Моё детство деревенское

Несколько страниц из жизни моего мужа, Лодочникова Николая Михайловича.  Все факты взяты из его рассказов.
                Прошлое, глупое прошлое,
                Не цепляйся за ноги, уйди,
                Не даёшь ты мне жить по-хорошему,
                Бередишь моё сердце в груди.
                Твёрдо верю, что детство счастливое –
                Это время причуд и замет,
                Знают все: остаётся от прошлого
                Нам на память не шуточный след.
                Есть всегда кладовые у памяти,
                Куда многое стоит убрать,
                Лишь в минуты сомненья и радости
                Возвращаться к ним надо  опять.
   

           Посмотрел сейчас детские фотографии на тему «Наша жизнь без интернета», вспомнил себя, свою деревню Верх-Рождество, по-старому  - Новый завод. Чей был завод?  Скорее всего, Строгановых.  Они в этих местах владычествовали.  Рядом – Старый завод, теперь – Ножовка.  Наши предки были завезены сюда, по-видимому, с Волги, потому что говор  окрестных нескольких  селений резко отличается от говора жителей соседних уральских  районов. На  противоположном берегу уже  совсем не так говорят.  Мы тоже окаем сильно, но растягиваем слова.  Слыша нашу напевную речь, многие удивляются.
 - Нюшка-а-а! – зовёт соседка из окна свою дочь.   – Оп(е) ть ведь взбучка  буд(и-и)т!
   А  Нюшка, пятилетняя девочка, в это время  вместе с нами плескалась в  речке, что протекала  за огородом  этой семьи. Неширокая, неглубокая, но такая  нужная всем эта наша  Ножовка.  Всех радовала: и детей, и взрослых.  Утки и гуси  кормились здесь. Поросята  не меньше, чем дети, бултыхались в её водах.  Ондатры хватали зазевавшихся куриц, бродивших по её берегам. Весной запах черёмух, росших по обеим сторонам,  одурманивал  всех. Вода в ней  холодноватая, много родников принимала она в себя.  Один бил с такой силой из-под горы, что шум его был слышен довольно далеко. Как водопад,  шумел. Это был родник на нашей улице, хотя и с горы люди ходили к нему за водой.  Огромная гора перед нашим домом.  Наша улица, Забегаловка, под горой.  Курмыш – на горе.  Вообще такие интересные названия были в округе!  Раньше ничему не удивлялся, а сейчас  они для меня музыкой звучат:  Кабакова гора,  Малюхина гора, Таракановка,  Большая улица,  Маленькая улочка.  Так всё дорого!  На Петину шишку ходили за земляникой. В Двои ложки, Марыч  и в Пердун лог – за грибами.
    Сколки, сколочки, пригорки, рёлки – всё исхожено, всё потоптано моими ногами!  Пушиха, Увал, Яган-гора,  сколько с вами связано! Идёшь, бывало, в школу за семь километров и отсчитываешь: вот Маленьку меленку прошёл, вот и Соломенный мост позади. Улиц  немного, село не растянуто вдоль речки, как это очень часто бывает, а кучкой расположилось,  так местность продиктовала ,  я так думаю. Горы, лес, болото. Огромный  пруд  под  Яганом-горой.
     Вот на пруд-то мы любили бегать, часто тайком. Вода тёплая, чистая. Хоть на лодке катайся, хоть на самодельном  плоту,  да  и понырять есть откуда. Быстро с пруда не придёшь, вода не отпускает. Знаешь, что попадёт, но попробуй  уйди, если Мишка пятнадцать раз с плота  прыгнул, а ты только четырнадцать!     Стращают  родители: утонуть можно.  Верно, сам я Нюшку за волосы из воды тянул. Спас в этот раз, но она уже  большой  утонула на мелководье, а плавала хорошо. Плавать нас никто не учил, сами у старших учились.
     Сказал вот « сами» и, действительно, это так и есть.  Хотелось мне маленькому пилить – всю стерлюжину у отца испилил. Хотелось топором строгать, и как бы отец ни ворчал (Ну, варнак, ну, варнак!), и куда бы ни прятал топор – всё равно находил и строгал!   Если детей не лишают самостоятельности, приучают их творить с детства – жди деятельного человека! Разрешает мать дочке  пользоваться материей, шить кукле что-то – будет девочка шить!
    Любил я в детстве тележки строить.
 - Мишка, пойдём на новой тележке прокачу!
 - Не-е! Матвеевна увидит, попадёт! Рука-то всё ещё не зажила!
Матвеевна – это его бабушка, все её так зовут, и мой дружок тоже.
