн раньше была стройной, крепкой и очень сильной (она была похожа на отца). Но теперь она исхудала, в ней чувствовалась слабость, будто недавно перенесённая болезнь или горе вытянули из неё здоровье. В Лив, наоборот, несмотря на тонкость и хрупкость, чувствовалась бьющая ключом жизненная сила. Кроме того, она ничем не напоминала Роара. Сёстры не имели ничего общего ни во взгляде, ни в жестах, ни в поведении, ни в речи.
Эрланд смотрел сквозь приоткрытую дверь, как они идут рядом. Потом он лёг, и, глядя в потолок, старался ни о чём ни думать.
Он слушал непрекращающуюся музыку в своих мыслях.

3.
Эрланд стал ходить в мастерскую вместе с Роаром (как он со смехом говорил, «отрабатывать проживание»). Ему нравилось помогать весёлому и добродушному хозяину, слушая его бесконечные рассказы.
В свободное время Эрланд выпиливал из дерева необычные, красивые и изящные фигурки вроде маленькой бегущей лошадки или простенькой ветряной мельницы. Но как бы они не были красивы, в хозяйстве они, к сожалению, не находили никакого употребления.

В этот день Роар и Эрланд, как обычно, работали в мастерской, и парень вдруг попросил:
- Роар, расскажи мне о своей семье. Почему ты до сих пор не говорил со мной об этом?
- Потому что в этом доме бывает много людей, и мы не привыкли говорить о себе со  странниками. Но ты ведь для нас не чужой, и я думаю, мне стоит тебе что-нибудь рассказать – простым языком и без прикрас. Это не очень-то длинная история.
Арвид был здесь давным-давно, двадцать лет назад, когда ты ещё только родился, а твой отец и моя жена Джермэйн были живы. В то время в этом огромном доме жили несколько семей, и все были счастливы. Но через два года после того, как Арвид уехал, начались сплошные беды. Джермейн умерла, рожая Мариэн. Растить маленькую дочку мне помогала моя мать. Прошло ещё три года, и Арвид прислал весть, что твой отец погиб в горах, и он взял тебя с собой в странствия.
Мариэн росла молчаливой и замкнутой. Она редко разговаривала со мной. Я не знал, как мне показать, что я люблю её. Гораздо больше времени моя дочь проводила с бабушкой, она заменила ей покойную Джермэйн. Бабушка с внучкой друг друга обожали и жили душа в душу.
Но когда Мариэн исполнилось одиннадцать, моя мать тяжело заболела и в середине осени умерла.
После смерти бабушки моя девочка совсем замкнулась в себе, не с кем не разговаривала, как немая. Она слабела и словно угасала. В нашем внезапно опустевшем доме поселилась тишина. Я не мог её выносить, и объявил, что у меня могут найти приют странники. Пусть путешественники нечасто останавливались в нашем забытом маленьком селении, у меня всё же иногда бывали гости, дом оживал, и я хотя бы на время забывал о своих горестях.
Шесть лет назад случилась ещё одна беда: я сильно повредил ногу в лесу и почти не мог ходить.
В то самое время, когда я отчаялся, произошло то, что спасло меня и дочь.
Однажды в летние сумерки у наших дверей появились пятеро путников. Было видно, что они проделали долгую дорогу. Я впустил их в дом. Кто они были, не знаю, знаю только, что они держали путь в Ингвилд и на нашем берегу их ждал корабль. Это были двое мужчин, две женщины и девушка, совсем юная, лет пятнадцати.
Четверо путников лишь немного передохнули и двинулись дальше, а девушка осталась. Она рассказала, что странники шли из Ланн-Эдана, сама она родом оттуда же, с пустынных берегов Белой Реки. Странствовала без цели. Её семья недавно погибла во время наводнения (действительно, за три месяца до этого в Кьелл с юга пришёл слух о разливе Белой Реки и необыкновенно сильных дождях). Идти ей было некуда. В Ингвилде её тоже никто не ждал.
Я почему-то верил каждому её слову, ну просто не мог ей не поверить.
