Мир-за-Стеной

Видимо это очередное посещение страниц, которое не принесет ничего. Но я должен писать, чтобы внутри самого себя сохранить веру в неслучайность происходящего.

Когда я только еще начинал свой путь в этом Мире, я попросил маму посетить гадалку. Мама выполнила мою просьбу. Позже она рассказывала, что гадалка повторяла мои детские рисунки, предупредила о том, что рядом со мной вьется девушка, которая принесет мне  несчастье, сказала, что я должен продолжать писать.

Вот я и пишу, порою что-то стоящее, а порою  абсолютный бред, лишь бы не потерять спасительное чувство оправданности моих сегодняшних испытаний. Собственноручно исковерканную душу согревают мечты о будущем благосостоянии, о будущем, в котором не придется задумываться о бытовых проблемах.

Только что прочитал, что одной из проблем писателей является паранойя. Благодаря наркотикам и слабовольному детству, она стала моим постоянным спутником и, вполне возможно, останется со мной до конца моих дней, а вот стал ли я писателем или стану ли им в далеком или близком будущем – большой вопрос. Думаю именно моя спутница виновна в том, что часть души не прекращает сомневаться в мечтах.

Когда я был еще ребенком, я мечтал о том, чтобы мне ничего не надо будет делать, но при этом меня будут кормить, одевать, следить за тем, чтобы со мной ничего не случилось. После всего пережитого я уже не могу удивляться тому, что эта детская мечта обрела форму в колонии строго режима. А потому, даже страшно подумать о том. что может произойти со мной при реализации моих ленивых мечт.

Потому и приходиться во многом одергивать себя. Я заметил, что к себе отношусь гораздо строже, чем к окружающим людям. Я могу найти не только оправдание для их поступков, но и поверить в эти оправдания, себя же я могу только оправдать, но веры в оправдание у меня не будет. Всему виной мысли об избранности и особенности. Эти мысли, естественно, избаловали меня, ведь избранным должно доставаться только лучшее, но эти же мысли сделали меня аскетом, ибо избранность влечет за собой гораздо  большую ответственность и накладывает совершенно иные обязательства.

Другим мое поведение кажется смешным, нелепым, неоправданным, но для меня каждое действие наполнено смыслом. Именно потому взаперти мне тяжелее, чем могло бы быть.

Считается, что мы терпим наказание, которое должно подавить страхом перед его повторением жажду последующих преступлений. Считается, что мы проходим процесс исправления, после которого жажды преступлений возникнуть уже не должно. Но все это бред; если бы не мысли об исключительности, я бы не страдал, не чувствовал своего наказания.

Я открыл для себя удивительную вещь – общество, некий социум, с огромным трудом может найти способ наказания индивида. Человеческое существо – удивительная сволочь, которая может приспособиться к любым условиям. И, естественно, приспособившись, оно уже не будет испытывать никаких неудобств. Общество знает лишь одну форму контроля – общественный контроль, а потому оно наказывает не тех, кто совершил преступление и был пойман, а их семьи, их родных людей, чтобы потом именно они посадили своей любовью, своим пережитым страданием бунтаря на поводок.

Наши семьи наказаны больше нас, и лишь те, кто считает себя исключительными, постоянно носят на своем теле следы от ожогов, порожденных знанием этой простой истины. От этого мое существование превращается в прислуживание Мазоху.

Я видел, как здесь умирают люди, я видел, как чье-то тело лежало в протекающем тусклом тюремном коридоре, накрытое его пожелтевшей от стирок простыней. Заключенных просто проводили мимо, ведя на свидание с адвокатами, родными, за посылками или на суд.

Другим откровением для меня стал разговор одного из заключенных со своей матерью или женой [мы можем слышать разговоры друг друга пока стоим в очереди на телефонные переговоры]. Он ругал свою жену/мать за то, что она что-то не доложила в продуктовую передачу. И как можно считать, что он наказан?

Это ужасно, но еще ужаснее, когда в самом себе замечаешь ростки подобного поведения. Очень трудно не поддаться тлетворному влиянию общества потребъектов. Лишь действительно сильные личности смогут не слиться с единой безликой массой, но то, через что им предстоит пройти при этом, покалечит их души.

