Свеча в сугробе

Владимир БЕЛОГОЛОВ

С в е ч а   в   с у г р о б е

стихи

МУРМАНСК-СЛАВСК
1991-2015


     В книгу наряду со стихами из сборников разных
лет, «Войдите!» (1991), «Эхо» (1993, 2008) включены новые и ранее не опубликованные стихи.
     Автор благодарен всем, кто помогал в работе над книгой.


М Н Е   С Т Р И Ж О М   П О Л Ю Б О В А Т Ь С Я …


***
Поезд мой уходит в детство.
Дальний путь.
Мне не то что наглядеться -
мне взглянуть,
где на горках в кровь коленки
расшибал,
где с отцом на зорьке летней
пропадал,
жёг траву, ходил за плугом
сквозь весну
и щурят тягал упругих
на блесну.
Выйдешь в сад к берёзам старым -
зелень ввысь,
вишняки по крутоярам
разбрелись.
Мне стрижом полюбоваться
под стрехой
да в подсолнухи ворваться
за рекой,
да в саду по-над откосом
ночевать,
да косой на поле росном
помахать.
Но снесён мой деревянный
старый дом
вместе с яблоней корявой
под окном.
Нет берёз, чтоб стройкам нынче
не мешать.
Из всего, что мне привычно,-
только мать.

***
Я с отцовской могилой прощался,
где к венку привалился венок.
Сигаретный дым по ветру рвался.
Уезжаю на Дальний Восток.

Как отец, в офицерских погонах,
над оградой фуражку держу.
Что в преддверье лихих перегонов
я ему, уезжая, скажу?

Сквозь два века прошёл ты в сомнениях,
сквозь четыре войны прошагал.
Твоего я жду благословения,
я хочу, чтоб меня ты обнял.

Знаю, всё тебе слышно и видно.
Разлучить нас - нет власти у тьмы.
Буду жить, чтобы не было стыдно,
когда всё-таки встретимся мы.

Мой черёд поскитаться по свету.
Повезёт - возвращусь под конец.
На могилу кладу сигарету.
Докури. До свиданья, отец.

***
Звёзды глядят с глубокого
неба в глухом саду.
Перед твоими окнами
в юность свою иду.
Даже порой мне кажется,
что из того окна
чьё-то лицо покажется
и зазвенит струна.
Дивные превращения -
путь через столько лет.
можно просить прощения,
но возвращенья нет.
Только порой мне кажется,
что из того окна
чьё-то лицо покажется
и зазвенит струна.
Стали давно мы взрослыми,
к юности не шагнуть,
но до неё берёзками
высвечен долгий путь.
С грустью смотрю и кажется,
что из того окна
чьё-то лицо покажется
и зазвенит струна.

М О Е М У   Д Е С Я Т О М У   “В” …


***
                Сергею Зюзюкину
Медленные троллейбусы
по снежной ползут тиши.
Деревья невских аллей босы -
их снегом припороши.

Зиму - долой с тротуаров!
Не всё ж холодам сквозить.
Мне бы с тобой на пару
сугробы с души сгрузить.

Деревья глядят замороженно,
да негде и мне ночевать.
Мы выпьем с тобой, как положено,
чайку, посидим и - спать.

И радость в обоих тихонько
вселяется тёплым клубком.
Нас дворник баб Зина бойким
разбудит с утра матерком.

Счастливые мы, Серёжка,
и, пусть не всегда будет так, -
ты ключ мне оставь на окошке,
на свой убегая физфак.         Ленинград 1975


             Моему десятому «В» 
Я - на встрече.
И снова – молод.
И как будто впервые
люблю.
Неуёмное сердце
и голову
раздарил,
как клад по рублю.

Буйство зелени,
взглядов холод -
всё вбирал в себя,
не страшась.
От того и остался молод,
что лишь нами
порой дышал.

И, счастливый,
что как-то спасся,
я увидел нас,
ошалел
и живу
пришествием счастья,
что укрыться средь нас
сумел.

От того я силён,
свободен,
что во мне
золотой запас
сил,
который долгие годы
я ношу,
получив от нас.         Таллинн 1983

***
Закончилась пятнадцатая встреча,
смех отлетел, и нам пора на взлёт.
А я звездой счастливою отмеченный,
хочу, чтоб повторился этот год.

Да, время нас коснулось, всех коснулось.
Одних ласкало, мучило других.
И это всё теперь во мне проснулось
на встрече одноклассников моих.

Мы изменились. Мы не изменились!
Как прежде, непокорность в нас живёт.
Вот только плечи как-то опустились,
да вот во взгляде что-то вдруг мелькнёт...

Девчонки наши нынче много курят,
а то - не приезжают вообще...
Работа, быт, житейские ли бури,
оставившие шрамы на душе...

Да, время нас коснулось, всех коснулось.
Одних ласкало, мучило других.
И это всё теперь во мне проснулось
на встрече одноклассников моих.

               Одноклассникам
Облетят мои октябри.
К вам войду я и плащ сниму.
Заметут меня январи,
но я прежде - вас обниму.

Когда к вам доберусь без сил,
те - разогнаны, загнан тот, -
об одном бы я попросил -
чтоб встречались мы каждый год.

Пусть - работа и пусть - семья,
пусть вздымается быт стеной, -
приезжайте, прошу вас я,
хоть недолго побыть со мной.

Буду видеть ваши глаза,
буду руки ваши сжимать.
Как я много вам не сказал,
ещё больше - хочу сказать.

Мы дыханьем одним вздохнём,
засмеёмся, нальём вина,
и покажется ночь нам – днём,
как бы ни была ночь черна.

И не важно, о чём, сойдясь,
будем мы говорить в тот день,
если радость плещет из глаз,
если с лиц исчезает тень.

Наш разъезд неизбежен, как
торопливый времени бег,
только сердца тугой рюкзак
на год силы хранит в себе.     Таллинн 1989

***
Я опять вернулся в интернат
и прошёл под ивами в калитку
на крыльцо, что я оставил прытко
четверть века - миг - тому назад.

Здесь осуществилась связь времён
и пространства, в этом вестибюле.
С севера и запада поклон
вёз сюда я, как ветра ни дули.

Низкий синий треугольный стол,
кресло с драной спинкой, подоконник...
Здесь я годы лучшие провёл.
Здесь перила греют мне ладони.

Класс математических боёв,
где Декарт с портрета смотрит грустно...
Здесь паркет мы драили втроём,
до сих пор отсвечивает тускло.

Там - в сгущёнку завуч сел на стол,
тут - ведро с водой влетало в двери,
но когда б директор ни вошёл, -
знали мы - нас любят, ждут, в нас верят.

Лазали в окно по простыням,
голубей на чердаке ловили
и с олимпиад из разных стран
первые дипломы привозили.

Я опять вернулся в интернат
и прошёл под ивами в калитку
на крыльцо, что я оставил прытко
четверть века - миг - тому назад.        Ленинград 1995


В   В О Е Н Н О Й   М О Е Й   А К А Д Е М И И …


***
В военной моей академии
ремень автоматный надену я.
У стенда ракет обречённых
стою в карауле почётном.

Штык-нож на бедре чуть качается
и дождь по плечам растекается,
и “Приму”, что лучше “Авроры”,
курю я. И вижу заборы.

***
Стоят у казармы мальчики.
Исполнены собственной значимости.
Дым из ноздрей - не иначе как,
любующиеся собой.

Красивые, стройные мальчики,
мне - тем больнее, тем жальче нас.
Отправят туда, где жарче, нас.
В чужую страну, на убой.

                Военная академия
Дают без доказательств теоремы.
И на плацу решают все проблемы.
И заставляют выполнять приказы.
Которых сторонюсь я, как проказы,
Не принимаю и не понимаю.
Но - выполняю их, но - выполняю...

                В патруле
За решёткой, в полутёмной клетке,
свесясь со скамейки головой,
пьяная девчонка-малолетка
спит передо мной.