Девушка осталась здесь на некоторое время, и, несмотря на то, что сама была ещё слаба, начала помогать мне и Мариэн, приводить в порядок дом, который пришёл в упадок. С её появлением я и дочка поправились и забыли о минувших бедах. В старом доме теперь никогда не было тоскливо.
Кончилось тем, что, когда девушка стала собираться уходить, я начал упрашивать её остаться и обещал, что буду считать её дочерью. Она согласилась и попросила, чтобы я не напоминал ей о прежней жизни в Ланн-Эдане и дал новое имя.
И я дал ей имя Лив – красивое, светлое и простое. Оно ей подходит – эта девушка – сама жизнь. Она спасла нас. Лив удивительная. Я ещё не встречал никого, похожего на неё.
- Я тоже.
Роар замолчал и склонился над верстаком. Он всегда выглядел задумчивым и грустным, когда вспоминал о Лив.
Эрланд посидел немного в молчании, а потом, видя, что Роар забыл о его присутствии, тихо вышел из мастерской.
Он взял арфу и сел с ней в маленьком саду за домом. Сад был забытым, заброшенным и заросшим, но это лишь придавало ему какую-то особенную прелесть.
Сгущались сумерки. В воздухе стоял по-настоящему летний запах свежести, ветра, листвы, недавней грозы и ещё чего-то ненавязчиво-сладкого.
Эрланд негромко запел. Ветер зашумел в тёмных кронах и вдруг коснулся струн. Они задрожали и начали гудеть. Парень прижал их ладонями и взглянул вверх, вслушиваясь.
Прохладный порыв. Неясный шёпот во влажной листве. Чистый низкий звук необыкновенной глубины и мягкости, похожий на звучание древнего духового инструмента, и чарующее пение.
Он слушал, словно замерев в ожидании. Сердце его вдруг сильно забилось.
- «Сейчас она придёт сюда», - мелькнуло у него в мыслях.
И верно, по заросшей тропе навстречу ему медленно шла Лив, касаясь рукой тёмных стволов и глядя ему в лицо.
- Не волнуйся, Эрланд, - молвила она, - То, что ты слышишь – голоса моего народа.
Лив неслышно приблизилась и села рядом с ним.
- Кроме нас с тобой их ещё кто-нибудь сейчас слышит? – спросил Эрланд, не глядя на неё.
- Нет. Кроме нас никто.
В синем сумеречном воздухе продолжало разливаться многоголосное пение.
- Я знаю, кто ты, - голос Эрланда дрогнул, - Ты – хранительница этой земли, сильный и свободный дух ветра – сильф. Твой народ – такие же духи, но в другом облике – быстрые свежие дуновения, вселяющие в души людей надежду и песни. Я узнал о сильфах из древних забытых легенд и всегда хотел увидеть их. Я могу слышать их с детства, а другие люди считают, что сильфы – не больше, чем герои мифов и сказок. Я был одержим желанием встречи с тобой задолго до того, как впервые увидел, я слышу и чувствую то, что другие слышать и чувствовать не могут. Что ещё мне сказать? Не молчи, пожалуйста.
- Всё, что ты знаешь обо мне – правда.
- Если это правда, то я многого не понимаю. Как ты оказалась среди людей? Зачем?
Лив молча поднялась. Эрланд заметил бы, какая она бледная и дрожащая, если бы не сумерки, и если бы она не стояла к нему спиной.
- Долго и трудно рассказывать, - девушка взяла себя в руки и резко обернулась, - Но я попробую. Идём, я всё объясню тебе.
Эрланд поднялся и взял протянутую белую ледяную ладонь.
Они шли по пыльной окраинной дороге, Лив не выпускала его руку, и пальцы её всё ещё дрожали от волнения. Эрланд не очень понимал, зачем им куда-то идти, но если ей так было удобней рассказывать – пожалуйста. В небе появились первые чистые мерцающие звёзды.
- Я расскажу тебе легенду, что когда-то была явью; сказку, где в каждом слове скрыта правда.
Во времена древние, незапамятные, в самом сердце дикой пустынной земли, что нынче заселена и зовётся Ойвинд, среди горных хребтов Ланн-Эдана, Теплом Солнца и Холодом Снегов вершины горы Эн-Белаор были рождены существа, составляющие одно целое с Ветром. Сильные, свободные и вечно юные, они были счастливы, потому что видели мир в точности таким, как он есть на самом деле. Они заботились о Природе, о Небе и о Земле, рождённые для этого.