Что я вынесу отсюда? Какую песнь принесет вам мое сердце? Я боюсь, боюсь, что буду разносчиком чумы. Я хочу верить в человека, в простого человека без больших букв и героических поступков. Но здесь, в концентрате общества, в его уменьшенной версии я теряю эту веру.

Кем мы стали? Понадевали маски добродетели, но за мишурой цивилизованности скрываются дикие, злобные звери, жестокость которых тем сильнее пылает, чем дольше их загоняют в клетку морали. Зло, творимое в современном мире, стало неожиданным, а потому более ужасным и необузданным.

Заключение меняет человека всего лишь один раз, все остальные метаморфозы происходят лишь в рамках первой. Она осознается не сразу и, зачастую, не внутри тебя возгорается свет осознания. Об изменении ты узнаешь из книг, из разговоров других людей, которые тобою были услышаны совершенно случайно, из просмотренных фильмов, из происходящих событий, свидетелем которых ты становишься или в которых принимаешь участие.

Эту единственную метаморфозу могут пережить далеко не все. В области особой опасности находятся самые молодые из нас. Еще совсем недавно их мечты свободно парили, перетекая из одной формы в другую, теперь же им позволено мечтать только об одном.

Я стал вещью, как и все, что меня окружает. Я больше не властен над своей жизнью. И я даже не знаю слов, которыми мог бы передать вам это состояние. Никто из нас никогда не задумывался о судьбе разбитого нами стакана, но теперь мы сами стали этой еще целой посудой, которую в любой миг могут смахнуть с полки; никто и не заикнется, никто и не остановит движение карающей длани, а наши усилия, все наше сопротивление лишь звон разбитого стекла.

Я вещь. Как тумбочка, на которой я пишу эти строки, или  ручка, которой я их пишу. От этого иногда становится страшно. Этот страх сковывает не только тело, но и, что еще ужаснее, душу. Я ведь знаю, теперь я ведь знаю, что за стенами этого мира, я продолжу быть вещью. Измениться лишь форма, появятся игрушечные колеса, крылья или еще что-нибудь. Как вещь я стану свободнее, защищеннее, наподобие хрустальных фужеров, хранящихся под защитой стеллажа или родительской опекой. Но стоит ступить за черту, сделать то, что не запланировано для тебя системой, и все та же рука превратит твое тело в осколки, рассыпанные на задворках храма всех истин. Не могу представить, что мне нужно сделать, чтобы вернуть человеческую душу, человеческую судьбу.

После того, как страх проходит, я смеюсь и даже улыбаюсь. При всех минусах Мира-за-Стеной, у него есть огромный плюс – откровенность и искренность. Там, за Стеной, вы живете в разных квартирах, покупаете разные машины, едите разную пищу, носите разную одежду, здесь же, с моей стороны заграждений, рвов и колючей проволоки,  люди лишены такой возможности. Я не жалуюсь на то, что у нас этого нет, ведь в конце концов мы преступили закон этого общества и должны быть лишены его привилегий, но после тысячи мыслей отчаянья, я рад, что все так произошло. Пока вы выбираете между иллюзиями, у нас отбирают иллюзию выбора, а значит обесценивают то, на чем строится ваше мнимое благополучие, которое обратилось бы в прах и утекло сквозь крепко сжатые пальцы, будь здесь больше людей, умеющих лишить себя окружающего мира, чтобы обрести мир в своем сердце. Но нет, они бояться оборвать последнюю нить, связывающую их с Иллюзионом, и начинают здесь строить под руководством избранных рабов мир, подобный вашему.

Признаться, я удивлен. У заключенных есть общий «враг» - охранники-, что по теории неоконсерватизма должно объединять их. Но мы разделены на красных и черных, на блатных и обиженных. Вместо того, чтобы противостоять системе, что вполне естественно для изгоев общества, мы грыземся друг с другом. Нас разделили и над нами властвуют – древние истины живее новейших откровений. Общее горе не объединяет, общая боль не заставляет лечить раны друг друга.

Если мы хотим создать новую формацию, новый класс, новое общество – мы должны найти выход из тупика. Либо мы признаем, что человек не добр, не справедлив и им движет желание собственного благополучия, либо все морально-нравственные системы, существовавшие до сих пор, не созданы для поддержания в наших душах Добра, Справедливости и Сочувствия, а значат служат Злу.