 - Лялька ты что ли?  Смотри их у меня сколько!  А палец-то?  Заживает!
 Кончика пальца вместе с ногтем я лишился из-за велосипеда.  Цепью оторвало. Зато курица поживилась. Конечно,  поревел!
Еле уговорил друга. Ну что делать? Он младше меня на три года. Балуют  его. Он один мальчик в семье, а сестёр -  четверо! Хотя какое баловство, когда и ему приходилось работать.  Осенью, например, картошку собирал, как большой.  Траву рвёт  курицам, лебеду. Жили они беднее нас.  А кто тогда хорошо жил?  Конечно, кто трудился, себя не жалея, те посытнее жили.  За работу люди получали трудодни. За трудодни давали зерно, корм скоту, клевер. Лениться не приходилось! Шли и на хитрость. Так в кино хотелось, а денег не было. За трудодни в кино не сходишь. Мы с Мишкой брали из-под курицы яйцо, сдавали в сельпо, получали пять копеек  - вот и кино! Трудное было время! Из колхоза не  уедешь, паспорта  не  давали.  Дети колоски в поле собирали, за это им мёду сколько-то выделяли.  А в старших классах мы любили ездить копать картошку на недельку-другую в соседние сёла. Работали хорошо. Норму выполнишь – домой раньше отпустят. Можно и от школы отдохнуть, пока остальные норму выполняют.
     А за свою самостоятельность я расплачивался шишками и синяками. И не только. Уговорил я однажды Мишку на велосипеде под гору прокатиться. Ведь интересно: под гору, скорость! Посадил его на раму перед собой – и поехали! Может, и ничего бы, да камень под колесо попался. Мотануло так, что оба кувырком в разные стороны разлетелись. Мишка заревел на всю улицу, а я к Матвеевне побежал, домой  - испугался. Всё лицо в крови было. Матвеевна умыла и домой  привела. А там уж мамка  стара  за меня  взялась (это я так бабушку свою звал). Как же я был к ней привязан! Помню, что в пионерский лагерь ни за что не хотел  отправляться. Как  я там без мамки старой! С рёвом уезжал!  Лагерь запомнился тем, что там не было речки, мы купались в роднике. После этого вода в нашей  казалась парным молоком.   Бабушку мою все слушались. Она грамотной была.  В травах разбиралась, деревенских лечила, за семенами к ней многие ходили. Семянки сажала не только для своей семьи. У кого корова или лошадь заболеют,  её звали:
 - Фаломовна, опять кто-то корову мою испортил. Не подпускает меня. Ты уж приди, посмотри.
Она Аксинья  Варфоломеевна  Смыслова по метрикам.  Всё наше хозяйство было на ней. Мать-то с утра до вечера на ферме. Медаль за труд имеет. Две  таких  женщин  в колхозе. А мамка стара – любовь мою вечную и память. Она со мной выводилась с пелёнок до школы. Она и принимала меня через окно у отца. Примета  такая.  Умирали у нас дети, только двое выжили: я и сестра Шура.  Я тоже сильно как-то заболел. Мама уже саван шила. И вдруг я запросил холодной воды. Дали  тёплую воду – оттолкнул. Отец приказал:
 - Дайте! Что будет, то и будь!
Грамоте бабушка выучилась в городе.  Девочкой у богатых людей в няньках была. Мне казалось, что она всё понимает про меня. Даже мои тёмные замыслы  предвидела порой и предупреждала:
 - За огурцами в огород не ходи, в колодце полудница.
И вела показывать колодец, где полудница сидела. Это потом я узнал, что в колодце были замочены лыки, перевязанные верёвкой и опущенные в воду для размокания. А потом этими лыками  связывали веточки берёзы  на веники. Как поднимет она верёвки!  Как всплывёт лохматая полудница! Страшно-то как! Я бежать! Но мы с Мишкой прознали,  откуда огурцы можно было брать, не боясь полудницы.
 - Ты видел, что Фаломовна ведро огурцов засолила вчера?
 - Видел! В амбаре они,  - отвечаю я.
 - Возьмём по огурчику и  Нюшке унесём?
 Ну,  где Нюшка,  там и все остальные.  Однажды за день ведро уплели.  Бабушка только ахнула!  А что делать?  Тут пятеро, у другого   друга-соседа , Серёжки, шестеро, всегда жили они  впроголодь, босоногие, частенько бесштанные.  Хорошо, корова выручала. Да картошка.
Но ни мама, ни бабушка  не отпускали никогда без кусочка хлеба, кто мимо нас пробегал, а то и без конфетки. Сами зазывали   порой:
 - Эй, бесштанная команда, подойди к окну!
