зову я жизнь

P. S. Впроброс. Вы уберите за скобки всего трёх человек - Путина, Шойгу и Лаврова. А потом посмотрите на политический пейзаж. И вы поймете, что с 90-х годов у нас ничего не изменилось. Как были либералы у власти, так и остались. Вменяемая оппозиция? Да мы с вами - это вменяемая оппозиция и есть. Народ - это оппозиция, несмотря на то, что там в большинстве - 86%. Это правда, это она. И только три человека не дают полностью разрушить наши государственные институты, укрепляют армию, добиваются каких-то подвижек на международной арене. Удивительно же. Дума сидит, не вякает, федеральные каналы подзаткнулись. Крым вернулся, что-то строят и производят. Но если вы спрашиваете себя, почему многое происходит так, как происходит, то вопрос этот нелеп. В 90-е не спрашивали? А что изменилось-то особо? И назовите мне политическую силу - реальную политическую силу - которая была бы способна изменить положение в стране к лучшему. Не персону, а силу, за которой стоят люди, финансы, ресурсы. Силу, а не хотелку. Нет пока такой силы. А политики не с рейтингов живут, а с реальности.

                Ольга Туханина



Зову я жизнь.
Она мне отвечает,
Что и в моих призывах замечает
Траву (едва проросши сквозь базальты,

Она зовётся сорная трава).

Зову я жизнь.
Потом зову повторно.
Она не отвечает мне ни горном,
Ни ликованием (ответов дарованием,

Что сквозь базальт возможно прорастание).

Зову я жизнь
И вижу результат:
Она мне равнодушно отвечает
(коль равен ей душой, то и не душно,

А ей под стать распахнуто окно).

И всё-таки зову я всё равно.
Не оттого, что много или мало
Во мне души (она не перестала
Всё так же не спешить, не утешать).

А оттого, что жизнью её звать.












Утро.
Утроба чуда.
Свет восстаёт из гроба:
Света на свете нет!

Но наступает свет.

Утро.
И я утрою
Душу, когда с тобою
Дышим мы в унисон.

Свет проникает в сон.

И наступает слон
Мне на утробу духа.
Освобождая ухо,
Музыку порождает.

Утреннее тепло.

Утреннее светло'.
Утреннее здоро'во.
Тело твоё снова,
Тело моё снова

Стали горстями Слова.

Ибо ты света гостья.
Ибо я света гость.
И принесём гостинец:
Ноготок на мизинец!

Как бы над бездной мост.















А оттого, что жизнью её звать.
А ежели не звать, то не придёт.
Не станет просветлять мои темноты.
А я как будто вышел из болота,

И на подошвах грязь. Но с жизнью связь
Лишь укрепилась, а не прервалась.

Всё оттого, что жизнью её звать.
А ежели не звать, то не придёт.
Я, словно крот, прогрыз пучину вод
И твердь земную (смертью именуя

Ея весьма прекрасные черты),
Ведь в них мои каноны красоты.

Всё оттого, что жизнью её звать.
Я не хочу ни жить, ни умирать:
Не призывать ни жизни и ни смерти!
Они ведь не придут всей полнотой.

Но жизнь не называется простой.
А если назову, вы мне не верьте.













p. s. А теперь - безо всяких преувеличений, намеков, иносказаний. Слушайте, что за дивное диво я вам расскажу...Никому не придет в голову (и это - к счастью!) сравнивать любого из современных известных русских поэтов - с Блоком, Пастернаком и тем более с Пушкиным и Лермонтовым. Будьте спокойны, нет таких сумасшедших.

                Юнна Мориц








Когда говорить не о чем,
Лучшее время дня.
Есть о чём помолчать
И не срывать печать

На устах у меня.

Когда целовать не о чем,
Лучшее время ночи.
Вечность уйдёт из очей.
Время для одиночеств

Исцелит и увечность

Человеческих связей,
Человеческой грязи
И корысти людей.
Исцелит и суде'й -

Тех, кто всё это судит.

Ведь говорить не о чем.
Нет никаких су'деб.
Всё понятно без слов:
Есть стога для ослов яростно буридановых.

Вышли мы из богов,

Это до боли ясно.
Но мы всё ещё люди.


















Когда говорить не о чем:
Ведь впереди вечность
И позади вечность...
Лишь посреди млечность,

То есть смуты груди.

А что о них говорить?
Млечности бы испить
Что в берегах кисельных.
А о врагах шутейных,

Что на совесть и страх

В шутовских колпаках
И топорах и плахах
(но родились в рубахах
И сапогах-скороходах),

Что о них говорить?

Жду у моря погоды,
Чтоб переплыть природу
И до-ложить врагу,
И до-ложить другу

Снега ещё немного

Да на горячий лоб.
Люб мне весенний снег.
Люб мне дружеский смех.
Да и враг мой не глуп.






p. s. Смирение - это не просто слова, когда мы говорим: «Я грешник...» и прочее.
Смирение - это истина. Человек должен познать, что он - ничто. «Ничто» - это то, что было ничем прежде, чем Бог сотворил все.

                Старец Иосиф Исихаст










И я счастлив как Улисс, улиткой
Совершивший хорошее странствие
И пришедший почтовой открыткой.

Я открыткой себя перешлю.
Ты откроешь меня к октябрю.

И я счастлив как Улисс, улыбкой
Вдруг забивший над тоненькой скрипкой
Несказанным скрипичным ключом.

И я счастлив как Улисс, забывший,
Что отплывший не за сургучом

На открытке ли, бандероли,
На открытиях вольной воли
На пустых просторах Техаса.

Я искал просторов святых
И растряс партийную кассу.

И я счастлив как Улисс, чей бубен
Не шаманский, а дилетантский.
Не расчётлив, а просто буен.


















P. S. Порядок вещей таков, что я сам создаю и ясную погоду, и грозу - прежде всего в себе самом, но и вокруг себя тоже.

                Андре Моруа







Есть высшая ценность: здоровье.
Оно для работы воловьей.

Есть высшая цельность: я кровью
Наполню вселенские соты.