Мы не знаем, что ищем, к чему идем. Все наши цели туманны и облачны. Они подобны мыслям, которые возникают на границах реальности и сна.

Нас учили четко и ясно формулировать свои мысли, «формалировать» их, так почему же стоит подумать о наших общих целях (есть ли они?), как все  мысленные конструкции теряют форму и прочность?

Мы не хотим наступления Нового Дня, ведь какими бы яркими не были огни, которыми мы освещали свой Путь, они померкнут при рождении Зари. В этом беда всех революционеров, новаторов и пророков. они желали достижения своих утопических идей, но не могли смириться с потерей собственной значимости при этом. Потому и бросали они свои идеи на холст бесформенными  мазками, что приводило к их заражению старыми конструкциями, а значит ничего не изменяло.

Для того, чтобы идея жила, ее проповедники должны быть ее олицетворением. Если мы создали новые законы, мы должны жить согласно им; если мы создали новую мораль, мы обязаны следовать каждому ее пункту.

Пока каждый из вас не станет воплощением того, что он говорит, в словах не будет истины. Летать в идеальных мирах хорошо и приятно, ведь тебе не надо отказываться от многих вещей, которые дарит подчинение существующему миру.

Наш мир наполнен всевозможными формами насилия. Оправданная жестокость и равнодушие давно стали чертами каждого нового поколения. Если вы ничего не собираетесь менять, если знание о том, какими словами выпросить у куска мяса за должностным столом нужное, важнее, то это значит, что вы одобряете существующий миропорядок.

Мы привыкли считать, что зло может быть только активным, но это не так. Нас приучили к тому, что достаточно охать и ахать, видя преступление, достаточно сопереживать пострадавшим – это исключит тебя самого из круга виновников. Однако пассивное наблюдение за творимой несправедливостью делает вас соучастником ее создания.

Вместе с правом на свободу слова, жизни, веры нам было дано право на бездействие, и ради этого последнего права мы готовы отказаться от всех остальных. Мы готовы закрывать глаза на что угодно, лишь бы нас оставили в покое. При этом именно мы первыми кинемся обличать несправедливость, если вдруг обратное поведение окажется для нас вредным. Это не обвинения, это лишь холодный самоанализ. Мы не виноваты в подобном поведении, ведь за плечами у нас стоят целые поколения, которые шли этой же дорогой. Они не могли научить нас иному, ибо, как и большинство из нас, не знали иной жизни. Но мы будем виновны сейчас, если продолжим созерцать и соглашаться.

У нашей цивилизации был шанс остановиться, был шанс понять, что вместо троп «града Небесного», мы идем дорогой, выстланной благими намерениями.

Я не могу узнать точно каким был категорический императив самых первых времен человечества, но первый из известных мне категорических императивов звучал так: «Не поступай с другими так, как не хотел бы, чтоб с тобой поступали.» Честный и прямой императив. Если не хочешь боли – не приноси боль. Элемент сделки практически отсутствует. Подписавшись под этими словами, человек лишь признает закон наказания. Но он честен, а честность, пожалуй, единственная добродетель.

Второй известный мне императив звучит так: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Казалось бы, вот он – путь в «град Божий», но если при словах «Возлюби ближнего своего» мы открываем для себя границы Нового царства, то словами «Как самого себя» нам выкалывают глаза, и мы теряемся и не ведаем куда идем. Нет более эгоистичной и слепой любви, чем любовь к самому себе. Когда мы обращаем такую любовь на другого, то, в первую очередь, мы ищем в нем себя, и либо находим, либо придумываем, и лишь после этого любим. Следствие подобного – разочарование и отказ от чувств вообще.

Третий категорический императив можно назвать активным: «Поступай с другими так, как хотел бы, чтоб с тобой поступали». Именно этот императив стал зерном, из которого произросло общество потребъектов. Если ты хочешь получить радость, дай другому радость. Основа товарообмена. Мне даже не хочется ничего говорить дальше, ведь для слишком многих людей идеи, рожденные из этого зерна стали святынями…