И давали им по конфетке. Ох, эти конфетки-подушечки! Помню, как я лазил за ними. Бабушка убирала их на полицу, почти под потолок. Так я к скамейке подставлял табуретку,  на них ставил другую  - и доставал. Опять же не один, верный друг помогал. Сестра не выдавала, ей тоже  конфет хотелось, а ведь я ей досажал частенько. Только клетку построит у двора, кукол навертит из тряпок, рассадит их, а я всё разбросаю. Досадно было, что меня играть девчонки не брали. Рёву-то было!
     Бабушка сердилась  на меня, отправляла гусей стеречь – не дай  бог, на пшеницу  забредут, а они любили туда заходить.  Только  убежишь на минуту  искупнуться, посмотришь -   уже на поле. И молчком ведь уходили, не гоготали, как будто понимали, что творят незаконное дело. Смешно так едят! Только клювы торчат, когда  колосья общёлкивают. Так интересно! С низа начинают и клювом вверх.
Терпеть не мог гусей пасти! Это сущее наказание для меня было! Не искупаешься   как следует. Кто кого стерёг, до сих пор не пойму. Я в речку – они на поле! Вот и бегаешь взад и вперёд! А когда маленькие гусята, от ворон  береги. Ох, и настырные! Однажды в грозу один не пришёл вместе со всеми. Долго я  его искал.  А он завалился в канаву и никак не выберется.  А дождь проливной, гром, молнии сверкают. А не убежишь, пока не найдёшь! Бабушка всё равно отправит! Гусей у нас всегда было много. Две гусыни  штук по десять высиживали. И это до тех пор, пока мама парочку не отдала. Всё! По четыре гусёнка каждый год!  Это уже без бабушки. Она бы не отдала.  Она с гусынями, как с людьми разговаривала.  А вы видали, как пляшет гусак? Очень интересное зрелище! Когда впервые выйдут гуси гулять с маленькими гусятками, гусак начинает плясать. Перебирает своими лапками и гогочет. Радуется детворе!  Сейчас я на гусей не сержусь! А бабушке  удивляюсь, какая она всё-таки и умная, и  догадливая была!  За столом залетела мне горячая картошка в прореху у штанишек, я заорал благим  матом, только бабка мгновенно среагировала.  Как она поняла? 
   Строгим в семье у нас был отец. Михаил Афанасьевич. Несмотря на то, что он никогда не кричал, мы с Шурой его побаивались.  Стоило матери сказать: отцу нажалуюсь – всё, шалить переставали.  Да мы особо-то и не шалили, некогда было.  За день так набегаешься, что еле до постели доберёшься.
     Про нашу улицу тоже хочется рассказать.   Вдалеке от большой  пыльной дороги, у речки – это главное достоинство!  Родник близко!   Мостки женщинам бельё полоскать в хорошем месте, переход через речку рядом.   Лес   недалеко. Маленькая улочка, в пять домов, да с краю, поэтому, наверно, и Забегаловка.    Когда скотину стали  держать немногие, у домов выросла трава. Перед нашим домом – ромашка ковром  расстелилась. Короткая, ровная! Как в песне – зелёная, зелёная трава! Босиком бегать было так приятно! Жаль, что это было не всегда! Свиньи раньше  бродили  по деревне, сами себе корм находили. Никто их не гонял. Всё перероют, все корешки выберут! Какая уж тут трава!  Осенью, в дожди, грязь непролазная!  Без сапог не выйдешь! Хорошо ещё стадо проходило не по нашей улице.  Коров за прудом пасли. Это в противоположной от нас стороне.  Всё вспоминается сейчас! И ключ этот, шумный, нетерпеливый, ледяная вода, а мы плескаться в нём любили, чтоб потом сразу в речку. Интересно ведь! После ключевой воды  - вдруг в реке тёплая вода!  А речка такая ласковая, такая тихая! Ага! Тихая! Посмотрели бы вы на неё весной! Разгневается – беда! Дикая и страшная! Никого и ничего не щадит! Даже бани из соседних деревень приносит! Как-то сарай плыл, а в нём поросёнок визжал!
 И с нашим переходом связана смешная история. Переход из двух брёвен. Нам с Мишкой запрещено было по нему переходить. Недалеко мост, всего через два дома. Но когда спешишь, а спешили мы с Мишкой всегда,  ходить шагом не могли.( Не могли ещё и потому, что всегда с ободом от колеса. Днями бегали по деревне!) Река бурная, а мы, храбрецы голопузые, чтоб сократить путь, поползли по этим брёвнам. 