В пыльной куртке и в помятых брюках,
надломился стоптанный каблук.
Наклониться не хватило духа
над разбросом рук.

Утром ты проснёшься, будешь снова
где-то пить, в подъезде ночевать...
Чем тебе помочь? Участьем, словом?
Как тебя поднять?

Нас особою отметил меткой
Тот, Кто подарил нам право жить...
Вниз лицом, распятая, по клеткам
Русь моя лежит.

                Распределение
Любопытные взгляды.
Главный смысл - между строк.
За вопросом: “Вы - рады?
Вам - на Дальний Восток”.
Кто-то тихо присвистнул.
“Что Вам это даёт?”
Помню первую мысль. “Там -
солнце раньше встаёт...”.
Самолётом сквозь вьюги -
восемь долгих часов.
Семь затянутых туго
часовых поясов.
Кто-то тихо молился
на Европу, на юг...
Ну а я - поселился
среди сопок и вьюг.
Без особой печали
и без лишних прикрас.
Мне столицами стали
и Хабаровск, и Спасск.
И пускай эти строки
без изящных идей -
я обрёл на Востоке
и врагов, и друзей.
Мне бывало и трудно.
Только рядом со мной
Были добрые люди
с беспокойной душой.
Я вобрал в себя соки
из суровой земли.
Чтоб стихи о Востоке
и в Европе прочли.          Ленинград 1979

                Пилота хоронят
Вздыхают трубы тяжко-тяжко.
Сдавило горем горла труб.

Без крика виснет в небе чайка.
Небесный след от Божьих губ.

Она над музыкой снижалась.
И мелкий дождь летел на гроб.

То небо с плачем наклонялось.
И целовало его в лоб.

                Затяжной прыжок
                А. Мазникову
Парашют не раскрывается
у меня, у чудака.
Ниже - Шурка кувыркается,
прошивает облака.
Не разрезать финкой стропы и
не уйти на запасной.
Протараню склоны сопок я,
жалко - буду не живой.
Шура - мастер, матерщинник он
и инструктор. Не впервой
Шуре прыгать, но в лощине он
приземлится не со мной.
Ведь секунда за секундою
скорость копится моя.
Ситуация паскудная
и не сделать ничего.
За спиной моей десантною -
ящик-метеокомплект.
В нём - шашлык, замочен знатно он
и забит в тройной пакет.
А у Шуры... Шуры... Спирта там...
Восемь фляжек он залил.
Да, конечно эти литры мы
так бы съели, приземлив!
Не судьба мне, видно, братия,
С Шурой в сопках пировать.
А в полку - пока там хватятся
шашлыки пособирать...
Стол накроют, да не нам уже.
И помянут - как забыть?
И Наташа - будет замужем.
И не мне - её любить.
Я прощаюсь тихо с мамою,
с белым светом и собой.
И с Наташей – самой-самою...
С той, с которою, с одной...
Под дождём ли, по пороше ли
встретит - шею обовьёт...
Что ж, прощай, моя хорошая,
коль расклад такой идёт .
Как же я, чудило грешное,
завалил такой прыжок?!
Только силы вдруг кромешной я
снизу чувствую пинок.
Не до слёз и не до шуток мне,
в мыслях - я погиб давно...
Это Шура - парашютом мне!
Шуркин купол подо мной!
Знать, судьба-злодейка сжалилась.
Шура, как же ты сумел?
Чтоб в полку не опечалились,
белый купол подоспел.
Только в самую минуту ту,
что тут сделалось со мной,
сбоку сумка парашютная
выпускает запасной!
Я ведь ставил по барометру,
и поставил - не забыл.
И держу я купол по ветру.
Шура спирт не зря залил!
Приземлились между сопками.
Он - в болото, я - на кедр.
Шура тряс под кедром стропами:
“Подавай закуску, сэр!”
И летит со свистом к Шурику
раз-десантный мой пакет...
И меня, почти что “жмурика”,
Шурка ловит, как букет.

                Грузчики
                Ю. Степаненко
Носы, глаза и уши зажимаем
в противогаз, снимая скальп живьём.
Мы из ангара в самолёт таскаем
тела - в фольге, частями и с тряпьём.

Несём останки к “Чёрному тюльпану”
в подлёте сбитых в аэропорту.
Мы рот полощем спиртом. Мы не пьяны.
Но мы сдержать не можем тошноту.

Жара. Плюс пятьдесят.А мы - таскаем
“Груз - 200” по бетонке в самолёт.
Каких мужчин обратно отправляет
в Союз Афганистан... Который год...

Не хватит веса - в гроб песок кладётся.
Отправка будет строго по часам.
Их получают кто и где придётся.
И по чужим развозят адресам.
                Ликвидатор
                К. Бочарову
Ты часто ходишь в тёмных очках.
Жжёт солнце глазное дно.
И зубы, и сердце болят по ночам.
И память - как в страшном кино.

Апрель полыхнул, загорелся май...
Прошёл над Припятью стон.
Беда! Буди, поднимай, снимай,
веди, старлей, батальон.

Бензин и водка, жара и дым...
Смерть завела часы.
Девчонки ахают, всё забыв.
Целуют тебя в усы.

Дозиметр зашкалил. Робот заглох.
Замерли трактора.
А это значит - Четвёртый блок -
руками брать. На “ура”.

И травится пылью, как ни береги,
взвод мальчишек-солдат.
Кругом - не враги, ты - за рычаги...
И - в ад. Туда и назад.

Полгода ходил на горящий блок,
прикрывшись листами свинца.
И двигал руками твоими Бог.
Вулкан превратить в мертвеца...

Звезду Героя москвич предлагал
в обмен на колонну ЗИЛ-ов.
А ты вот - не взял... Ты его – послал...
Взял справку и - был таков.

Ты валишь оленей, подняв автомат.
Ловишь в прицел на бегу.
И про министров короткий мат
с усмешкой роняешь с губ.

Ты часто ходишь в тёмных очках.
Жжёт солнце глазное дно.
И зубы, и сердце болят по ночам.
И память - как в страшном кино.

***
                В.Будовому
А нас с тобой - несла в поэзию
дней юных бурная река.
Перила невские облезлые...
Твоя рука, моя рука...

Но мы с тобой туда повадились,
куда дорога не легка...
Где к спусковым крючкам приладились
твоя рука, моя рука...

А разбросало нас - не пулями,
хоть рядом голод и война.
Нет... Нас с тобой, едва вдохнули мы,
накрыла смутная волна.

Не устояли поколения,
исчезли в мути той волны.
Пропали маршалы и пленные,
в могиле собственной страны.

И виснут гирями пудовыми
в моей груди мои грехи.
Подружки детства стали вдовами.
Глаза - как тёмные платки.

И каждый раз в безсонье маюсь я,
когда такой встречаю взгляд.
И в том, что не безгрешен - каюсь я.
И в том, что жив, я - виноват...

Жду окончания проклятия.
Жду отпущения греха.
И жду тебя. И ждёт пожатия
твоей руки моя рука.
                Живым
Не всем дано поднять в атаку роту.
И лечь на пулемёт - не всем дано.
Война для вас - тяжёлая работа.
Давно привычной ставшая. Давно...
И вы её тянули. Бурлаками.
На танках. В самолётах. На горбу.
И носите подчас под орденами
осколок или пулю, как судьбу.
А шевельнётся - ждёте втихомолку,
скрывая боль от посторонних глаз…
Но долетевшие с войны сколки
и в наше время настигают вас.


Б Е З   М Е Н Я   О Б Л Е Т А Е Т   Л И С Т В А …


***
Я помню, в детстве наши драки
не безобидны были, нет.
Шли в ход, как по шальной собаке,
бутылка, цепь или кастет.

Гулял ремень свинцовой пряжкой
по спинам и по головам.
Упавший - бит под дых, с оттяжкой
был так же, как сражался сам.

Я помню все порезы, шрамы,
как нож, как пулю получал
и как боялся - лишь бы мама
не слышала, как я кричал.

