Знакомство с Визбором и Бродским

     В седьмом и восьмом классах я побеждал на республиканской олимпиаде по физике и химии. Наградой была поездка в летнюю физматшколу Академгородка Новосибирска. Разумеется, я брал с собой мою подругу семиструнную гитару. Нас подселяли к студентам университета, которые и летом продолжали жить в общежитии. Впечатление было незабываемым: такие характеры! Вот йог, который вставал ни свет ни заря, и делал удивительные позы, дышал как-то странно; вот гигант мышц, вращающий тридцатидвухкилограммовую гирю вокруг головы... Они сыпали неизвестными мне выражениями, цитировали Аристотеля и Гегеля, а вечерами пели новые для меня, какие-то таинственные неземные песни:

Вставайте, граф, рассвет уже полощется,
Из-за озёрной выглянув воды,
И, кстати, та, вчерашняя молочница,
Уже поднялась, полная беды.
Она была тиха и молчалива,
Но, ваша честь, от вас не утаю:
Вы, несомненно, сделали счастливой
Её саму и всю её семью.

Вставайте, граф, друзья уже с мультуками
Коней седлают около крыльца.
И горожане радостными звуками
Готовы в вас приветствовать отца.
Не хмурьте лоб, коль было пригрешенье,
Ведь будет время обо всём забыть,
Вставайте, мир ждёт вашего решения:
Быть иль не быть, любить иль не любить.

И граф встаёт, ладонью бьёт будильник,
Берёт гантели, смотрит на дома...
И безнадёжно лезет в холодильник,
А там зима, пустынная зима.
Он выйдет в город, вспомнит вечер давешний,
Где был, что ел, кто доставал питье.
У перекрестка встретит он товарища,
У остановки подождёт её.

Она придёт и глянет мимоходом,
Что было ночью, будто трын-трава:
– Привет!
– Привет! Хорошая погода.
Тебе в метро, а мне ведь на трамвай.
А продают на перекрестках сливы,
И обтекает постовых народ.
Шагает граф, он хочет быть счастливым,
И он не хочет, чтоб наоборот.

     Во-первых, граф, во-вторых, сделал её счастливой, а самое главное: "безнадёжно лезет в холодильник, а там зима, пустынная зима!" Всё ужасно нравилось, печалью наполняла послелюбовная встреча мимоходом, но вселяло надежду, что граф хочет быть счастливым, а не наоборот!
     Я сразу выучил стихи песни, и уже не я, а мне подпевали, и я был центром маленькой и уютной компании.
     Потом мне спели ещё одну песню, в которой струилась тоска несусветная, печаль неуёмная:

Мимо ристалищ и капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними ноют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды встают над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
а, останется прежним,
ослепительно снежным
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.

     И в эту песню я вкладывал всю душу и свой солнечный звонкий голос, и повисала в комнате абсолютная тишина! Так познаётся сладость всеобщего внимания.
     Вы думаете, что кто-то знал авторов песни? Вряд ли! Но стихи переписывались, слегка переделывались, заучивались наизусть и распространялись дальше и дальше с помощью лучшего интернета тех времён – семиструнной гитары. Было сибирское лето года 1965 и 1966 от Рождества Христова! Так познакомился я с Юрием Визбором и Иосифом Бродским, заочно разумеется, не зная ещё, что эти стихи были написаны ими сравнительно недавно и что они  – мои современники.