Существа имели три обличия и могли свободно принимать любое из них. Первое – Невещественное – сила порыва, неразделимая с Ветром. Второе – Земное – облик, неотличимый от вида Человека. И третье – Истинное – нечто среднее между Первым и Вторым, и этот облик был по-настоящему прекрасен.
Многие века бессмертные существа хранили тихий дикий Ойвинд.
Но однажды закончилось время их власти над Ойвиндом. Из-за Моря на кораблях пришли люди, заселили новую землю и стали её хозяевами. А существа, не желая делить одну судьбу с людьми, навсегда приняли Первый облик и стали Ветром. С тех пор они лёгкими дуновениями путешествуют по всему миру. Но после странствий они всегда возвращаются в Ойвинд. Некоторые из них никогда и не покидали его, поэтому в этом краю не перестаёт дуть ветер. Их излюбленное место – дивный Ланн-Эдан – Земля Древности - пустынные горные вершины, где жизнь течёт так же, как и в далёком прошлом.
Иногда среди людей рождаются единицы, сердце которых может слышать голос Живого Ветра. Чаще всего это странники, музыканты, актёры, певцы-менестрели, поэты, люди свободные с чуткой душой, что умеют тревожить сердца словом. Они нарекли духов ветра сильфами и слагают о них песни.
Я – сильф, и родилась тысячелетия назад в Ланн-Эдане. Я ветром странствовала по миру, пересекая моря и океаны, горы и ущелья, леса, луга и пустыни, видела многое, не хватит человеческой жизни, чтобы об этом рассказать. Скажу лишь, что больше всего я тревожилась о судьбах людей, видя их боль. Я входила в их селения, наблюдала за ними. И вот однажды я следила за семьёй в бедной деревне у моря. На этих людей одно за другим сыпались несчастья, они теряли близких, а я страдала вместе с ними, чувствуя, что против смерти я бессильна так же, как человек. И тогда я решилась. Я вернулась в Ланн-Эдан, приняла там Второй, Земной, человеческий облик и простой девушкой пришла в Кьелл.
«Спасти людей от смерти я не могу, - думала я, - но могу спасти их от уныния и поддержать в печали».
Я согласилась прожить человеческую жизнь и умереть, чтобы потом снова стать свободной. Я приняла новое имя и то, что я дочь смертного. Я скрыла воспоминания о прежней жизни глубоко в сердце, они являются мне во снах. А один юноша со сладким голосом и арфой напомнил мне прежде времени то, что я старалась забыть. Поэтому я плакала в тот день. Юноша, вероятно, помнит, - Лив тихо рассмеялась, - Сейчас я иду с ним рука об руку под этими красивыми звёздами и рассказываю что-то невероятное. Было ли это всё на самом деле или нет? Память как в тумане теперь. Всё будет ясно лишь тогда, когда я снова стану Ветром.
Воспоминания прекрасны. Я помню бесконечную лёгкость, бесконечный путь. Стремишься, минуешь милю за милей, и кажется, будто нет на свете силы, способной остановить тебя. Даже времени для тебя не существует, и впереди Вечность. Это – свобода, это – жизнь вне времени. Может ли быть, - Лив вдруг прижалась к Эрланду, - что это лишь сон? Может ли быть, что это – забытая сказка? Может ли быть, что это – мечты – мои и людей, что слышат пение в шуме ветра? Нет, не может!..
- Я буду верить, - отвечал Эрланд, - И, может быть, скажу сейчас что-то странное, но я тоже проживаю тысячи жизней за время исполнения одной песни. И стоит мне закрыть глаза, как я вижу то, что другим недоступно. И нет на свете силы, способной остановить мои мысли. Это и есть свобода. Музыка – это и есть жизнь вне времени.
- Наверное, ты прав.
- Ты пришла к людям по своей воле, - задумчиво сказал Эрланд после нескольких минут молчания, - А я, наоборот, оставил людей и ушёл в одиночество. Ушёл в дикие пустынные места… К сильфам. Мы с тобой поменялись местами… Странно всё это.