Друзья мои и одногодки,
служили ли, тянули срок,
за что теперь вы рвёте глотки,
за что стволы суёте в бок?

В Анголе и в Афганистане,
и в Кампучии, и в Чечне
несли мы ужас и страданья
на самолётах и броне.

Мы выпивали на “отвальных”,
на встречах - было веселей.
Но становился каждый праздник
всё тяжелей и тяжелей.

Был в вертолёте сбит Серёга.
Серёгу удалось спасти.
Но вот ещё б Серёге - ноги,
чтоб орденами потрясти...
Сплетались судьбы, как тропинки.
Но каждый - по своей ушёл.
Кто - в плен, кто - без вести, кто - в цинке...
А кто – домой. Опять - за ствол.

Я - жив пока. Не на протезах
я, слава Господу, хожу.
Но, помня пули и железо,
ствола и зла я не держу.

Я наклоняюсь над стаканом
и, как дурак среди мужчин,
твержу: “Как сделать, чтобы мамы
не слышали, как мы кричим?”

***
Сливы синие, ивы, смородина...
Вас лишился, лет тридцать тому.
Но зовёт и зовёт меня родина:
“Возвращайся, я жду, я приму”.

Без меня поле травами кроется.
Без меня облетает листва.
И земля, где отец мой покоится,
ждёт меня. И не год, и не два...

У вокзала за лесом, за речкою
проглядела глаза моя мать.
Я давно не писал ни словечка ей.
И лишь на день привык заезжать.

Шесть границ, с двух сторон на пути моём.
Шесть унылых заборов стоят.
И слезами печаль я не вымою
возле этих казённых оград.

***
Если сбыться должно -
всё сбудется,
и придёт, и не остановится.
Только ждёт меня моя улица,
где каштан надо мною склонится.

Перелески мои забытые...
И дороги, что в них затеряны...
Не дадут пропасть под копытами
ни врага, ни судьбы, ни времени.

***
Год за годом, день за днём недели
виснут, как провисшая струна.
Ты стоишь на мировой панели,
некогда могучая страна.

И опять мы за тебя в ответе.
А в ответ не хочешь ты сказать:
“Если у меня плохие дети -
значит, я была плохая мать.

Пропилась, обрюзгла, разжирела,
рвусь на незаслуженный покой.
Без детей, ума, души и тела
по миру с протянутой рукой.

Жмутся позаброшенные дети
к юбке по окраинам моим,
я за них и за себя в ответе,
я сейчас нужней, чем прежде, им!”

Год за годом, день за днём недели
виснут, как провисшая струна.
Ты с детьми своими участь делишь,
грешная, несчастная страна.

                Песочные часы
Под ногами - хрустенье каштанов
и шуршит, опадая, листва.
Возвращаться сюда не устану
через год, через век, через два...

Бросят аисты гнёзда на крышах,
опустеют хоромы скворцов -
я вернусь, я пройду еле слышно
по тропе, где бежал за отцом.

Мне деревья раскроют объятья
и с любовью обнимет река.
Разве это могу не принять я,
не вернуться к ним издалека?

Сыплет ветер с сосновые шишки
на ковёр из пожухлой листвы...
Лес встречает меня, как мальчишку,
но уже с сединою - увы.

Камышовые жёлтые косы
опускаются в воды реки.
По крутым и непрочным откосам
оползают с обрывов пески.

Я неслышно иду по аллеям,
где ни шелеста, ни голосов.
Помню, как у отца на столе я
трогал колбу песочных часов.

Здесь песчинки проходят сквозь воды
свой земной неизведанный путь.
Отмеряют секунды и годы.
И часы мне - не перевернуть.

***
Неясный полу-сон...
Я оказался там,
где принявший насильственную смерть
оказывается.
Солдаты плакали
на выцветшей броне
и говорили, что их обманули.
И их рвало
водой, слюной и кровью.
И снова горько плакали они.
И женщина полуистлевшая
просила,
чтобы её удобней положили.
Истлела кожа,
но глаза - живые.
И аккуратная короткая причёска.
В машинах
жёлтых, фиолетовых и белых
сидели люди. Много, очень много.
Они смотрели на меня
сквозь стёкла
и жаловались, плакали
и просто с тоской глядели.
Разрубленные части убиенных
отсвечивали красным и зелёным.
И все пытались скрыться от меня.
В обломки скал
у берега морского
светило ярко в ясном небе солнце.
Я пробирался
меж стоящих и лежащих
и многие из них пошли за мной.
Они просили,
чтобы я помог.
А я - не понимал,
чем быть могу полезен.
И не было ни страха, ни печали,
лишь сожаление в груди и в горле
да озабоченность: а чем бы им помочь?
Все спрашивали:
а зачем ты здесь?
А я - не знал. И дальше пробирался.
И кто-то стал
преследовать меня,
меня удерживали, тихо и беззлобно.
Мне улыбнулся
мой отец, сказав,
что я отрыл ему хорошую могилу.
В песке,
когда стоял на балках, чтобы
края могилы не свалились в яму.
Он говорил,
что обо мне напишет
рассказ или хорошую статью,
когда вернусь
туда, где я родился,
к себе домой, на родину, к нему.
Но умер мой отец
своею смертью,
в постели, на моих руках...
Зачем он здесь?
Последние слова
он мне сказал
перед уходом: “Отравили...”.
А мама
у соседского забора
в саду стояла, на меня смотрела.
Забор из сетки,
поверху - доска зелёная,
а выше - ветви яблонь.
А мать -
в зелёной кофте и платке
и в чёрной длинной некрасивой юбке.
Стояла
в серых вязаных чулках
и в ботах фетровых с резиновой подошвой.
Её позвал я,
подойти просил,
твердя: “Ведь ты ещё не умерла.
Так почему же
ты не идёшь ко мне?”
Она в ответ печально улыбнулась.
И с грустью на лице
и в выцветших глазах
едва в ответ губами шевельнула:
“Зачем
к тебе идти?
Тебя давно ведь нет”.

Тот странный путь
от берега морского
к родному дому был не так далёк.
Лишь поворот от берега направо.

Я вырваться пытался
и понять,
где нахожусь, где сон, а где - реальность.

Под головой - подушка.
Одеяло
я сбросил в сторону и глянул на часы.
Они висели
над моим диваном,
показывая ровно два часа.
В пустой,
полунеубранной квартире
ходил я до утра.
В хрустальный сапожок
плеснул я водки.
Потом пил чай.
Потом прибрал квартиру.
Я выходил частенько
на балкон
и щёлкал скверной чёрной зажигалкой.
Которая никак
не загоралась.
Показывала хилый язычок
сырого пламени, холодного на вид.
Я искусал
все фильтры сигарет.
Я обжигал, забывшись, пальцы, губы...
Был холоден и тих
над городом балкон.
А я всё думал...
Что за полу- сон?

                Маме
Месяцами тебе не писал.
И раз в год приезжал на час я.
Новый год для тебя наступал
чаще, чаще, чем новое счастье.

Ну каким я тебе сыном был?
По стране колесил годами.
До тех пор, пока не остыл.
Не собрался вернуться к маме.

Я готовил, стирал и купал.
Ты - лишь тихо в ответ улыбалась.
А в больницу когда провожал -
так же тихо со мной попрощалась.

И, когда уводил тебя врач,
повернула с улыбкою голову
и сказала: «Умру - ты не плачь,
вспоминай - я была весёлая».

Я не помню тебя в слезах -
песни пела задорно и звонко.
Оттого и звенит ушах
телефонная похоронка.

***
Если я увижу дом родной...
Если не разграблен он, не продан...
Тихо привалюсь к нему спиной.
Молча провалюсь в былые годы.
В годы, где отец - ещё живой,
в годы те, где мама - молодая...
Где рыбалка, сенокосный зной...
И малина спелая лесная...
И корова Зорька, и заря...
И закаты, речка, сети, лодка...
Свежее дыханье сентября,
ломкий лист и лёгкая походка.
Ноги по родной несли земле.
Нежности её не замечали.
Я летал над ней в родном тепле.
Холода и беды - отставали.