Не в мертвое чтобы вселить,
А чтобы душой веселить.

И тотчас расскажет рассвет,
Что мёртвого попросту нет.

Есть высшая цельность: что бренность
И прочая блеклая тленность

Имеют такую же ценность,
Как дух, что пронзительно реет.

А если он всё же не смеет,
То я его ставлю меж двух

Огней: между мной и тобой.
И он тогда станет сильней.
























Я не завишу (но не стану выше).
Я не зависну с крыши кирпичом
Или мечом (который столь домоклов).
Я не хожу, заглядывая в окна,

Не устремляюсь к злому миражу,
Который обязательно обманет.

Я не завишу (но не стану выше).
Казалось бы, ничто меня не ранит,
И я не стану раной никому.
Не слишком ли мне рано одному

Вдруг осознать докучливым умишком,
Что целый мир на нас идёт войной?

Но постоянно - мимо пилигрима
Проходят его мимы и актёры,
Не в силах ни повтора навязать,
Ни даже продолжения разговора.

Я не завишу, ибо ясно вижу,
Что происходит: мир ко мне приходит.

Я не бросаю под ноги ни взора,
Чтоб растоптать иль убежать от них.
Я не завишу (но не стану выше),
Поскольку целый мир во мне возник.
























Есть ли справедливость после геноцида?
Если демократия после геноцида
Сыплет пестицидом на поля колхоза,
Чтоб поспели розы, брошенные в гроб…

Чтобы благо чтоб!

Чтобы плаха чтоб
Стала колыбелью!
Я же Циолковский:
Я из колыбели вылечу метелью,

Чтобы стать таковский!

Чтобы не искать
Псевдосправедливость после геноцида,
Я не стал икать, не захаркал кровью.
Но и не любовью я покрыл поля

(словно тополя, покрывая пухом).

Стал я нищий духом,
Стал я вещий духом, словно вся земля.














p. s. главное в пост - не есть друг друга.


P. S. По-хорошему, единственный вопрос, на который мы отвечаем себе уже третий год, звучит просто: хотели бы мы вернуться в ситуацию "до Крыма"? Со всеми старыми ништяками: баксом по 30, прогулками по сытному Крещатику, обильной работой, бесконечным миром, вечным Путиным, регулярными Антальей с Хургадой, полным отсутствием санкций - но без Крыма. То есть, без нескольких голых камней у моря, базы ЧФ, горсти родных могил и пары миллионов нездешних русских людей - плюс кучи сопутствующих проблем. Неа. Лично я не хотел бы. Крым наш. И время будто вернулось. "Конец истории" отменён. Даже интересно, как там будет дальше. Что ждёт нас впереди.

                Денис Тукмаков






Приставка бес.
Весь интерес к приставке
Сведется к называнию: стану ль бесом,
Если последую конкретным интересам

Приставки бес (которая как лес,

Который сумрачен).
Я заблудился в бесах.
Всё сумрачно, и в общих интересах
Их приставлять к словам и именам,

Тем самым пристрелив.

Я сам и я не сам
Иду по этим сумрачным лесам?
Или ведёт меня моя приставка,
Хватая за живот,

За рот хватая?

Из рода в род, поскольку представляю,
Что я преставился, когда я жив.
Что я преставился на долгие года.
Но это ложь, поскольку жив - всегда.

Приставка бес:

Когда я без неё,
Я лично отвечаю за моё.












Приливы и отливы океана
Прекрасны и до боли окаянны.
Огромнейшая воля водоёма
Не покидает дали окоёма.

И не спасут разбитые скрижали
Того, кто в океане этом тонет.

Ведь если я не признаю закона,
Не выплеснут бесчисленные тонны,
И не отменят страшный Божий суд
(сменяв на мировую катастрофу).

Приливы и отливы океана,
Что наполняют пушкинские строфы

Огромнейшею волей окоёма,
Не покидают дали водоёма.
И что со мною совершится днём,
Пока я наполняю окоём?

И что со мною совершится ночью,
Чуть ослепив всевидящие очи?

Смиренье простоты или тщеты
Не отменяет грозной полноты.

























Хорошему уму
Всё хорошо в уме.
Но сколь ума в суме или тюрьме,
Мне не ответил просветлённый ум,

Чуть выступив из злого негатива.

Хорошему уму
Всё хорошо в уме.
И он, конечно, сделает красиво
И сделает понятно… В вышине

Я умозрел на солнце эти пятна!

А после я на солнце посмотрел:
Лишь ум избегнул стрел, глаза слезятся…
Но я не перестал за ум держаться!
И всё же удержаться не сумел.

Хорошие умы - весь мир по их уму.

А я живу в дыму и любовании,
Но не зову сражением и страданием.


















P. S. Нет, дружочек! - Это проще,
Это пуще, чем досада:
                Мне тебя уже не надо -
                Оттого что - оттого что -
                Мне тебя уже не надо!
                Марина Цветаева, 3 декабря 1918




Приливы и отливы справедливости
Не отменяют искренней спесивости,
С какой сейчас посмотрит на меня
Аристократия былого дня:

Я ученик, оглаженный рукой,
Или баловник, наказанный рукой.

А я рукою подпираю щёку
И не внимаю, как внимают Богу.
Поскольку понимаю человечность
Не как частичность или же увечность,

А очень детскую лошадку пони,
Что очень просто бегает по кругу.

От гениальности и до испуга,
От недомыслия к вершинам смысла
И от бесцельности к порокам сердца,
Которых никому не исцелить.

Я не устал погосты их ценить,
Но я по росту подобрал подпругу.























                утешение философией Боэция

Представьте, что Боэция казнили
Особонною варварскою казнью:
Стянув верёвкой череп, раздавили,
И мозг наружу (словно бы нарыв).

Прославьте, что Боэция казнили:
Телесное в бандеровский обрыв,
По новому зово'мый Бабьим яром...
А там прибалт добил, как в Саласпилсе,

Всё детское железною дубиной.
Я не хочу об этом. Я на пирсе
Встречаю первый бриз:
То мой каприз,

А не великого скитальца Паганини!
Который невесомою былинкой
Да в солнечном луче!
Да зазвучал!