… Ветер не утихал, и листва дрожала в лунном свете, как если бы они смотрели на неё сквозь дым, поднимающийся от костра возле самого пламени.

4.
Следующие несколько дней всё своё свободное время Лив и Эрланд провели вместе. Когда Лив была занята домашней работой, Эрланд сам приходил к ней. Он начал замечать, что если её нет рядом, ему становится не по себе и он начинает её искать.
Эрланд понял, что, несмотря на то, что он долгое время стремился к одиночеству, в нём постоянно жило желание, чтобы кто-то наблюдал за ним, слушал его со вниманием, поддерживал и одобрял. Он получал это от зрителей. А если он был один слишком долго, то незаметно для себя самого угасал, внутри него переставало что-либо происходить, потому что он не видел в этом смысла.
Лив была в точности такой, как ему нужно – тихой, незаметной, но чуткой и внимательной, умеющей вовремя сказать то, что должно прозвучать. Она - самый лучший и верный Слушатель.
А Лив хотела, чтобы кто-то спас её от замкнутости и одиночества и мог понять её даже тогда, когда она молчит. У Эрланда это получалось хорошо – он был чуток и видел больше, чем другие. Кроме того, Эрланд знал о ней то, что никому кроме него было неизвестно, и чувствовал, как правильнее себя повести.
Им было легко, просто и интересно вместе. И они в тайне восхищались друг другом – Эрланду, например, казалось прекрасным, удивительным и невероятным уже то, что Лив стоит рядом с ним, на этом самом полу, в этой самой комнате. Его ужасала мысль о том, что они могли никогда не встретиться. И это же восхитительно, что она всё-таки рядом! Она была для него настоящим чудом.
А Лив, когда смотрела на его пронзительно-вдумчивое лицо, длинные волосы, необычные вид и поведение, ловила себя на том, что он кажется ей гостем из сна или сказки.

В этот день Лив была свободна от работы. Они с Эрландом опять сидели в саду, который на этот раз был залит солнцем, и пели под арфу. Оказалось, что девушка обладает восхитительным чистым голосом, и Эрланд теперь отказывался петь сольно.
Когда музыканты решили, что уже спели все песни на свете, они вернулись в дом, который показался им как никогда светлым, и Лив потянула Эрланда на лестницу, что вела на второй этаж. Они медленно молча поднялись, прошли по неожиданно тёмному короткому коридору и оказались в комнате Лив.
Эрланд видел её в первый раз.
Комната была маленькая, небогато обставленная, зато аккуратная и очень светлая. Напротив входа сияло окно почти в полстены. Оно всегда было открыто (Лив ненавидела закрытые окна), и приятный ласковый ветер, всё ещё прохладный после утреннего дождя, обдувал лицо, руки и касался ног.
- Я люблю эту комнату, - сказала Лив, - Отсюда открывается чудесный вид. Взгляни!
Под самым окном буйно разросся заброшенный сад, дальше виднелась окраинная дорога, за ней – дикая пустошь, а дальше – каменистый пустынный берег и искрящееся на солнце серебристое море.
- Из этого окна можно увидеть побережье и иногда корабли, - тихо и немного грустно молвила Лив, - Это прекрасно, правда?
Парень молча кивнул.
- Эрланд, спой для меня или расскажи что-нибудь, пожалуйста, - вдруг попросила девушка, резко отвернувшись от окна.
Они присели на скамью.
- Я знаю много старинных песен, сказаний и древних легенд, - говорил Эрланд, задумчиво и неторопливо настраивая арфу, - Но одна нравится мне больше других. Это – ойвиндская легенда о Ловце Ветра. И сейчас мне хочется рассказать тебе именно её.
И он стал рассказывать – медленно, спокойно раздумывая и сопровождая слова негромкими чистыми мягкими аккордами. Он глядел в глаза своей слушательницы.
Вот эта легенда:
«Во времена стародавние, во времена древние размышляли люди: можно ли ветер поймать, можно ли усмирить? Не сдержать его ни цепью крепкою, ни нитью тонкою, и сила в нём огромная, неукротимая.