***
Город мой всплакнул, когда я уезжал.
Бросил мне пригоршню дождя.
И рванулся в сторону старый вокзал.
И остался вновь меня ждать.
Скатертью под рельсы стелились луга,
пашни долы, речки, мосты…
И вливались в сердце печаль и тоска,
падая с дождём с высоты.

П О М  Н Ю   В С Ё …

***
Надо мной взлетали твои руки
с теплотой дыханья у щеки.
Был твой профиль, не было разлуки.
Были встречи у ночной реки.

Были мы. Одни. И ночь над нами.
И ещё - безумие, ещё...
Губы накрываются губами
И щека ложиться на плечо.

Давних лет доверчивые строчки
твоего письма в руках держу...
“... помню, помню дни и лес, и ночи -
всё в глубины сердца отложу...”

Я запомнил, как мы потерялись.
Я запомнил, как мы разошлись.
Но - я ,помню “...холод, страх, печали -
мне отдай, со мною поделись...”

***
Зал в зеркале зыбком колышется.
И ты в нём. Красивая. Строгая.
Обычная. Грациозная.
С волною волос по плечам.

В фойе среди стенок с афишами
я ранен шальною тревогою.
Хотелось на воздух морозный.
Стоял и смотрел. И молчал.

Внезапно встречаются взгляды.
Но мы из зачем-то отводим.
Подолгу морозим друг друга.
Троллейбуса ждём у витрин.

И встреч наших ждём, как награду.
Но мы из театра уходим.
Обратно к житейскому кругу.
Побыть с ним один на один.

***
Может, всё это просто снится?
Или сам я кому-то снюсь?
Твоих глаз золотистых ресницы
машут мне. Я в ответ улыбнусь.
Не взмахну на прощанье рукою.
Лишь улыбку твою сберегу.
Тихий смех, не дающий покоя.
Долгий взгляд, что забыть не смогу.

***
Есть ты и я.
Но делит нас стена.
Глухая.
Руку не найдёт рука.
Есть где-то дверь.
Но звёзды и луна
упрямо свет свой
прячут в облака.

***
Душа твоя - не поле,
а паркет,
где ни посеять,
ни нарвать букет.
В глаза твои
сквозь годы,
как в окно,
смотрю. Но в них...
Темно. Совсем темно...

***
И пускай ты - обычная
и - такая, как все.
Мне и - утро привычно,
и - закаты в росе.
Только всё это если
вдруг исчезнет... Тогда...
Отпою свои песни...
Ну а это - беда...
Это - стынь с непогодой.
Это - плач в торжество.
Ты нужна мне как воздух,
когда мало его.
Вижу я тебя реже,
чем хотелось бы. Пусть.
Если вовсе исчезнешь,
без тебя - задохнусь.

                Белая Церковь
В лесу, где тропинки опутали просеки,
поспешно сбегая в прозрачную Рось,
нашёл я кострище, которое бросили,
засохшее деревце в нём улеглось.

Смотрело оно, как сухие сородичи
ложились в костёр, согревая людей.
Оно простояло недолго, до полночи.
И листья от пламени начали рдеть.

Так вот и я Прометеем прикованным
смотрю на огонь в глубине твоих глаз.
Ворваться хотел в эту глубь заоконную,
пока её отблеск во мне не погас.

Теперь не уйти, даже с места не стронуться.
Стою перед пламенем, бьющим в лицо.
Ты мимо проходишь, но пусть тебе вспомнится
от жара погибшее деревцо.

***
Ворвалась ты в судьбу мою,
моя радость и боль.
И живу я, и думаю,
окрылённый тобой.
Позвала тебя властно
стынь безвестных дорог.
Испытание счастьем,
ты ушла за порог.
И притихла гитара,
заждалась моих рук.
Письма шлю за Полярный
заколдованный круг.
Отыскать - зря стараться
до конца своих дней.
Испытание счастьем,
возвращайся скорей.

***
Я устал тебя не видеть.
Посиди со мной немного.
Пусть из комнаты не выйдет
вновь зовущая дорога.
И пускай окошко дождик
нам с тобою занавесит.
Снег пусть виснет белой дрожью
за окном. Побудем вместе.

                Наводнение
Взбесилась тёмная вода,
бросает волны на гранит.
Лежат столбы и провода,
и чайка над волной висит.

Нева плавучий ресторан
с упрямой злостью рвёт с цепей
и, обессилевший от ран,
он тяжко мечется по ней.

А в нём... В нём - свадьба... За окном
кому-то “горько” там кричат...
И дом плавучий ходуном
ходил, как выпивший в гостях.

Но вот - поехали столы,
и на полу уже еда,
во все углы, во все углы
шампанским хлынула вода.

Под звон оконного стекла
летят от зеркала куски
и на пол шторы сорвала
рука длиннющая реки.

Через подогнанный баркас
едва на берег перенёс
жених невесту, и как раз
под трапом звонко лопнул трос.

Они смеялись у воды,
хоть не до смеха было тут.
И не дожидаясь средь беды,
когда плащи им подадут.

Пошли, обнявшись, по мосту.
Он - с непокрытой головой.
Она - в руке несла фату
под ветра вой, под ветра вой...

Сырой холодный ветер им
сердито волосы трепал...
Но этим, кажется, двоим
подарком были шторм и шквал.

Как будто буря -  по плечу.
Фата - как парус по волнам.
А я -им тихо вслед шепчу:
“Удачи вам и счастья вам!”

***
Живу среди степенного покоя.
Компьютер, телевизор, телефон...
Но помню с беспокойною тоскою
морозных стёкол стылый перезвон.

На Чёрной речке - снег и коммуналку.
Где стены, повернись или чихни -
всё выпадут - соседей перепалку
и шум кошачьей лестничной возни.

Но там - счастливо думалось, мечталось...
Я там за дверью ждал твоих звонков.
И ты с мороза тихо появлялась.
Не находила слов... Не надо слов...

Вода течёт с оттаявших сапожек.
С мороза шубку ты не расстегнёшь...
А пять минут назад я думал: “Может
быть ты придёшь? Нет, видно не придёшь...”

И нас не настигали неудачи.
И жить взахлёб всегда хватало сил.
Хоть пили чай подчас такой прозрачный,
что “белой ночью” кем-то назван был.

И я лечу, мчусь снова в ту квартиру,
в дороге где-то прихватив цветы.
Как будто в ней оставлено полмира
а с ним вторая половина - ты.

Мне - снова уезжать. У касс толкаться.
Просматривать на столиках меню.
Чтоб вновь к твоей улыбке возвращаться.
Её-то я - ничем не заменю.

***
Догорю, догорю
без любви, без твоей.
Без тебя на ветру
колкий холод - страшней.

Это глаз твоих бездна
втянула меня.
В ней - ни края, ни дна,
без неё мне - ни дня.

Пропаду, пропаду
в нежной зелени глаз.
Пусть в осеннем саду
спрячут сумерки нас.

***
Помню всё, но как пробиться
сквозь снега теперь?
Вьюга в дверь мою стучится.
Я открою дверь.
А за ней - тебя не будет.
Ветер льнёт к окну.
Ветер медленно остудит
звонкую струну.
Отзвенела, отсмеялась
радость наших глаз.
Всё прошло... Но всё - осталось...
Согревает нас...
Неуёмная ты, память...
Выйду за порог...
Заметает, заметает
где-то островок.
Тот, что стал необитаем,
опустел без нас.
Заметает, заметает
и меня сейчас.

***
Мне снова пишется и плачется.
Я просветлён и умудрён.
Нет, не девчонка в лёгком платьице
меня сразила... Ты - не сон.

Прошла по мне грозой, пожарищем...
И вслед поникли тополя...
И ты уже не возвращаешься.
И неуютна мне Земля.