 - Да пошли, Мишка, никто не увидит!
А отец как раз к переходам зачем-то подошёл. Кричать нам  не стал, подождал, когда мы переползём, и  вичкой мне по мягкому месту.  Мишке хорошо, ему не попало.
      Мы зажиточными считались. Держали лошадь, корову, овец, поросёнка, гусей, кур. Отец купил пчёл, когда на пенсию вышел. Лошадь в гражданскую белые увели.  Белые взяли и деда моего, Гаврилу  Смыслова.  Похоронен в Еловском  районе, под селом Дуброво. Бабушка туда ездила. Я  об этом знаю со слов родителей. Корову тоже стало трудно держать, так как огороды обрезали.  И хоть этой землёй никто не пользовался, косить было нельзя. Постепенно это место заболотилось. Помню, как лягушки надоедали. С тех пор их ненавижу. Очень недовольны были крестьяне этим постановлением, но против власти не пойдёшь. Сейчас-то  многие  поняли, что это было глупейшее решение. Отучали людей  от земли, от деревни.
     Постепенно всё хозяйство рушилось. Бабушки уже не было.  Родители старели. Отец оставил телёнка и пчёл. Их держал до конца. 
     Я до поступления в вуз жил в деревне. Потом армия.  Закончил Ножовскую  школу.  Учился неплохо, но в восьмом классе заблажил. Вместо уроков убегал в лес, в шишки играли с друзьями. Помню чудесный сосновый бор, сухо, тепло. Земля – песок. Но к отцу пришла учительница и рассказала про мои проделки.  Отец,  как всегда, был краток:
 - Хочешь учиться – учись, не хочешь – работай!
Сказал, как отрезал.  Я понял. Закончил  школу без троек.
    Отец у меня был  смекалистым, немного себе на уме,  по пустякам не болтал, не сразу и отвечал.  А скажет так один раз, повторять не любил. С тремя классами образования работал в колхозе бухгалтером. Суждения выносил строгие, но справедливые.  Собрали как-то богатый урожай пшеницы, с государством рассчитались, всем трудодни закрыли, а зерна ещё много осталось. Решили людям раздать. Кто-то донёс. Все знают, кто, и я знаю. Приехал прокурор из Елова,  Ошмарин.
 - Председатель, готовься отдать партбилет, а ты, беспартийный, готов котомку.
Но, к счастью, мудрость и порядочность прокурора (а он таким и был) победили. Отца только убрали с должности.
    И на войне он вёл себя разумно, поэтому и жив остался. Знал, когда вперёд бежать, а когда лежать.  Жалел очень молодых, кто по неопытности  погибал, порой из-за  глупых приказов командиров.  Где бы надо выждать, осмотреться, они толкали  солдат под пули.  Трижды был ранен, лечился . После третьего ранения пришёл домой.  Отрезать руку в госпитале не дал.
Долго лечился дома под присмотром мамки старой.  Друг упрашивал его остаться в Ленинграде,  он отказался.
 - Нет, у меня там жена Талька (Наталья Гавриловна) и дочь.
Дочь первая его увидала, когда он в деревне появился.
  - Мамка, мамка, папка  наш  к Алексею зашёл!
 Мама кинулась к соседу, не веря своему счастью.
А потом отец рассказал, с каким трудом он добирался домой.  И пешком приходилось идти, и на попутках, и в вагонах, и на пароходе. Как попутчик выбил у него фляжку, когда он хотел напиться из лужи:
 - Ты что? Сдохнуть хочешь?
Опытным ведь был,  кадровую прошёл,  воевал до 44 года, а чуть не оплошал.
Мы удивляемся силе его характера, когда он по совету хирурга Николаева ( замечательный  врач был в Елово) бросил курить.  Купил папирос, положил на вид на печку, а сам не притронулся к ним.  Вот тогда он пчёл и завёл.  Толковым пчеловодом стал. И на колхозной пасеке работал.   С пасекой и меня многое связывало. Я часто ходил на пасеку к отцу, помогал, хотя километров  восемь до неё было.  А однажды мать с отцом уехали к Шуре в Пермь, она тоже сначала в няньках у кого-то служила. Благодаря этому и паспорт получила. А в то время уже работала на заводе, да и я уже не маленький был. Подросток. Пришёл, всё, что надо сделал, стал ложиться спать. И вдруг какой-то звук – бр-рр!  «Ну, всё, воры!  Куда бежать? А может медведь?» Тихонько встал, лампу зажёг и вижу – кот из подпола лезет. Я догадался: там доска болталась. Днём я на это внимание обратил. Кот дважды на неё спрыгивал, когда уходил и когда приходил. Весело стало!