Представьте, что Боэция казнили,
Чтобы открыть начало всех начал,
Но - очень варварски: не верно приступая,
Но - сразу искажая даже пядь...

Вот так же и во всей моей работе,
Которую мне должно совершать!
Но - ежели начать её неверно,
То результатом будет только скверна.

И ты не сквернословь, мой друг, но славь

Не кровь мою превыше всех основ,
И не любовь, а то, что снова — вновь.














Гора, известно, родила
Мыша (такая вот душа
У наших гор). Но есть ещё простор
И разговор о том, что мир - загорный!

Что там живёт народец очень вздорный.

И вот я вздор несу в загорный мир:
Кумир несу в его недокумирье
И мир несу в прозрачном недомирье.
Я, горы перейдя, бросаю взор

И вижу просветлённого мыша.

Есть у тебя душа, моя душа!
Когда вокруг такие миражи,
Душа души, иди и не греши,
Неся меня в ладони как мыша.

И я служу.

И я сужу, за это и наказан.
Но перейти в загорный мир обязан.














p. s. Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.

                (к Евреям 11:1)











Всё просто в этом лучшем из миров:
По росту он тебе иль не по росту?
И я иду переступать стопами.
И ты идёшь со мною приступать.

Как будто бы гробами измерять:
Погостом станешь ты иль выше ростом?

Всё просто в этом лучшем из миров:
Коль я из мира сотворить готов,
И ты из мира сотворить готов
Такого благородного кумира…

Потом начнём миры пересыпать
В часах песочных, ведь миры непрочны.

В часах песочных будем засыпать
И просыпаться: нам миры приснятся!
Мы эти сны измеряем стопами
И вёсны мы измеряем гробами.

И миром мы начнём пренебрегать.
И даже благодать сочтём кумиром.

Всё просто в этом лучшем из миров:
По росту он тебе иль не по росту
(как родинка, что на моей губе),
Не мне решать, поскольку мир в тебе.






















Порадуйся за дальнего и ближнего.
Но в радости найдётся что-то книжное:

Чему-то вдруг интрижному неймётся!
Какая-то расчётливость найдётся.

Что враг подставил щёку потому,
Что я возьму суму или тюрьму

У самого его! Или сейчас,
Иль ношу у его детей приму.

Всему виной моя приставка бес:
Что в бес-корыстье ищет интерес

Какой-то бес, куда же без него?
Так мало в этом мире моего!

А всё, что без меня, то бес во мне.
Сейчас горю в полуденном огне,

Но даже это счастье - не моё:
Лишь часть его, когда без пятен сажи.


















P. S. Кто ищет, тот не находит, но кто не ищет, тот будет найден.
                Франц Кафка







Да за-звучал.
Начало всех начал
Не начиналось с этой ноты до.
Но начиналось с этой ноты да.

Да я сказал:
От слова нико-гда!
И я построил эти города
Из гор (как кирпичи простор).

Из нико-гда я выбрал только Нику.
Из Eury и ;;;; составил Эвридику:
Да за-звучал!
Начало всех начал,

Когда они последуют за звуком,
Не упорядочит со-знание в мире диком,
Но исключит его из миро-здания,
Принудив его выстроить своё

(как более пригодное жильё).

И мы с тобою будем со-знавать
И со-здавать, что пусто не прольётся.
























Не стоять деревням без колодца.
И колодец тот не прольётся,
Даже ежели опрокинуть
Вместе с плоскостью горизонта.

Не стоять деревням без дали.
Не стоять деревням без близи.
Это всё обернётся плоскостью
Чернозёмной и влажной выси,

Что стопами не попирается
И гробами не наполняется.
В те колодцы, конечно, плюют.
А потом из колодцев пьют.

Но не только свои плевки…
Мне колодцы те далеки:
Я едва досягаю взглядом
Тех, которым колодцы рядом.

Но зато продолжаю быть.
Деревням основанье жить
Лишь в наличии тех колодцев.
Я зову своё невеличие,

Примеряя к величию их:

Познавая, кто я и где
И в какой я сейчас нужде.





















Это ж надо так угадать,
Чтобы душу Богу продать.

Это ж надо так углядеть,
Чтоб соломкою подстелить

Там, где следует лишь летать
Тем, кто Царство Его наследует.

Впрочем, что о том говорить?
Мне устами меда' бы пить

(разве Бог об этом не ведает?),
А не горечь моей природы.

Но я жду у моря погоды,
А с погодой всегда беда:

Хорошо всегда никогда!
Я живу по моей природе

И справляю в душу нужду:
Выхожу из Бога на сушу,

Чуть дыша обожжённым боком
(подлежащим Его суду).












p. s. Будь скромным - это тот вид гордости, который меньше всего раздражает окружающих.

                Жюль Ренар











Чернозёмной и влажной высью:
Лишь по первости неподъёмной!
А потом прибавляя резвости
И лютея от звонкой трезвости:

Так я принял в себя людей!
Словно я составной из людья.
Как болванчик тот заводной.

Моя жизнь как та колея,
Что составлена из коле'й
И из келий, и из углей,
Принесенных из преисподней.

Так я принял в себя небесное.
Так я принял своё исподнее.
И узнал, что не всё - моё.

Но просторное или тесное,
Неизвестное и известное,
Чернозёмное и чудесное -
Лишь по первости неподъёмное.

И всё более я людею
И от трезвости той лютею,
Принимая душу огромную.






















                МОЙ-до-ДЫР

               1

Затёр до дыр!
А начал с ноты до.
Сейчас среда.
Тебя среда заела.

Но начал ты задолго до среды.
И начал ты с простого чувства долга:
Что долго был собой, а не другим
(что долго был таким, а не таким),

Настолько перестав быть молодым,
Что захотелось ощутить опять,
Любую пядь земли, любую грудь и прядь,
И прочий иллюзорный дым.

И вот затёр до дыр!
А начал с ноты до.
И снова вспомнил долг,
Когда среда заела.