***
Как осень
невидным багрянцем
идёт
по верхушкам лесов,
напомню -
подчас озирайся
и помни
из всех голосов
один.
Что рукою протянутой,
как мост, через годы
лежит.
Один,
что рекой неустанною
в себе
твоё имя твердит.
Один,
что на тихой излучине
кручинится.
Омут без дна.
Тобой
без тебя так измученный,
как ты
без него и меня.

***
Разбилась чашка. Муж ушёл.
И ты - его не воспитала.
И слава Богу. Ты мечтала,
чтоб он послушным стал. Как стол.

Его друзья не возвернут,
когда сама ты не сумела.
Ты не ценила, что имела.
И он - избавился от пут.

Вернуть... Всё кончилось давно.
Тебе   самой давно понятно...
Никто не вычерпнет обратно
всю воду, влитую в вино.

***
В твой дом я больше не войду.
С плеч не стряхну ни снег, ни вечер.
К глазам, что вспыхнут, словно свечи,
не подойду я, как в бреду.
В твой дом я больше не войду.

В твой дом я больше не войду.
Не буду жить горячим пленом
тех рук, чья нежность так разменна,
как рябь от ветра на пруду.
В твой дом я больше не войду.

В твой дом я больше не войду.
Там взгляды - как уколы жала.
Там ты, ласкала, обижала
и этим - навлекла беду.
В твой дом я больше не войду.

В твой дом я больше не войду.
Ни дети, ни друзья не ахнут.
И я стою, душой распахнут.
И жду тебя. Покорно жду.
В твой дом я больше не войду.

***
Может что-то ты со мною сделала.
Может от рожденья я таков.
Засыпая, сквозь метели белые
каждый вечер жду твоих звонков.

В доме - ни воды, ни электричества.
А вокруг - ни счастья, ни добра.
Теплится свеча - Её Величество.
Друг моих сомнений до утра.

Мне летят со снегом руки на руки.
И тревожит свет из-под ресниц.
И сквозь сон волнуют меня запахи
сигарет, шум ветра и страниц.

Равнодушье сутолоки снежной
раздвигаю пламенем свечи.
И тебя, и голос твой мятежный
снова жду, но телефон молчит.

Может что-то ты со мною сделала.
Может от рожденья я таков.
Засыпая, сквозь метели белые
каждый вечер жду твоих звонков.

***
Забрал с собой взгляд глаз твоих в упор,
вкус губ забрал и смутную тревогу.
С тех дней недавних и до этих пор
иду сквозь время сам с собой не в ногу.

В тебе есть что-то, что живёт во мне
и, отзываясь, раздаётся эхом.
Любовь и счастье падают в цене,
из схваток выбираясь с неуспехом.

Пусть я безумец и пускай - вандал.
Но, взяв однажды на руки, не брошу.
Видать, сам Бог под занавес мне дал
поднять и удержать такую ношу.

***
Когда холодными губами
меня целуешь не взахлёб,
я понимаю: между нами
промёрзлый камень, тьма и лёд.

Колючий снег летит на губы,
ни в них не тая, ни в горсти.
Он нас засыплет и погубит.
Ты холод этот мне прости.

Прости, что я твой взгляд вчерашний
не отогрел своим теплом,
и что я падающей башней
стою и жду: когда на слом?

***
У тебя роскошная грудь.
Рухнуть головой
и уснуть.

У тебя колени нежны.
И для всей Вселенной
страшны.

У тебя изящна рука.
Даже при ударе
легка.

А небесный твой голосок
прошибёт навылет
висок.

***
В ладонь - щекой...
Как над рекой
всю ночь склонялся.
Меня покой
держал рукой,
я улыбался.

Шла явь кругами...
Ты - со мной...
Я - бесшабашный...
Меж нами -
город ледяной.
И это - страшно.

Как взрыв
щека в моей руке...
Не по привычке.
В залив
срывается в пике
крик электрички.

Машины
катятся, трубя,
сквозь снег и слякоть.
И мне, мужчине,
без тебя
негоже плакать.

***
А я считал, что я - могу не быть.
И я любви просил, как подаянья.
И оставлял признанья осмеянью.
И по теченью мог спокойно плыть.

Всё пережил, чтоб обрести себя.
И мне явились радости рассвета.
Но я ищу у сумерек ответа,
страницы книг и струны теребя.и

Мне думалось, что жизнь почти прошла.
Мне думалось, всё прожито, пропето.
Но ты явилась, и настало лето...
В котором - тоже не нашлось тепла.

***
Я привык погибать, я привык пропадать и теряться.
Уходить, растворяясь в холодной заснеженной мгле.
А теперь я узнал, что умею любить и смеяться.
Отогретый одною тобою на целой Земле.
Я тебя полюбил, я приник, я припал к тебе сердцем.
И - рука на руке, и - щека на плече, и глаза…
От потерь, холодов и от гибели не отвертеться.
Но хотя бы об этом тебе успеваю сказать.

***
Ты фразы, как стрелы,
под сердце укладывала.

Ни отклонить, ни в броню
запереть.

Ты мысли, слова и движенья
угадывала.

И лучше стоять не дыша,
замереть.

Я не осторожное сделал
движение.

Бессилен я был
перед словом твоим.

Ты била без промаха.
На поражение.

И делала это - по нам.
По двоим.

***
Уничтожаю память о тебе.
Болят глаза, текут по сердцу слёзы.
В шальной и неожиданной пальбе
обрушился. Без мести. Без угрозы.

Не отдышаться. Время не вернуть
с теплом и жизнью, что ушли из тела.
Припомнится тебе когда-нибудь
душа, что удивлённо отлетела.

Что, не страшась ни холода комет,
ни призрачного света мирозданья
обнимется с компанией планет
разведчиком, ушедшим на заданье.

                Птицы
Мы летим, мы - подранки.
Нам бы - нишу в скале.
Чтоб взлететь спозаранку
на пробитом крыле.
Пусть одно на двоих, пусть -
мы дотянем в поля...
Только горечи привкус...
Да всё ближе земля...
Да дыхание сбилось...
Да обрыв слишком крут...
Да крыло подломилось...
Жаль... Найдут и добьют...

***
Без тебя я - нет - не умираю.
Но - и не живу. Да-да, поверь.
Словно кто-то плотно затворяет
сейф груди.
И не сломать мне дверь.

Да и в сейфе в этом - паутина,
пара вздохов с дымом сигарет...
Будто бы под слоем
никотина
можно скрыть, что ничего там нет.

***
Уведу тебя у всех мужчин.
Позабудешь всех, кому стелилась ты.
С кем была из жалости, из милости...
Уведу тебя у всех мужчин.

Увезу в заснеженную мглу.
Скрою под метельным покрывалом.
Там, где ты ни разу не бывала...
Увезу в заснеженную мглу.

К пламени камина усажу.
В полушубке и с вином в бокале.
Чтобы у огня мы помолчали...
К пламени камина усажу.

Ты вина глотнёшь и запоёшь.
О слезах, о крышах, о тумане...
О себе, о счастье и обмане...
Ты вина глотнёшь и запоёшь.

Нас обнимут блики со стены.
К нам тепло свои протянет лапы.
И смола с поленьев будет капать...
Нас обнимут блики от стены.

И тогда вплывёт в окно луна.
И созвездья дрогнут среди ночи.
Устремятся к нам с тоскою волчьей...
И тогда вплывёт в окно луна.

Из твоей коллекции мужчин
стану взрывом. В сердце и в сознании.
И останусь там. Воспоминанием...
Из твоей коллекции мужчин.
***
Называл тебя я “тётя Рая”.
Хоть родной ты мне и не была.
Знал, тебя в могилу опуская, -
от меня уходит часть тепла.