И жила в те времена женщина, что была мудрее всех людей. Она сказала людям: «Верно, не удержат силу ветра обычные цепи и путы. Могут его удержать лишь светлого чистого золота нити, что пуха нежнее, тоньше волоса, легче пёрышка».
Думали люди, думали, как такие нити спрясть, как такие сети сплести? Да с думами и остались. Забылись скоро слова женщины мудрой, и люди твердили, как прежде: «Не удержат ветер никакие путы».
Но однажды пришёл из-за Моря юный Странник отважный и молвил: «Знаю, какими сетями можно ветер пленить. Глядите!»
Тихо сиял на ладони Камень, светлой капли воды прозрачней и чище, своей красотою и блеском подобный алмазу, и даже прекрасней, хранящий внутри зачарованный свет необычный.
И люди дивились: «Как может какой-то камень помочь нам справиться с бурей?!»
А Странник ответил: «Вы скоро увидите сами».
И в день, когда в море бескрайнем опять разыгрался ветер, Странник пришёл на обрывистый дикий берег, где синие волны бьются. На глазах у толпы он поднял на ладони повыше Камень, повернул по-особому в пальцах, и свет, проходящий сквозь Камень, вдруг отразился и набросил на ветер мягкие сети из бликов. Буря утихла.
И молвил наш Странник: «Светлого чистого золота нити, что пуха нежнее, волоса тоньше и легче пера – это солнечные лучи».
И нарёк он тот Камень Ниардом, всю жизнь хранил его возле сердца, а где отыскал – скрыл. И были ему подвластны Ветры Земли и Ветры Моря – сила в Ниарде была большая. Но использовал силу Странник лишь с добрым умыслом – спасал от волны селения у моря, усмирял злые бури в воде и на суше, да направлял в паруса кораблям ветер попутный.
А когда пришла к Страннику старость, он вдруг подумал: «Что будет, если после моей смерти Ниард попадёт в недобрые руки? Что будет, если зло получит в помощники силу великую Ветра?»
И тогда Странник вышел в открытое море и отдал Ниард волнам. И скрыли волны навеки Камень в своей глубине.
Странник умер, и многие люди забыли о нём и о камне Ниарде. Забыли о том, что могли  усмирить силу неукротимого ветра. Лишь в этой легенде о тех временах сохранилась память.
Ниард навечно укрыт на дне бескрайнего моря. А люди снова твердят, как прежде: «Ветер нам не усмирить, и дух этот нам не подвластен!»…

Эрланд всё ещё смотрел Лив в глаза. Она не выдержала и отвернулась, бледнея.
- Знаешь, - Эрланд отставил арфу, и она тихо зазвенела, - Когда я рассказывал людям эту легенду раньше, я всегда сгорал от желания спросить у самого ветра – правда ли то, о чём в ней говорится, были ли такие времена? Не мог же я представить, что однажды встречусь с Ветром! И теперь я спрашиваю у тебя, Лив – было ли время, когда человек усмирял ветер?
Лив долго молчала.
- Нет. Конечно нет, - ответила она наконец, не поднимая глаз, - Это неправда. Не было и нет силы, способной усмирить ветер!..

5.
Эрланд заметил, что Лив ещё утром куда-то исчезла, причём Роар не обратил на это особого внимания (как и Мариэн), и ушёл в мастерскую. На вопрос Эрланда о том, где девушка, хозяин ответил, что ей просто пришла охота проветрить голову.
- Не тревожься, с ней ничего не случится, - добавил Роар.
В середине дня Эрланд решил её найти.
Он брёл по солнечной узкой улице – неспеша и прислушиваясь к себе – он чувствовал, что неизвестно откуда знает, куда идти.
Парень довольно уверенно шел по дорогам малознакомого селения, свернул, вышел из Кьелла и направился куда-то по безлюдной каменистой пустоши, самому себе удивляясь.
Скоро Эрланд действительно увидел её. Конечно, куда ещё могла уйти Лив, если хотела побыть одна, вдали от селения?
Девушка стояла на самой высокой точке крутого обрывистого берега, где не было ни души.
Эрланд замер в десяти шагах от неё – так красиво и странно выделялась тонкая фигура девушки на фоне воды и неба.