Уйдя в среду,
Открыл ты пустоту,
Которая не ведает предела…
Пока его ей не поставишь ты.

Она пожрёт тебя и соловья,
И родину твою… И вот ты на краю.
И я тебе опять пою о долге:
Всё начиналось с этой ноты до!

Звучало восхитительно и долго,

Пока ты был собой.
Но ты не стал другой.










           МОЙ-до-ДЫР

                2

Он мой или не мой:
Сумой или тюрьмой
(самой иль не самой основой лютой мира)
Освобождается от жира

И прочей копоти.

Я шопотом сужу:
Он мой или не мой?
Любом миражу
Не устоять перед помывкой этой!

Он мой или не-мой:

Произношение света
Продолеет копоть немоты!
Вот и твои прекрасные черты
Стираются до полной наготы.

Он Мой-до-Дыр!

И целый мир со мной
Удержится от пропасть иной:
Когда не нагота, а измышленья
И прочие наросты как погосты...

Но мой до дыр: до светопредсталения!

Свет представляется, когда приходит в мир,
Как Мой-до-Дыр.












P. S. Людские умы стали грубы и плоски: гоготать легче, чем мыслить. Люди разучились обхождению с идеями: вместо того чтобы смотреть идее в глаза, они норовят заглянуть ей под хвост.
                Сигизмунд Кржижановский







Моё сердце не утерпело.
Моё сердце вдруг углядело
Мир, который был так несчастен.
Я на миг оказался властен

Опрокинуть его несчастья
И немножечко отодвинуть
Своё сердце от заглядения…
Утолить его нетерпение,

Хоть на миг перестав глядеть!
Чтобы сердце моё галдеть,
Словно стая птиц, перестало,
Перелётная стая лиц

Подалась вдруг в дальние страны.
Между нами чтоб океаны
Пролегли.
Я лишь пядь земли.

И доколе мне исправлять
Остальную землю собой?
Если веры я не подъемлю,
Бесполезен его прибой,

Моего нетерпения сердца!

Если вера во мне жива,
То помогут даже слова.


















И вот я время поверну назад:
Вот я ещё рассвет, и чист мой взгляд.
Я не читал ещё Экклезиаста.
И хруст костей моих под гулкой колесницей

Мне кажется искусством, что искрится.

И вот я время повернул ещё назад:
И стал я ночь, чей очень чОрен взгляд.
Хотя, казалось бы, на юность мне сердиться
Невместно… Просто в мире тесно!

И в тесноте заранее известны

Пять или шесть телесных осязаний
Среди телодвижений механизма
(болванчика с уже затёртой ролью).
Но вот я время повернул ещё назад:

Мир обернулся пустотой и далью.

И взгляд отсутствует, чтоб просто посмотреть:
А есть ли красота,
На кою никогда
И некому столь пристально глядеть?

Но есть ли красота,

Не только я сужу.
И слава Богу, нас на свете много.


















Здоров ли я?
Здорова ль колея,
По коей катится душа моя
В известные мои заупокои?

Здоров ли ты?
Здоровы ли черты,
Которые прочертим мы с тобою
На обликах веков? Мы облака

И мы река, но из отдельных рек,
Рекомых океан. Я окаянн
И всё ещё поскольку человек,
Своею человечностью я пьян...

Тогда как мне от вечности трезветь!
Здорово' ль говорить?
Здорово' ль петь?
Тогда как жить - смертельная болезнь.

Летальная болезнь. И в колее
Летать подобно ведьме на метле
Тебе, душа моя.
Я колея,

А ты во мне летательное средство.
Я средство для души.
В моей глуши
Как воздухом дыша моим наследством:

Душой души.

И колея есть в ней:
Сад Человеков, а не Сад Камней.




p. s. тот, кто умеет, тот делает, кто не умеет - тот учит других.

                Бернард Шоу










Непостижимое не дремлет,
Но спит как кит, парящий в вышине
(как ты во мне).

Непостижимое как сон во сне.
Как плоская земля, что на слоне
(и ты на плоскости как сказочный объём),

Словно в ладонях водоём!
Из коих не прольём,
Коль мы вдвоём.

И всё.
И ничего, как горсть овса,
Сквозь пальцы просо: это всё не просто,

А много проще всякой простоты!
Как будто бы нагая роща,
Лишившись плоти, но из красоты

Не вышла вовсе.
И не стала выше
Любой души, любую душу слыша.



























Прогулки под луной.
Как гулко подо мной.
Ведь будущая злая преисподняя
Отделена лишь тонкою землёй.

Ступаю по земле сегодня
И наступаю я для преисподней.

Но прошлого ничуть не покидаю.
Хотя, казалось бы, лежит мой путь
Всё далее от рая на земле.
Лишь только соберу разбитые скрижали.

И он совсем останется в моём
Прекраснейшем Вчера, где мы вдвоём,

А не одни прогулки под луной.
Где днём бывали дни, ночами ночи:
Где жизнь бывала вся, а не из многоточий!
Как гулко подо мной.

Так видят очи, но душа иначе
Глядит на эту дивную прогулку:

Здесь вещи обернулись вещим:
Я избегаю трещин на земле!
А оступлюсь, так на одном крыле
Способен петь (почти что возлететь).























Я перейду по людям как по льду.
И люди перейдут через меня.
Мой берег крут (Шевардинский редут).
Мой лёд идёт, и на исходе дня

Я днём с огнём ищу огня.

С одной истаявшей да на другую.
А лёд крошится, (даже поцелуем
Отвалятся куски моей тоски
По свету дня), и голова кружится

От скупости такой реинкарнации.

Я перейду по людям словно в танце.
И в солнечном румянце на лице
Я отражу всю правду о гонце,
Который год идя сквозь ледоход.

А лёд идёт (он тоже пешеход).

А люд идёт (он тоже пешеход).
И лют, и радостен такой маршрут
(Шевардинский редут не уступает
Такому натиску моей тоски).

А лёд идёт, седеет как виски.