Рядом - стол дощатый. Глядя в лица,
что сказать мне в утешенье всем?
Снег. Мороз. Из рук моих синица
сыр клевала. Я был глух и нем.
                10.12.93
***
                Памяти поэта
                Владимира Смирнова
Уходят силы из меня...
Уходят силы...
Ты в ночь полярную от дня
за край могилы
ушёл. Земля за горстью горсть
стучит по крышке.
Ты на земле на этой - гость.
Без передышки.
Ни погостить, ни отдохнуть.
Всегда спровадят.
И загоститься не дадут.
И в путь наладят.
Уходят силы из меня...
Уходят силы...
С тобою вместе. В ночь от дня.
За край могилы.
                5.12.95

     Весна
Стонет ветер.
Болит голова.
Донимают
то - мысли, то - звуки.
Пропадают
друзья и слова.
Муки...

Хлещет плёткою
свет по глазам.
Воет ветер
надсадно.
Стынет дождь
на щеке, как слеза.
Ладно...

Если в мой
вдруг ударитесь взгляд...
Что, не нравлюсь?
Я и сам
себе нынче не рад.
Справлюсь...

***
Мы катались на белых оленях.
Проплывали в снегу, как в дыму.
И - взлетали оленьи колени.
Пробивали сугробы и тьму.

Шла ветвистая тройка... Шла пляска
мягких губ и расширенных глаз...
Проносилась распадком упряжка.
Полыхало сиянье - для нас.

И на грудь на мою в полушубок
ты упала - ни спеть, ни сказать...
Снег был мягкий и тёплый... Как губы...
Как твои - нараспашку, глаза...

Три сугроба, три белых дыхания
нас над тундрой, над миром несли...
Ты погладь, приласкай на прощание
трёх зверей в нежной снежной пыли.

                Капитану Игорю Козлову
Спой мне, Игорь, песенку хорошую.
У меня - ни голоса, ни слёз.
Твой “Голицын”, снегом припорошенный,
первым бортом к берегу примёрз.
Мы с тобою - корабли на якоре.
Бороздим у пристани волну.
Если б мы смогли, то мы бы – плакали.
Не привыкли. Пой. Я - подтяну.
Спой мне, Игорь, песенку хорошую.
Может, вместе голос обретём.
Выход в море, льдами заторошеный,
пусть не штурмом - голосом возьмём.
Словно корабли, стоим у стенки мы.
Словно корабли, идём ко дну.
На твиндеке на гитарной деке мы
надрываем голос и струну.
Спой мне, Игорь, песенку хорошую.
Твой красивый, гордый пароход,
безработный, битый, но - не брошенный,
к берегу склонил усталый борт.
В Аргентине, в Африке, в Певеке ли
открывала недра нам Земля...
На твиндеке на гитарной деке мне
вскрой, как трюм, ты душу корабля.
Спой мне, Игорь, песенку хорошую.
Твой красивый, гордый пароход,
безработный, битый, но - не брошенный,
к берегу склонил усталый борт.


П О Л Я Р Н Ы Й   Д Е С А Н Т …

                Полярный десант
                Моим товарищам
                по высокоширотной экспедиции
                “Север-88”
Мы грузим в самолёты
палатки, эхолоты...
На память чьи-то фото
и спирт с собой берём.
Такая вот работа -
мы в Арктику ворота,
в полярные широты
пошире распахнём.
Натруженные спины
да иней, как седины,
да ветры и глубины
нас держат начеку...
Не боги, но - мужчины,
мы укрощаем льдины,
на них скучая по материку.
Мы обновляем карты
в морях, в штабах, на партах...
Мы грузимся на нарты,
мы лезем в вертолёт...
Нас не берут инфаркты,
мы, начиная с марта,
полярные десанты,
штурмующие лёд.
Натруженные спины
да иней, как седины,
да ветры и глубины
нас держат начеку...
Не боги, но - мужчины,
мы укрощаем льдины,
на них скучая по материку.

Прощаемся с палаткой.
По полосе негладкой
идём на взлёт. Посадку
на землю будем ждать.
На радость или горе,
но на земной опоре
опять начнём по морю
и льдинам тосковать.
Натруженные спины
да иней, как седины,
да ветры и глубины
нас держат начеку...
Не боги, но мужчины,
мы укрощаем льдины,
на них скучая по материку.

                Из Арктики
                Алёнке
Не скажу, что здесь места красивые.
Снег да снег, куда ни прилетишь.
Океан качает льдины синие
подо мной, но ты - меня услышь.
Под ногой - полярные широты
да простор для льдов, снегов и вьюг.
Мысли, словно птицы перелётные,
косяком идут к тебе, на юг.
Не скажу, что здесь места красивые.
Снег да снег, куда ни прилетишь.
Океан качает льдины синие
подо мной, но ты - меня услышь.
Здесь лучи не греют незакатные,
но, надеюсь, всё-таки судьба
улыбнётся, и вернусь обратно я,
и согреюсь около тебя.

                Прощание с палаткой
Ты долго мне была надёжным домом.
Надёжным, сколь возможно здесь, на льду.
Колеса в воздух! С чувством незнакомым
с тобой прощаюсь, в самолёт иду.

Мы покидаем льдину, холод страшный,
разломы, что перекрывали путь...
Здесь с Арктикой, и с ветром в рукопашный
мы каждый день ходили. Грудь на грудь.

Мы вдалбливались в лёд в тиши бездонной.
Мы - мускулы, да иней, да пешня.
Гремели взрывы средь торосов сонных
и глухоты арктического дня.

Морозы нас - в дугу почти сгибали.
И ветры больно били по щекам.
Но мы к тебе, палатка,прилетали!
И чай глотали с бранью пополам.

Всё позади. И есть коньяк в избытке.
Но снятся мне, врываясь в тёплый дом,
фанерный пол и газовая плитка,
и вьюга за палаточным окном.

Ты долго мне была надёжным домом.
Надёжным, сколь возможно там, на льду.
И, покидая самолёт знакомый,
я в мыслях вновь и вновь к тебе иду.


С Н Е Г   В   И Ю Н Е …

***
Сыплет снег
в июне!
Сколько дней
зелень веток
тренькает сосульками...

Заполярье,
ты куда чудней,
чем Восток
зимой
в цветах багульника.

Здесь растёт берёза
под грибом,
взглядам новичка
противореча.

Здесь виднее
под полярным днём
счастье
и несчастье
человечье.

***
Заснеженное поле.
Далёкий огонёк.
Я - путник поневоле.
А ветру - невдомёк.
А мне б - остановиться.
А мне бы – отдохнуть.
Как загнанная птица
устало дышит грудь.
По мне проходят зимы,
ненастья и пурга.
Я, холодом гонимый,
скрываюсь за снега.
Бродяга поневоле,
идущий напролом
искать в холодном поле
свидание с теплом.

***
Город, заваленный снегом по грудь.
Дело - к июню, а небо - всё рушится
вниз снегопадом, мешает вдохнуть,
повелевает застыть и прислушаться.
   Снег по весне обнажает вокруг
всё, что зимой пропадало из вида.
И - пропадает уехавший друг.
И - настигает любая обида.
Город, сморённый арктическим днём.
Вижу тебя, понимаю и слушаю,
как пробегают под ломким ледком
воды ручьёв в твоих руслах старушечьих.
   Снег по весне обнажает вокруг
всё, что зимой пропадало из вида.
И - пропадает уехавший друг.
И - настигает любая обида.
На чердаках - обездоленный люд,
рыться уставший по мусорным бакам.
Пищу поэт и калека найдут
в них и разделят с бездомной собакой.
   Снег по весне обнажает вокруг
всё, что зимой пропадало из вида.
И - пропадает уехавший друг.
И - настигает любая обида.
Город, сожжённый дотла, до скалы.
Город-трудяга и город-невольник.
Сопки - тесны, а просторы - малы,
если они переполнены болью.
   Снег по весне обнажает вокруг
всё, что зимой пропадало из вида.
И - пропадает уехавший друг.
И - настигает любая обида.
Мне не мешают ходить по земле
грех и порок - не безгрешен, порочен я.
Снег на земле, словно лист на столе.
Белое поле под белою ночью.
   Снег по весне…


М Н Е   П О Д   Н О Г И   О С Е Н Ь ...