… Она словно срывается вниз, но, как песок, пущенный с ладони на ветер, тело её на последней грани рассыпается в серую сверкающую пыль… Пыль беззвучно ударяется о землю потоком, и, подхваченная ветром, поднимается вверх, серебрится, бледнеет и постепенно растворяется в красках неба. И вот уже нет ничего – один лишь поток воздуха неимоверной силы…
Эрланд подбежал к обрыву, чтобы с радостью взглянуть, как гнутся вслед за потоком редкие растения и ощутить мягкое прохладное прикосновение. Ветер долго обдувал его лицо и руки, кружился вокруг него, а потом внезапно устремился вдаль. Оглушительный гул медленно затихал, отдаляясь. Несколько последний слабых дуновений… И тишина. Всё, что мгновение назад трепетало и волновалось, бессильно замерло.
Эрланд остался один.
Парень огляделся так, словно только что пришёл сюда. Мёртвые камни и сухие низкие кусты.
Эрланд почувствовал слабость, тоску и пустоту в груди и устало опустился прямо на землю. Он всё понял – Лив, ощутив прежнюю свободу, унеслась далеко за Море. Она родилась Ветром, и человеком ей никогда не стать. Конечно, она уже не вернётся. Придётся как-то одному теперь… Но это хорошо, что она ушла именно ТАК…
Он перестал чувствовать время и не знал, сколько просидел без движения, глядя в одну точку. Ему никогда в жизни не было так тоскливо.
… - Ты узнаёшь меня, мой друг? – внезапно услышал Эрланд у себя спиной. Голос был необыкновенно красивым. Он показался парню знакомым.
Эрланд обернулся и замер.
Прекрасная благородная дева стояла за его спиной. В ней угадывались черты той простой девушки, дочери ремесленника из бедной деревни. Но как она изменилась! Лив и так была изящно красива, а теперь от неё невозможно было отвести глаз! Это был Истинный облик. Её светлые волосы стали белоснежными с чуть заметным пепельным отблеском и рассыпались мягкими струящимися прядями по плечам. Глаза, что раньше казались просто тёмными, теперь отливали глубокой черновато-свинцовой синевой. Во взгляде появилось что-то новое – это было извечное Знание. Черты лица стали ещё чётче, изящнее и совершеннее. Тело её казалось невесомым и светлым, словно сотканным из солнечных лучей, а одежда – из тумана и дыма. На ней было платье в пол из лёгкой и нежной ткани, своим свинцово-серебристым цветом напоминающее тучи в летнюю грозу. На талии сиял тончайший пояс из светлого серебра с искусным узором.
- Знай же, мой друг, - молвила дева, - Имя, данное мне в незапамятные времена людьми и сильфами – Ветер Туч, самый непостоянный из Ветров Суши. Ты видишь, я решилась вспомнить. Но это лишь на время. Скоро я снова стану девушкой из бедной деревни. Но я хотела, чтобы ты хоть раз увидел меня такой, как я есть.
От Лив веяло холодом и запахом грозы, трава у её ног трепетала. Вокруг неё кружился разыгравшийся ветер, и Эрланду вдруг показалось, что ветер как будто прикован к её рукам. Море волновалось. С востока надвигались тучи.
Лив долго стояла, закрыв глаза, потом вдруг засмеялась, раскинула руки, с дуновением ветра превратилась в серебристый причудливо клубящийся дым и исчезла.

Эрланд снова остался один. Он долго бродил по дикому берегу, стараясь не обдумывать то, что случилось. Потом он медленно направился домой. Там он застал Лив, как ни в чём не бывало занимающуюся работой. Она даже не взглянула на него и ни слова ни сказала.
* * *
Поздним вечером Лив вышла в сад. Она посмотрела в тёмное, чистое, густо усыпанное звёздами небо, вдохнула сладковатый свежий воздух и вдруг заметила, как прекрасно вот это стройное дерево возле самой тропы, какая у него густая ароматная листва, тонкие гибкие ветви! А ведь она по нескольку раз в день проходила мимо него и не обращала внимания!..
