Юнона... Авось...

       Уля обладала двумя /уникальными с точки зрения её собственной оценки личности/ особенностями, отличающими её от большинства представительниц когорты фемин. Она терпеть не могла шоппинг и на дух не переносила мужской трёп, даже если он и содержал кучу медовых комплиментов в её адрес. То бишь две избитых фразы, что "Шоппинг для любой женщины - лекарство" и "Все женщины любят ушами" были явно не о ней. Нет-нет, она бесспорно обожала хорошо выглядеть, носить удобные-стильные шмотки-обувку-бельё, но вот тратить на поиски-примерку-приобретение всего этого материального хлама массу своего драгоценно-свободного времени, поднимая упавшее в минусовку настроение и чуть ли не оргазмируя при этом, увольте. Лучше уж всё это время заниматься бурным сексом  для получения наивысшего кайфа путём достижения  оргазма настоящего, живого, истового, неподдельного. А во сто крат лучше ещё, когда и многократного, долгого, обильного и именно от блуда с мужчиной,  а не от многочасового блуждания по торговым центрам-бутикам-маркетам...
       Кстати, о мужчинах, мальчиках, мужланах, самцах, очкариках, мачо, бруталах, додиках, качках, физиках, лириках, дураках и умниках. И об ушах, которыми Уля не любила любить, или, вернее, любила, но таки не любить, а всё же слушать, хоть и очень редко и очень выборочно. Нет, ну она, конечно, была не в восторге от молчаливых надутых сычей-особей мужского племени, которые могли за весь вечер не проронить ни слова. Но её просто бесили и раздражали те, которые были хуже трепливых баб в своём показном красноречии. Хотя, чего уж греха таить, она могла себе иногда позволить совокупиться как с одними так и с другими из них, но только и только исключительно по причине недотраха и голодухи. Но даже, если так получалось, что Улька ловила неимоверный кайф от секса с ними, то о дальнейших романах-встречах не могло быть и речи, потому как её алчное нутро требовало удовлетворения-наполненности не только мужской спермой, но и чем-то ещё, чем-то намного глубинным, масштабным, космически-беспредельным, неуловимо-тайным, цельным и сокровенным. При получении которого к кайфу от оргазмов примешивалась эйфория от осознания некого, пусть и не пожизненного, но всё же, обладания ценнейшим из сокровищ в лице лучшего из мужчин.
       Поэтому у неё было и две слабости, тяги, фетиша, даже одержимости, что ли. Во-первых, Улька просто тащилась, млела, плыла, растекалась и моментально возбуждалась от привлекательных интеллектуалов. Когда симпатичный красавчик с ладной подкаченной попкой и длинными узловатыми пальцами открывая свой рот, мог похвастать и разумом, то её просто накрывало, сшибало, взрывало, качало, штормило, цунамило, лавинило. При чём Уля имела для себя своё твёрдо-непоколебимое лично-приватное понимание Мужчины Разумного то бишь Интеллектуального. Она, вопреки всем википедиям, справочникам или викисловарям, чётко разграничивала такие понятия, как Интеллект, Ум и Эрудиция. По её внутреннему уразумению, мужик мог бы даже обладать титулом «Ходячая энциклопедия», но при этом быть полным идиотом или же он мог бы с лёгкостью в умище вычислять интегралы и логарифмы, но быть при этом тупым мудилой. А вот под Интеллектом она подразумевала некий изысканный коктейль, смешанный из умения очаровывать, обволакивать или погружать в себя, как в пучину, из стремления и желания доставлять удовольствие не только себе, а также из молчаливой готовности и способности волшебным образом решать любые проблемы, а не создавать и притягивать их, но и не будучи при этом ни профессором по высшей математике ни знатоком, перелопатившим и отложившим в своих ячейках памяти тонны информации.
       Хотя, как раз информацию, любую, Уля просто обожала. Она впитывала её в себя, как хрустящий прибрежный песок вбирает в себя, слизывая долгожданные морские волны, как иссушенная зноем почва, выпивает благодатно-живительные потоки ливней или как горящее от жуткой похмелюги горло с благодатью увлажняется ледяной сильногазированной водой. Но при всём при этом у неё внутри был некий фильтр, способный отделять истинность от фейка, ценность от лажи, нужность от шелухи. Но это была лишь такая себе любовь к познанию, к самосовершенствованию, а вот второй по счёту слабостью была систематизация, упорядочение, раскладывание полученного по полочкам, ящичкам, шуфлядкам, папочкам, файликам, мешочкам, кулёчкам, чтобы при случае можно было всё это аккуратненько достать и сложить-сшить-склеить-связать из него, как из пазликов  или кусочков мозаики или лоскутков ткани нужную картинку, витраж,  пэчворк, полотно. И эта её слабость распространялась на всё, что попадало Ульке под руку или в голову, будь то знания, шмотки, еда или обычные предметы. Правда в довесок к этой слабости и в полное противоречие к нелюбви шоппинговать, Уля просто маниакально тягала с собой по максимуму всего-всего многочисленно-нужного-необходимого-навсякийслучайпригодящегося. Ещё в школе её раздутый объёмный портфель называли ни как иначе, как "Остров сокровищ" ибо в нём всегда находились запасные ручки-карандаши-ластики-листики-линейки-циркули в придачу к полному комплекту учебников-тетрадей...
       Так и сейчас, в данный момент своей бурной жизни, в которой хоть и стремительным образом произошла практически полная замена книг-журналов-газет на компы-ноутбуки-планшеты, а бумажных папок с завязочками или скоросшивателями на электронные файлы, Уля не изменила своим принципам и создала себе личную систему упорядочения-хранения поступающей инфы, от примитивных рецептов волшебных крэмов до интимно-любовных постов-посланий. Всё это тщательно принималось, фильтровалось, чистилось, оставлялось и распихивалось по разнообразным папочкам-закладкам-архивам-массивам, на которые цеплялись  соответствующие замысловатые теги. И вот одна такая из всех многочисленных папочек, находящаяся в мыле, была ей сейчас особенно ценно-дорога и назвалась она «Юнона и Авось», вызывая в ней порой лёгкие ассоциации с одноименной рок-оперой. Ибо Он – ворвавшийся в её жизнь внезапно-неожиданно, но стремительно, как тайфун-цунами-торнадо, хоть и не тягал за спиной такое количество прожитых лет, но тем не менее, был носителем исконно русской фамилии и обладателем такого нрава, которому как раз и подходило это, опять же таки, исконно русское слово «Авось», звучащее, как «Бог даст». А Улька же, вопреки вот этому постоянно-преданному ожиданию в стиле Кончиты Его появления, всё же чувствовала себя рядом с ним Богиней, поэтому и обозвала себя так пафосно-помпезно: Юнона, хотя прекрасно, опять же таки, знала Его отношение к семье и браку, покровительницей которых была эта самая Юнона. Вот и получилось так невообразимо, что в названии папки заключался самый необъяснимый парадокс, самое непримиримое противоречие между происходящим в настоящей жизни Ули и огромной надеждой, которая как известно умирает последней, на то, что в будущем, Авось, таки случится что-то такое-эдакое, волшебно-мистически прекрасно-замечательное в стиле Богини Юноны...