***
Небо и ночь тишиною звенящей молчат.
Стелются травы сырыми коврами у ног.
Путь мой не мною начат, но со мною зачат.
Сколько и как по нему отшагать дал мне Бог?

В мир устремиться в бездумной и тусклой тщете.
Светом и счастьем кого-то успеть одарить.
Быть в нищете или благости. Жить в суете.
И растерять, кого нежно успел полюбить.

Вихрями мысли, как краски на явь-полотно.
Слёзы на сердце - богаче палитра, светлей.
Я закрываю сквозящее в душу окно.
И удаляюсь в проём незакрытых дверей.

***
Мне под ноги осень стелилась,
туманом целуя в глаза.
Дождём обнимала, стыдилась
себя без листвы показать.

И я понимал свою осень.
И взглядом ответил дождю.
Я знал - меня осень не бросит.
И знал - я её подожду.

И осень меня понимала.
И через небесную брешь
в бокале с дождём придвигала
мне мой неизбежный рубеж.

***
Мокрый сентябрь обещает суровую зиму.
Мокрый октябрь предвещает жестокий мороз.
Мокрые листья по ветру проносятся мимо.
Мокрые щёки под ветром мокры не от слёз.

Нет, просто зонтик под ветром с плеча отклонился.
Нет, просто ветер откуда-то сбоку задул.
Нет, просто смуты туман надо мною сгустился.
Нет, я не смог отвернуться. И не отвернул.

Да, потому меня холод и ветер шатают.
Да, пригибают, стараясь сломать и стереть.
Да, и меня, и друзей, и страну убивают.
Да, я хочу вместе с ней устоять, уцелеть.

Но только мышцы и мысли трещат, как подпруга.
Но от надежды осталась лишь тонкая нить.
Но если недругу верят охотней, чем другу...
Но - как тогда мне остатки тепла сохранить?

Мокрый сентябрь обещает суровую зиму.
Мокрый октябрь предвещает жестокий мороз.
Мокрые листья по ветру проносятся мимо.
Мокрые щёки под ветром мокры не от слёз.


С Т И Х И Й Н О Е   Б Е Д С Т В И Е …


***
Ты для меня...
И первый нежный трепет.
И первый неумелый поцелуй.
И ласка первая.
И первый вдох.
И нежность.
Все - проще. И сложней.
Ты - первая строка.
Огонь мой первый.
Первое волнение.
И дай мне Бог, чтоб для тебя я стал
хотя б твоей привязанностью
первой.

Монологи художника
Был бы рад я в себя уйти.
И в себе, как в тюрьме, запереться.
Да - никак... Беспокойно стучит
в тесной клетке грудной
моё сердце.

Всех страшнее мне этот удел,
где в безвестности силы истлели.
И в себе я мятежно горел,
чтоб вокруг меня лица светлели.

***
Весь мой смех
в глазах чужих
остынет
ворохом
не сбывшихся надежд.

               Время
***
Время!
Ты - счастье и плач.
Ты - нимб и хулитель.
Ты - лучший целитель.
Ты - лучший палач.
***
Моя жизнь - Ты.
Моя боль - Ты.
Моя молитва - Ты.
Мой друг - я.
Мой Брут - я.
***
Покой мой
время отнимает
назойливым истцом.
Будильник -
мина часовая -
стучит перед лицом.
***
Сначала - заплачу.
Потом - заплачу.
Потом без хлебной корки
прикорну.
Я карты
дней своих
сдаю
как сдачу.
Вином стиха
залив свою вину.

***
Игра
в поезда,
в города,
в городки...
Удары летят
торопливыми битами...
И крепость моя
безнадёжно разбита
ударом единственным
чьей-то руки.
И влёт достают
не попавших в силки.
Игра
в поезда,
в города,
в городки...

***
«Я не успел.
Я прозевал свой взлёт».
В. Высоцкий
Владимир Семёнович, бросьте!
Не Вы прозевали свой взлёт.
А Вы - никогда не умрёте.
И песня у Вас не умрёт.
Пускай до конца не пропета,
Не вся на печатных листах...
Но много ль в России поэтов,
чьё слово - у всех на устах?
И много ль в России поэтов,
чьи книги, толсты ли, тонки,
читатели в библиотеках
копируют от руки?

***
                В. Высоцкому
Ты был сама ранимость.
Ты был сама открытость.
Ты не радел за милость
у барского корыта.

Светил, облитый дёгтем.
Светил, чернёный сажей.
Ты помнишь чувство локтя.
Под рёбра.
В дружбе ражей.

У совести под следствием
ты каялся в грехах.
И боль стихийным бедствием
сочилась из стиха.

***
Поэта и сейчас
готовы на фонарь...
Он среди нас,
как встарь...
Бунтарь...
И золотарь...

                Диалог с другом
                В. Будовому
 - Ты счастлив?
 - Да нет... Я - не счастлив...
Где счастье на этой земле?
Убийства, война да предательства...
А я, как всегда, не в тепле.

 - А ты?
 - Да я разве ж - не счастлив?
Ты - делишься счастьем со мной.
С тобой - поделюсь я несчастьем.
И вместе мы встанем стеной.

 - Так счастлив?
 - Да ну... Я не знаю...
Под Солнцем живу и во мгле.
Где счастье с несчастьем гуляют.
А я, как всегда - не в тепле.

                Актёру
                ВБ
Ты готов к тому, что тебя бросят.
Предадут. И просто - продадут.
Что из сердца твоего уносят
теплоту и стойкость от простуд.

Мысли от тебя ушли по свету.
Ты слова и вещи - раздарил.
Счастья нет, любви и хлеба нету...
Значит, ты не для себя и жил.

Сам себе ты - птица, зверь и клетка.
Сам себе - решётка и подвал.
И с твоих деревьев ломят ветки
те, кому и так бы всё отдал.

Пользуют тебя. Душой и телом.
Связями, руками, головой.
Для себя пожить тебе хотелось...
Для тебя - хоть кто-то есть живой?

Пролетела молодость. Осталось...
Что? Полжизни? Или может - треть?
Утешать одним себя досталось -
что сумел кого-то отогреть.

Мысли от тебя - ушли по свету.
Ты слова и вещи раздарил.
Счастья нет, любви и хлеба нету...
Значит, ты не для себя и жил.

***   
                ВБ
Я не знаю - поэт ли я?
Или тёмный и древний лгун?
И душа, и страна моя -
всё в развале, как на торгу.

Я Отчизне в лицо кричу,
на последнем дыханьи браня.
Не погубленной видеть хочу.
Знаю - с ней - погубят меня.

И тесна моя колея...
Незадачливый, злой бегун...
Я не знаю - поэт ли я?
Или тёмный и древний лгун?

                Друзьям
Не смотрю я на жизнь свысока.
Знаю нечисть. И верую в Бога.
Вот моя, вы пожмите, рука.
Чтоб вам легче давалась дорога.

И когда за Туломой-рекой
солнце голову в сопки склоняет,
я щеку не рукой, а тоской
и молчаньем о вас подпираю.

Здесь - безлюдье мне душу гнетёт.
Там - бездушье людей угнетает.
Разве счастье своё обретёт,
кто его от себя отпускает?

Пусть судьба ваша будет легка.
Я взмахну вам рукой от порога.
Да поможет вам эта рука.
Да проляжет ровнее дорога.

***
Свеча в сугробе
догорала.
Свече снега
не растопить.
Тепла, огня и воску
мало.
Да и фитиль -
всего лишь – нить.

Со мною тоже
так бывает...
Что сердцу - впору
замолчать...
Тогда одно
меня спасает -
что это - всё-таки
Свеча!

***
Всю память обо мне - в огонь.
Она сгорит, но не исчезнет.
В агонии огня гармонь,
сгорая, умирает с песней.

И я уйду в небытие.
И вновь из пепла не воспряну.
Исчезну в звёздной толчее.
Но вам в глаза однажды гляну.