Из глубины сада доносились звуки арфы. На этот раз Эрланд был как никогда печален. Парень наигрывал что-то странное, и, несмотря на то, что Лив не знала названия произведения, она поняла, что он тоскует о дороге. Это чувство было хорошо ей знакомо.
- Лив, - обратился к ней Эрланд, когда перестал играть, - Я затосковал. Очень скоро я покину этот дом и снова отправлюсь в путь.
- Я понимаю. И это будет правильно, - отозвалась Лив, - Я не буду просить тебя остаться, как бы мне этого не хотелось, потому что я знаю, что такое душа, рождённая для вечного странствия. Мы с тобой похожи.
- Если мы с тобой похожи… Лив, ты можешь не отвечать на то, что я тебе скажу, но всё же… Если мы с тобой похожи, идём со мной. Я знаю, ты хочешь вернуть себе прежнюю свободу. Я могу тебе в этом помочь. Уйдём туда, где поют сильфы, в бесконечный путь. Ты станешь такой же свободной, как и я. Я многое рассказал о моей дороге, и тебе эти слова нравились. Мне всё-таки кажется, что ты скорее рождена для песен и путешествий, чем для мытья мисок в доме деревенского ремесленника!
Лив долго молчала.
- Нет, Эрланд, - ответила она наконец, - Я решилась оставить прежнюю жизнь ради людей, и, поверь, люди того стоят! Хотя ты вряд ли поймешь меня, ведь ты по собственной воле оставил их. А я по собственной воле пришла к ним. Это единственное различие между нами. Я не могу уйти, потому что здесь меня успели полюбить!
- Тогда знай, - отвечал парень, словно задохнувшись от внезапной боли, - Бездомный музыкант Эрланд, случайно забредший в этот дом на несколько дней, тоже полюбил тебя, как никого другого!
Эти слова прозвучали уже ей вслед.
* * *
Эрланд сидел в тихой комнате и смотрел в окно. Он твёрдо решил завтра же уходить. Он бы ушёл в тот же момент, не оглянувшись, но уже спустилась ночь. Парень спокойно обдумывал, как пройдёт завтрашний день.
Вдруг мысли его прервали шум и громкие голоса у дверей. Томимый странным предчувствием и приятным волнением он кинулся в комнату с очагом, где обычно принимали гостей. Там уже собрались Роар, Лив и Мариэн, распахивающие двери перед двумя путешественниками. Это были мужчина с чуть заметной сединой в русых волосах и двадцатипятилетняя стройная русая девушка с пёстрой лентой на лбу.
Несколько минут прошли в изумлённом молчании.
Первым очнулся Роар.
- Арвид! – воскликнул он, - Старый добрый друг! Через столько лет ты всё-таки решил заглянуть в мой дом! Словами не передать, как я рад тебя видеть! А вот и наша прелестная Кэлда!
Друзья кинулись обниматься. Потом гости вежливо поздоровались с Лив и Мариэн и только тогда заметили скромно стоящего в углу Эрланда.
Арвид медленно, словно опасаясь чего-то, подошёл к нему.
- Мальчик мой!.. – только и сумел выдохнуть Арвид.
Они обнялись.
- Братец! – воскликнула Кэлда, бросилась к Эрланду и отчего-то разрыдалась.
- Ну чего ты, девочка… - шептал Эрланд, обнимая её, - Милая, любимая моя сестричка… Никуда я больше от вас не уйду, даю слово.
- Я и подумать не мог, что мы встретимся с тобой в этом доме, мой мальчик! – обратился к племяннику Арвид.
- Честное слово, я собирался сегодня уходить! – ответил Эрланд, - Как хорошо, что я задержался на ночь!
- Действительно, это большое счастье, что мы все вшестером сегодня встретились! – сиял счастливый хозяин, - Идёмте же к столу!..

…Хозяева дома и гости сидели за столом радостные и шумные – Арвид, Кэлда и Эрланд с одной стороны и Роар с дочерьми с другой.
Лив, временами как-то болезненно грустнея, пыталась украдкой встретиться взглядом с Эрландом – он сидел как раз напротив неё. Но тот нарочно отводил глаза, мрачнея.