P. S. Как христианин, Вы можете пожертвовать для иноверного имением и жизнью, но истиной - НИКОГДА, ибо она существует независимо от Вас, - ИСТИНА НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ ВАМ.
                Святитель Николай Сербский





Играя со светилами в пятнашки,
Я солнце запятнал, стал запятой
В перечислении любых движений.

Родившись под чугунною звездой
(о как сказать хотелось: под пятой!)
Обычных человеческих стремлений…

И только лишь единожды забышись,
Играя со светилами в пятнашки!
Забившись в свой сердечный уголок.

Я человек, родившийся в рубашке:
Ведь тело есть рубаха для души
И приложение к топору и плахе.

А звезды и гроши, и миражи?
Я запятая в их перечислении.
Я отказался от любых стремлений,

И всё же без рубахи я продрог:
Остуденел, но не осатанел!
Хотя не выбираю выражений,

Лишь угляжу проказу вырождений
Или пятно на собственном светиле,
Что недостаточно освещено.




















Одна ли женщина, другая или третья:
Она всегда одна, поскольку нет другой.
И я с тобой один на белом свете,
В который прихожу нагой,

Поскольку только так приходят дети.

Но вот между ногой и наготой
Черта проведена от дна до неба.
Поскольку только женщина одна,
Как та последняя краюха хлеба,

Которую не можно раскрошить

(как будто нам блокаду пережить).
А вот переступать любой порог
Сам Бог велел… И запретил сам Бог
Душой переступать любой порог,

Лишённой одеяний тела.

Одна ли женщина, другая или третья
Достойна человеческих желаний,
Достойна человеческих деяний…
Моя душа не ведает предела.

Кроме одной души, другой и третьей.

И мы с тобой одни на целом свете,
В который прихожу нагой.






p. s. Лишь в чаше, именуемой "сей свет",
Твоё чело свой оставляет след,
А Имени сладчайший мёд
Именованью мира ясность придаёт.

                ал-Магриби (1220 - 1283)









Как глохнущее эхо тишины
Ещё и задыхается от смеха!
Лишь зрение цепляется плющом
И следует за солнечным лучом...

И я здесь совершенно ни при чём.

Когда мы завершаем дело жизни,
Становимся видны, да не нужны,
Как глохнущее эхо тишины...
Оно всегда сопутствует успеху.

И я здесь совершенно ни при чём.

Я следую  за солнечным лучом,
Во тьме моей оставивши успех...
Всё это называется победою,
Чьи результаты я теперь наследую

И слышу над собою Божий смех!

Мол, не угомонишься, хочешь далее
И далее к вершинам экзистанса?
Или останешься, как этот дивный танец,
Пылинкой в моём солнечном луче?

Как острие в домокловом мече,

Распавшемся на игры остроты',
Не возжелаешь большей  высоты?



















Быть частью счастья:
Плыть в пучине вод
И водопадом рушиться в кручине!
И далее рассыпаться как плот…

И далее рассыпаться как плоть
Известно по какой причине:
Быть частью счастья.
Малою лучиной

Всего лишь собираться возгореть:
Не полною лучиной, но на треть!
Или одной шестою частью суши
Россией быть. Я понимаю душу,

В которой часть души.
Которой мало,
Но большему не быть.
Иначе мне не жить,

Как личности (отдельной от всеобщей).
Быть частью счастья, коего не стало:
И вот его частица ропщет,
Что мало ей души!

Вот так и жить.

Зачем я стал об этом говорить,
Об очевидности такой? А просто будь со мной.









p. s. Мы должны жить так, как колесо вертится, - чуть одной точкой касаться земли, а остальным стремиться вверх.

                Преподобный Амвросий Оптинский


P. S. Сказали мне, что эта дорога
Меня приведет к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор все тянутся передо мною
Кривые, глухие окольные тропы…

                Ёсано Акико. Трусость







Сказали мне.
Что эта дорога
Меня приведёт.

Сказали мне,
Что эта река
Сама приплывёт.

Сказали мне,
Что эти века
Как наши дома:

Мы их обживаем совместно!
Я знаю, что сказано честно:
Чтоб я не сорвался отвесно,

Как будто Икар, на скрижали
(что целостны - дабы держали,
Пусть даже покажется тесно).

Тогда мироздание покатится,
И будет не остановить.
Сказали, что я должен жить.

И вот я действительно дожил
(хоть было мучительно долго)
До чувства кристального долга.


















Я посетил забытые места.
Я думал, что осталась пустота
От мест забытых.
К переменам мест

Влечёт меня на сотни лет окрест.

Я знаю, существует красота
Даже тогда, когда её забыли,
И некому смотреть на эти горсти пыли
(которые, в пыли свернувши

И свою влагу плотью обернувши,

Как тело, обретают души),
Что устремятся к перемене мест.
По сути (и на сотни  лет окрест)
Не будет красоты, коль некому глядеть

(чтобы вот так: узнать и умереть).

Я человек Воды.
Я лёд и медь.
Я пылью обернусь как плотью
И становлюсь  волнующую сутью:

Желанием  места переменить.

Уместно ли мне жить или не жить?
Уместны ль небеса или чудесны?
Уместны ль голоса или отвесны,
Когда они сорвутся умирать?

Уместно ли мне всё? Или всего лишь - знать?














Или всего лишь знать,
Что я всего лишь знать,
Без коей всему миру не стоять
На трёх китах достоинства и чести,

И целости. Стою на ровном месте
И о вещах огромных говорю
Не оттого, что говорить люблю!
А оттого, что подвергаюсь мести

Своих не-совершений неподъёмных,
Сизифовых.
Такая знать у мифа.
Такая падаль, что пригодна грифам.

Но предназначено ли падали восстать
И побеждать не просто потому
Что знать она?
А попросту нет дна

У всех грехопадений и смятений!

Мне знать дано: недостижимо дно,
И нет непобедимых поражений.















p. s. Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но всякий человек тебе учитель.
                Сократ









Или всего лишь знать.
Или всего лишь - знать.
У знания и знатности нет розни,
Но их противоречия серьёзны:

Мистически в практическом ряду.