     Много весёлого и хорошего было в нашем с Мишкой детстве.  Любили мы за ягодами и грибами ходить. Бабка про  меня говорила, что я  счастливый на грибы и ягоды. В одно лето девять вёдер малины домой натаскал! И ни одной в лесу не съел! Помнил бабушкины слова: нельзя в лесу, когда собираешь, малину есть, голова может заболеть. Вдруг ляжешь и уснёшь. Не забывай про медведей. Медведи вместе с нами порой малину брали! Ох, если бабы увидят! Визгу-то! И корзинки побросают, убегая! А медведь хоть бы хны! Ест потихоньку, иногда поуркивает, доволен, видимо. Малину сушили, потом пироги пекли. Ох, зимой хорошо! За малиной ходил за восемь километров, ближе не было. А вот грибы росли близко. За ними бегали с Мишанком в Пердун-лог и в Двои ложки, это километра полтора от нас. Всякие брали, а осенью за рыжиками ходили. Однажды наткнулись на полянку, где рыжики, как пятачки. Ну рыжо! Ну рыжо!  Резали, резали, а ещё много осталось!  Решили, что на другой день пойдём. Пришли – и не следочка! Как будто их тут не было! Иней убил!  Так и с опятами бывает. Горы и горки, а приедешь через неделю - даже гнилого не найдёшь!
  Ещё одна моя радость в детстве – это собаки. Мы их держали всегда. Приносил их чаще всего я, когда подрос.  Раньше – не знаю, кто. Они за мной и на пасеку к отцу ходили, и на лыжах я с ними катался. Посажу их на загривок – и с горы! Лишь однажды мы с Тузиком оплошали. Катились, а я не догадался, что метель была, значит, заносы должны быть. Так и есть! Нанесло под горку, а я не увидел. Лыжи воткнулись, Тузик кубарем вперёд, я тоже, даже валенки в креплениях остались. С тех пор Тузик со мной не катался.
  Но маленькому они порой мне досаждали. Только выйду гулять, а одна какая-то тут как тут.  Прыгнет сзади на меня – я носом в снег. Только начну подниматься, она опять меня   лапой  толк !  Пока её не отгонят  или пока я не зареву – не отставала.
     Но больше других мне запомнилась Ласка. Охотничья собака.  Серая, хвост крючком. Кто-то мне её отдал. Пока идёшь с ней по лесу, всех белок тебе покажет. Но ни отец, ни я не охотились.  Жаль, пришлось с ней расстаться. Кроликов с фермы стала таскать. Восемнадцать штук как-то принесла.  Отца оштрафовали.  А  умные  какие они! Ни на кого не лаяли, кто мимо дома проходил, а на мужика, который из собачьих шкур шапки шил,  всегда бросались.   Ещё одну соседку не любили. Не знаю, почему.  Болтали, что она скотину портит.
  А родителям я, когда подрос, помогал много.  Каждое лето. Работал и на сеялке. Мешки таскал. Длинный и худой, а сил было маловато, но старался всё равно. Работал и на тракторе. Ведь у нас в школе было машиноведение, я получил права тракториста. Помню, как соревновались с напарником, кто быстрее  до конца поля доедет. Эх, хорошо!  Были и казусы. Пахали как-то ночью. Спать хотелось. Тракторист говорит:
 - Иди, малость поспи, только в лес иди! На поле не ложись!
Я же в лес не пошёл, лёг на поле, на солому. Сквозь сон услыхал шум трактора. Выскочил, можно сказать, из-под трактора. Тракторист аж побелел, заругался.
 Балуясь с напарником, заваливали трактор в канаву. Не смогли во время повернуть. Отделались легко, другой трактор вытащил.
     Но не совсем был бестолковым. Дали колхозу новый трактор. Я поработал на нём и говорю:
 - Стук какой-то слышу. Что-то с ним не то!
 - Да ну тебя! Что ты понимаешь! – ответил механик, когда трактор пригнали в МТС.
 На тракторе работали  до тех пор, пока не запороли.   Разобрали –  нашли,   в чём причина. Отослали деталь на завод. Выяснилось, что всё дело в заводском браке.
 Озорное моё детство! Такое  ты счастливое! У меня была мамка стара,  родители,  меня  они любили!  У  меня были верные друзья! Во мне многое из этих лет.  Все мои  навыки и умения из дома, от отца в первую очередь.  И от хороших учителей в школе.  Благодарю всех!