… Когда все встали из-за стола и бродили по дому, общаясь, Арвид объявил, что, несмотря на протесты Роара, он вместе с дочерью и племянником остаётся только на одну ночь и уходит завтра же утром.
* * *
Эрланд оглянулся на пороге. Он провёл в этом доме совсем немного времени, но он так запомнился ему! Потом парень взглянул вперёд, на дорогу, где его поджидали Арвид с Кэлдой, и куда ему предстояло отправиться. Сердце его ощутило хорошо знакомое привычное приятное волнение.
Этот рассвет был самым прекрасным из всех, что он когда-либо видел – на западе роились уходящие ярко-свинцовые тучи, на востоке поднималось солнце, и лучи его были необычного цвета, окрашивающего небо и землю в золотисто-палевое чистое сияние под куполом отодвигающихся грозовых облаков. Свежая зелень ярко выделялась, странно ложились тени и отблески, ветра не было, всё казалось радостным и светлым.
Странников провожали Роар и Мариэн. Лив не вышла. Эрланд опечалился.
Труднее всего оказалось прощаться с  Роаром. Кончилось тем, что хозяин назвал Эрланда сыном.
… Трое странников шагали по пустынной солнечной окраинной дороге, весело говорили друг с другом, смеялись, по привычке придерживая свои обожаемые, пристёгнутые к поясам и ремням на плечах арфы. Они не оборачивались, словно уже всё забыли, и для них не существовало ничего, кроме милого сердцу странствия и бесконечного солнца.
А в это время печальная девушка смотрела им вслед из своего окна.
Вот они уже скрылись за поворотом…
Лив ещё долго глядела на опустевшую дорогу. Потом она до боли сжала ладони, резко отвернулась от окна и, как ураган, вылетела из комнаты, сбив подолом табурет.
Она бежала, как была, босиком, по холодной росистой траве, по сонному селению.
В тот же самый момент Эрланд вдруг выпустил руки дяди и сестры и выпалил:
- Арвид, Кэлда, идите. Я догоню. Мне нужно ещё кое-с кем попрощаться.
И, сбросив для удобства арфу на землю, понёсся по дороге, улыбаясь.
… У тихой окраины селения они столкнулись.
- Ну не могла я тебя вот так просто отпустить, - задыхаясь, прошептала Лив.
- Я тоже не мог вот так уйти, - отозвался Эрланд.
Они помолчали немного.
- Куда ты пойдёшь? – спросила девушка.
- Мы с дядей и Кэлдой уже всё продумали. Сначала мы двинемся на юг и посетим город, где жили мои родители. Потом заглянем в Город На Скале – навестим нашего друга Кифа. А затем… - Эрланд обнял её и зашептал на ухо, - затем путь наш пройдёт по благословенным землям Ланн-Эдана. Это твой родной, истинный дом, Лив. Если хочешь, ты можешь идти с нами.
- Нет, - ответила Лив и чуть отстранилась.
Эрланд тут же сделал шаг назад и как ни в чём не бывало продолжал:
- А потом мы достигнем Южной Гавани. Там нас будет ждать корабль. Мы покинем Ойвинд и уйдём далеко за Море на несколько лет. Знаешь, я никогда не был за Морем. А Арвид с Кэлдой бывали. Путешествие будет долгим – по нашим подсчётам, не меньше пяти лет… Это того стоит, мы давно хотели подольше задержаться в чужих землях. Но как только мы ступим на берег родного Ойвинда, мы тут же ринемся в Кьелл, в дом твоего отца, уж поверь мне на слово!..
Он невесело засмеялся.
- Счастливого вам пути, - Лив улыбнулась, - Я попрошу у своих братьев для вас попутного ветра!
Парень улыбнулся в ответ и зашагал по дороге.
- Эрланд, я тебя тогда обманула, - вдруг закричала Лив ему вслед, - Ниард существует! И ещё… Я… Я буду тебя ждать! Взгляни на своё Море и все города света, но вернись!..
Эрланд помахал рукой, не оборачиваясь.
Он не видел, как Лив плачет.

… Трое счастливых странников-менестрелей шагали вдоль побережья в предвкушении нового удивительного путешествия. Дорога их упиралась прямо в золотисто-палевое утро.