Или всего лишь знать.
Или всего лишь - знать.
Я выживу и поле перейду
Не посуху, а по своей нужде:

Имею я в достоинстве нужду?

Или завёл с душой своей вражду
И пробежал с нуждою живота,
Распознаётся в первой же беде.
Проведена мистически черта:

Велит ли ангел или бес бурлит?

Рождаешься ли в жизнь иль испражняешься?
Лишь этот вид,
Не искажая черт,
Мистически имеют жизнь и смерть.


















P. S. Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними: иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят.

                Николай Васильевич Гоголь







А коль передо мною бес,
То я теряю интерес

К душе без-смертию.
И вижу миражи

Бес-смертия души:
Холерного поветрия!

Прекрасным исхожу я (к миражу),
Как запертый в бараке карантина

Холерного. Адам, сплошная глина,
Исшёл из рая вон! А я вдогон,

Сосною досягаю до звезды,
Ему бросал холерные плоды!

Вослед кричал: что много потерял!
Холера начинается весною.

Зимою завершается она:
Бес-смысленностью холод не проймёшь

Космический. На этаких просторах
Любая ложь становится комической.



















Времени трата:
Словно в почве нитраты!
Но ничего не взошло
В этой ума палате.

Только добро и зло

(так уж мне повезло)
Тратили время зря.
Ибо моя заря
Произошла и так.

Ибо была земля.

А потом и моря
К берегу подошли.
В этом был Божий знак,
Что широки корабли,

В кои меня допустят.

Времени трата -
Это на ровном насесте
Мыслей начать травлю,
Чтобы нестись зача'ли.

Не было мне печали:

Я разбивал скрижали
И собирал скрижали!
Покуда не осознал,
Что бесконечно чудо,

Сам же я очень мал.

















Все раны тел.
Все раны тех,
Чьё сердце ранить не способны
Ни прекращение утех,

Ни даже подлость (что подробна),
Излечивает Божий смех.

Все раны рано
Или раны поздно
Откроются как звезды небосклона,
И я из них составлю Зодиак.

И каждый знак до боли растолкую:
Исцелены воздушным поцелуем

Все раны тел.
А если раны тех,
Чьё сердце ранить не способны
Подробности, что столь утробны,

Откроются и закровоточат…
То я бросаю взгляд не в мир загробный,

А в мир загорный.
Будет жизнь повторна,
Лишь только перевалит за года:
За вторником последует среда.

Я посреди.
Как сердце, что в груди.




















Слова всесильны
И слова бессильны.
Как голова или лукошко  слив,
И даже в преисподнюю окошко,

В котором есть антоновский наив:
Мол, загляну, но не пойду ко дну.

Но я иду ко дну, коль ты одна.
И ты идёшь ко дну, коль я один.
Слова всесильны
И слова бессильны:

Как холм могильный
Или трын-трава.

А солнце сквозь листву!
И к естеству
Порою плоть добавлены и пот,
Скрывая суть. И никому на грудь

И на живот вдруг небо не падёт,
В грехопадении ища смирения.

Со слова на слова, как по листве!
Как солнца луч, что ищет в естестве
И не найдёт... Но рощу  перейдёт
И выйдет  в поле!

Там одна дорога:
Немного воли и немного Бога.





p. s. Когда человек маленький и сидит в глубине, его ветром уносит на дно. И он умирает. А когда воскресает, то видит себя на дне. И возвращается туда, от кого он потерялся.

                Коля Воропанов 1998












Чтоб плохое от худшего оберечь,
Кто-то должен себя обречь
На плохое во имя лучшего.
И ему не узнать покоя

Ни при жизни, ни после смерти.

Я ступаю по этой тверди,
Отделившей меня от худшего.
А она на костях построена
Хлебороба или же воина.

Этот мир, меня поселивший,
Отделивший моря от суши…
То, что так продают душу,
Не торопится разъяснять!

Что лишь ложью разъединять

Удаётся единство целого,
Где ни чёрного и ни белого.


























Глоток воды.
И никакой беды
С глотком воды для каждой горсти пыли.
А вот глоток воды, что обернулся в пыль,

Напоминает нашу быль.

Я помню пыл,
С которым мы любили.
Я помню жар,
С которым мы горели

И никакого смысла не имели.

А просто так: для жизни или смерти.
Итак: я проникал в глубины тверди,
Как маленький глоток (ища поток

Подземных вод). Я назывался крот.

Но я не только в землю зарывался.
А так же я вгрызался в небеса,
В их пыль и пот,
Ища истока вод.

Всё просто так: для истины и Бога.

И никакой беды.
Всё для истока.




















Говорить не умел.
Просто мямлил и был несмел.
Но слова облекались звуком:
Словно камни ложились в руки,

А в руках становились хлеба.

Не умел закопать гроба
В эту тёплую почву звука...
Но умел со-зревать зерно!
Я недавно, а он давно

Перестал ораторством лгать.

Не привязывал душу к слуху.
И его не хотели знать
Те, кто знали, но знатью не были.
Но о нём говорить не любили,

Ибо был он правым по сути

И для лжи навсегда не прав.
В этом нет никакой жути:
Просто те, кто правы по сути,
Узнают человечий нрав

И для истины пропадут, коли люди их не услышат.

Да, я знаю, есть жизнь повыше,
Но живу я здесь и сейчас:
Не иду по вершинам глаз
И обязан служить долине...

Ибо должно долине жить.










P. S. Не помню, кто это сказал, объясняя какие-то социальные процессы, это какой-то совершенно простой тезис, но глубина его при этом неизмерима - "потребность человека в пристанище постоянна…"

                Anabel Lee








О копыт перестуке.
О звуках дождя и разлуки.

Запахнувшийся в плащ словно дождь
(словно влаги насущной даждь!).

Словно дождь, запахнувшийся в плащ
(так моря отделяют от суши

И от мёртвой материи душу),
От восторга почти задохнувшийся,

Коли слышит копыт перестук:
Звук дождя и разлук.

Дождь вскочил на коня
И покинул меня!

Так я душу отправил узнать,
Далеко ли её продвинул в несказанную благодать.