Я не уйду в небытие.

***
Тени на лице разворошу.
Сдвину волосы со щёк и глаз.
Чтоб найти в них то, что не прошу.
То, что мне назначено сейчас.

Так судьбы вертящаяся дверь,
отворяясь, прикрывает взгляд.
Но ключи - то у меня, поверь.
И, поверь, я этому не рад.

Сны про лодку или про пожар
для меня понятней, чем букварь.
Только вот кого огонь прижал?
Да зачем тебя мне в лодку брать?

На глухие скалы унесёт.
Да к чужому берегу прибьёт.
Если по пути не приберёт
водопад или водоворот.

Тени на лице разворошу.
Сдвину волосы со щёк и глаз.
И найду в них то, что не прошу.
То, что мне назначено сейчас.

***
Море Злобы - бьёт меня о скалы.
Море Лжи - в лицо моё плюёт.
Глупости болото - засосало.
Речка Подлость - затопила брод.

Мой родник Любви - попал в завалы.
Глохнет Вдохновения ручей.
Гору Счастья - скрыли перевалы,
скалы и оскалы пропастей.

Но когда, измотан, но не жалкий,
выйду я к ущелию Судьбы -
склоны, словно чёрные гадалки,
склонят предо мной свои горбы.

На моём последнем перевале
я замру, как на пороге гость.
Все, что эти дали мне гадали,
оказалось - в точности сбылось.

***
Взгляд в себя.
Как будто в никуда.
Будто на планету,
где я не был.
Где не отличить
земли от неба.
И не знаю,
есть ли там вода.
Взгляд в себя.
Как будто в никуда.

***
Под ноги мне опадают
цветы иван-чая .
Цветы иван-чая
свои отмеряют секунды.
Цветам иван-чая
безличны
Христос или Будда.
Цветы иван-чая
под ноги мне опадают.
Цветы иван-чая
мои отмеряют секунды.

             Танка
Падали слёзы
цветком колокольчика
в листья ладоней.

Когда ты смеялась,
рядом грустили цветы.

***
Я не знаю, где живут напасти.
С лесом, полем, речкой я знаком.
Так откуда же они в ненастье
на меня выходят косяком?

Можно жить и не сопротивляться.
И сопротивляться, но - не жить.
Тихо дрогнул белый вал акаций,
будто порываясь защитить.

К яблоне пытаюсь прислониться...
Я - не крепче, чем твой лепесток...
Ветви, вздрогнув, начали молиться,
развернув ладони на восток.

***
Не за-курю
и не за-пью.
Нет, я - вдохну
печаль свою.
Она – наживка.
На крючке-заглотыше
не удочке.
Когда же удочку
рванут?
Когда желудочки
порвут
за стенкой сердца?
Где носил
печаль,
пока хватало сил...

***
Я знаю, что жизнь скоротечная
не вечно пребудет со мной.
Морозным дыханием Вечность
бесшумно висит за спиной.
Нет в сердце ни света, ни святости.
Спокойно стою на краю...
Где буду судим без предвзятости
за жизнь и за веру мою.

***
Правда - это такая газета.
Из неё самокрутку сверну.
И, прикрыв зажигалку от ветра,
потяну в себя дым и вдохну...
Чтоб лицо моё белою маской
осветлил в темноте огонёк.
Чтоб свинец с типографско краской
в грудь ко мне через горло потёк...
Он застрянет в прокуренных лёгких.
Он мне пулею в серце войдёт.
Тем свинцом захлебнусь я на вдохе.
Тот свинец мою грудь разорвёт.

***
Есть вселенское понимание,
приходящее по ночам.
И звучит оно как признание,
припадающее к плечам.
Гаснет Слово звездою брошенной.
Я желание загадал.
Чтобы ветер в траве некошенной,
словно в детстве, меня ласкал.
Моего простого желания
не достигнуть, не получить.
Лишь вселенское понимание
за спиною моей молчит.

С О Д Е Р Ж А Н И Е
 
М Н Е   С Т Р И Ж О М    П О Л Ю Б О В А Т Ь С Я...

Поезд мой уходит в детство.............
Я с отцовской могилой прощался.........
Звёзды глядят с глубокого..............

М О Е М У    Д Е С Я Т О М У   “В”...

Медленные троллейбусы…….................
Моему десятому “В”……....................
Закончилась пятнадцатая встреча.........
Одноклассникам……........................
Я опять вернулся в интернат……...........

В   В О Е Н Н О Й    М О Е Й    А К А Д Е М И И...

В военной моей академии……...............
Стоят у казармы мальчики……..............
Военная академия……......................
В патруле…….............................
Распределение…….........................
Пилота хоронят……........................
Затяжной прыжок…….......................
Грузчики……..............................
Ликвидатор……............................
А нас с тобой несла в поэзию............

Б Е З   М Е Н Я   О Б Л Е Т А Е Т    Л И С Т В А...

Я помню, в детстве наши драки...........
Сливы синие, ивы, смородина.............
Если сбыться должно.....................
Год за годом, день за днём недели.......
Песочные часы...........................
Неясный полу-сон........................
Маме....................................

П О М  Н Ю   В С Ё...

Надо мной взлетали твои руки............
Зал в зеркале зыбком колышется..........
Может, всё это просто снится............
Есть ты и я.............................
Душа твоя - не поле.....................
И пускай ты обычная.....................
Белая Церковь...........................
Ворвалась ты в судьбу мою...............
Я устал тебя не видеть..................
Наводнение..............................
Живу среди степенного покоя.............
Догорю, догорю..........................
Помню всё, но как пробиться.............
Мне снова пишется и плачется............
Как осень...............................
Разбилась чашка.........................
В твой дом я больше не войду............
Может что-то ты со мною сделала.........
Забрал с собой взгляд глаз твоих в упор.
Когда холодными губами..................
У тебя роскошная грудь..................
В ладонь щекой..........................
А я считал, что я могу не быть..........
Я привык погибать.......................
Ты фразы, как стрелы....................
Уничтожаю память о тебе.................
Птицы...................................
Уведу тебя у всех мужчин................
Называл тебя я “тётя Рая”...............
Уходят силы из меня.....................
Весна...................................
Мы катались на белых оленях.............
Капитану................................
Без тебя я, нет, не умираю..............

П О Л Я Р Н Ы Й    Д Е С А Н Т...

Полярный десант.........................
Из Арктики..............................
Прощание с палаткой.....................

С Н Е Г   В   И Ю Н Е...

Сыплет снег.............................
Заснеженное поле........................
Город, заваленный снегом по грудь.......

М Н Е    П О Д    Н О Г И    О С Е Н Ь...

Небо и ночь.............................
Мне под ноги осень стелилась............
Мокрый сентябрь обещает.................

С Т И Х И Й Н О Е   Б Е Д С Т В И Е...

Ты для меня.............................
Был бы рад я в себя уйти................
Время...................................
Сначала заплачу.........................
Весь мой смех...........................
Игра....................................
Владимир Семёнович......................
Ты был сама ранимость...................
Поэта и сейчас..........................
Диалог с другом.........................
Актёру..................................
Я не знаю...............................
Друзьям.................................
Свеча в сугробе.........................
Всю память обо мне - в огонь............
Тени на лице разворошу..................
Море Злобы бьёт меня о скалы............
Взгляд в себя...........................
Под ноги мне опадают....................
Танка...................................
Я не знаю, где живут напасти............
Не закурю...............................
Я знаю, что жизнь скоротечная...........
Правда - это такая газета...............
Есть вселенское понимание...............
Содержание..............................


















Владимир Степанович БЕЛОГОЛОВ





СВЕЧА В СУГРОБЕ



Стихи




Составитель и редактор - автор
Портрет работы                Е. Якимович
Консультанты                Н. Благова
                И. Козлов
                В. Маслов
                В. Тимофеев
Набор                М. Суродеева