Оказалось, не слишком далёко!
Слишком око владеет умишком.




















Словно «влаги насущной даждь»,
Слово сказано: будет дождь.
И пойдут дожди по основе
Восприятия, как по тверди.

Я пойду между капель смерти.

Словно «влаги насущной даждь»
Прозвучало будто проклятие:
Отыскать между капель каплю,
Что единственно жизнь даёт,

Я прошу болотную цаплю.

Восприятие моё врёт:
Что равнина всегда равна,
У прощения есть вина
И у бездны всегда есть дно.

Но изведано мной давно:

Не солжёт лишь серая цапля,
Распахнув берега болот.


























Он покровитель безнадёжных дел,
Отчаявшихся тел хранитель
И укрепитель сокрушённых душ,
Святой Иуда! Мне потребно чудо,

Чтоб возвестить надежду без надежды!

Он покровитель безнадёжных дел,
Святой  Иуда. В Персию ходя,
Оставил в мире горстку христиан
Среди огнепоклонников...

Обман,

Что чудом прозревают вежды,
Проказа очищается...
Всё сразу
Необъяснимое как будто объясняется...

И вот стою у бездны на краю:

Произнося обычно "люблю",
Я должен перейти её в два шага!
Или отвагу проявить в бою,
Проигранном заранее... Свою

Отвагу, то есть не чужую...

Никто её не даст, коль не возьму!
Я продолжаю безнадежно жить,
Хоть по любому смерти проиграю.
Но я живу не только потому,

Что своей смертью смерть я попираю.

А потому, что так уж повелось:
Без чуда побеждать, но чудом.
А как подумаю: откуда что взялось?
Ответит лишь святой Иуда.






P. S. Вечность состоит из тысячелетий, тысячелетия из веков, века из годов, года из дней, дни из часов, часы из минут, минуты из секунд, секунды из мгновений. А мгновения вновь состоят из вечности…

                Владимир Токмаков







Ежели в прошлом след -
В будущем меня нет.

Ежели в пошлом след -
В будущем меня нет.

Если ж как гость непрошеный
В прошлом или же пошлом

(находясь в настоящем)
Словно впередсмотрящий,

А не как жрущий рот
И не как лгущий рот -

Будущее придёт
И заберёт вперёд (словно бы рассветёт).

Как не завязнуть в след,
А оставлять лишь свет, я до сих пор не знаю.

Не становясь знатью, знания собираю:
Суть едва не теряю.

Лишь надо мною суд
Губы мои не лгут.





















Очисти ум.
Потом воспомни совесть.
И в этом никакой корысти,
А только лишь убогий общий шум

Пространствие откроет для молчания.

Рука,
Что руку моет, и река,
К которой прикасается рука
(и это продолжается века),

Не породят таинственных звучаний.

Единственное может быть дано:
Такое полотно такой одежды,
Что много белоснежней! Эти вежды
Чуть-чуть прозреют тьму, что вовсе без надежды…

Такое не даётся никому

(но лишь тебе сегодня)!
Я ж как сводня:
Свожу твой ум и совесть воедино.
Или сужу себя: совсем как льдина,

Медлительно идя сквозь ледоход

И вечно сокрушаясь (так мучительно),
Поскольку я в поток не помещаюсь.
















Ты тараканий царь (тмутаракань:
Живи один!). Опять "сарынь на кичку"
Ори один! Себе ты господин:
Вселенная в по-варенном яичке

Ждёт до-варения (по Бытию).
Ты тараканий царь (я повторю:
Живи один!), один ори
Про разделение добра и зла...

А что Тмутаракань давно была
До-варена  в по-варенном яйце,
По-варенная книги Бытия
Поведает  постскриптумом в конце

От Иоанна. Ибо ты и я
Разделены не как добро и зло,
А как весло и челн (и на чело,
Что делится выражением чела).

А ты тмутаракань: душа одной была,
Но стало две (ведь есть душа души).
А ты живи один в своей глуши
И превращай вселенную яйца

В прекрасную Вселенной лица.

Чтобы в него вселить не вырождение,
А совершеннейшее выражение.










P. S. А ведь влюбляются не в красоту… Влюбляются в смех, вечно вьющиеся волосы, ямочки на щеках, родинку над губой или даже шрамик над бровью. А в красоту - нет. Красоту просто хотят…

                Константин Хабенский







Согласно индейским поверьям,
А так же моим лицемерьям
(ведь я измеряю лица:
Насколько душа в них теснится?)

Собаки с глазами разными
На разных живёт небесах...
На разных живут полюсах...
И в разных живут разумах...

И всё это одновременно!
Согласно индейским поверьям
Я живу одномерно
И почти безопасно...

Пока не встречу собаку «о измерений разных»,
Цербером нарекомую!
По правилам русской речи
Речь почти невесомую

Можно встретить у тех,
Кто не знает помех,
Именуемых смертью.
Или её заревом.

Или её предчувствием.

Стоит перед входом в Аид собака с глазами разными,
Кличут её искусством.























Я перестал влюбляться в письмена.
Я перестал влюбляться в племена.
Я перестал влюбляться в имена:

Где женщина одна, и я один,
Как льдина среди многих льдин.
Как будто «голова повинна»,

Стремительнейше сокрушаясь,
Разительнейше сокращаясь…
Поскольку в тесноту не помещаясь.

Восстановив себя за счёт письме'н
(или за счёт племён или имён) -
Так всё стремится ещё чуть продлиться.

А я желаю попросту влюбиться:
Не попусту, не в пустоту!
Которая крадётся за версту

И искренность убьёт, набив живот
Рассудка. В мироздании жутко,
Коль искренность заменена сознанием.

























А по листьям твоим идти,
Как по лицам твоим идти:
У деревьев тысячи лиц.

И расстелены по пути...
И растеряны по пути...
Ими Лету  не перейти

(даже если из лета в зиму).
У деревьев тысячи лиц,
И сейчас это лица мима!

Отразится на них лишь то,
Что захочешь сегодня ты:
Захохочешь или заплачешь.

Я себе положил иначе:
Я по лицам своим иду
И по прежнему чуда жу!

Но всё далее от корысти
И от внешности пустоты,
По-над самою глоткой ада...

А потом мои листья жгут!
Словно бы ниже раны жгут
Наложу  дождём листопада.

















P. S. Вчера удалил из друзей Аглаю Топорову: стала (или всегда была) ещё одним корпоративным писателем левенталем, пустым местом. Её отец Виктор Леонидович тоже был корпоративен и (как выясняется) не без греха, но он хоть мыслить умел и был личностью. так и должно. Так Господь узнаёт человека, свободного от греха: испытание посылается всем, но достойным признаётся тот, кто его выдержит.

                Nik Bizin




В доме, где много измен,
Светятся голые стены
Близко от тёмных углов.
Небо пронзительно низко.

Небо почти унизительно.
И снисходительно небо.
В доме, где много измен,
Свесятся голые стены

С призрачного потолка.
В доме, где много измен,
Истина не далека,
А между нами идёт.

Тот, кто от истины ждёт
Ласки и прочую сказку,
Или набитый живот,
С нею не долго живёт…

Ибо она изменяет!
Многих она убивает.
Многих она унижает.
Ведь не от мира сего.

Мне захотелось - всего,
И получил я - ничто.
Истину сняв как пальто,
Вышел я голым на свет,

На равнодушную сцену:
Если дана одному,
Всё здесь равно ничему!
Ибо и смерть здесь изменит.












Побеждая каждую пядь,
Ты не можешь всегда побеждать
И окажешься поражён.
Ты за этим пришёл сюда?

Я сегодня буду ручьём
И наполню русло ручья.
И добавится мне вода -
Это словно бы речь твоя.

Но я прежде был лебеда,
И меня добавляли в хлеб
Посреди голодной беды.
И меня загоняли в хлев

Про запас грядущей нужды,
Чтобы я своей плотью спас.
Ты не можешь всегда побеждать,
Ибо я живу без прикрас:

Как живу, так и говорю!
И побед твоих не признаю:
Побеждая каждую пядь,
Ты не можешь всё отобрать

Целиком.

Этот мир словно мой дом,
Я его тебе не отдам.





p. s. ДЛЯ ВСЕХ НАСТАЛО ЦАРСТВО!
Итак, все - все войдите в радость Господа своего! И первые, и последние, примите награду; богатые и бедные, друг с другом ликуйте; воздержные и беспечные, равно почтите этот день; постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне! Трапеза обильна, насладитесь все! Телец упитанный, никто не уходи голодным! Все насладитесь пиром веры, все воспримите богатство благости!
                св. Иоанн Златоуст








Душа дороже, чем мороз по коже
От осязаний власти над незримым
И даже зримым.
Всё проходит мимо,

И лишь душа останется хранима.

Душа дороже, чем любовь на ложе,
Любовь на лжи
Или любовь взаправду.
Воспоминая грозди винограда,

По ягоде я обираю  грусть.

Так здравствуй, гроздь моих несовершенств
И совершенств моих! Моих блаженств
И даже блажи.
Словно пятна сажи

На солнце пятна. Я играю в прятки:

С любой загадкой я не заодно!
Поскольку - нет загадок,
Есть порядок.
Моя душа рассеяна давно

В моей страде (страданий череда!).

Но вот отдать её любой беде?
И напрочь потерять? Да никогда!





















Без нас.
Бес нам скажет, что всё без нас.

Видит глаз, как вокруг обильно.
И только рука бес-сильна.

Бес нам скажет, что он силён.
Без него никто не умён.

Испокон этот стон раздаётся
Над великою русской рекой.

Но без нас в этом мире всё равно ничего не начнётся!
Этот стон у нас песней зовётся.

Как бурлак иду бечевой:
Без меня всё будет не так,

Не достаточно всесовершенно.
Без меня моя жизнь мгновенна,

Сокрушается будто льдина.
А со мною она повинна

Вины все принять на себя,
Ни единой не потерять.
















P. S. Кто истинно приносит покаяние, тот не занимается осуждением ближнего, а только оплакивает грехи свои.

                Преподобный авва Исаия








Радость в моей вселенной:
Я иду из геенны!
И за собой веду,
Как по тонкому льду

Золотые слова!
Ибо совсем простые:

Ты ни с кем не дружи,
Кроме святых мужей
Или святых жён...
Дружбы ищи небесной!

Словно бы и не здесь.
Даже если телесна,

Ты всё равно не весь,
А идёшь из геенны:
Словно бы прокажён,
По пути исцеляясь!

Целым уже вселяясь
Во вселенную всю.

Дружбы такой ищу.
Словно плющом цепляюсь.
Радость в моей вселенной:
Я иду из геенны.















Гордыня (словно дыня на надрезе)
Сладка предстанет (словно бы на блюде)!
Пусть я не князь в Орде (словно в железе),
Страшней меня моя гордыня  судит, 

Когда себя съедать  не позволяю.

Я сердце бытия.
И я к воротам рая
Пришёл, моля: гордыня не пускает
Спуститься в ад за бедной Эвридикой...

Мне лишь богатая нужна! Такие мне должны

С небес упасть и долг, и любование:
Его исполнив, любоваться ликом
Победы. Получить лобзание.
Такое вот невинное желание

Гордыни есть во мне. Но я живу - вчерне:

Я в чёрном теле и на свете белом!
Едва-едва ступивший за пределы.
Едва-едва пригубивший вино
Своей вины: о том, что мне - должны.

Что свет ко мне идёт со стороны.

Такую мне прошепчет правду бес: надеясь, я в ней сгину!
Поскольку сам всё должен, без гордыни.


p. s. Это значило, что хватит уже сдаваться. Первыми это поняли герои - с них-то всё и началось. Я настаиваю: в том, что Россия жива, первая заслуга принадлежит нашим несдавшимся мученикам, прославившимся и безвестным.
Капитан-лейтенанту Колесникову с "Курска", написавшему химическим карандашом: "Отчаиваться не надо".
Рядовому Евгению Родионову, отказавшемуся снять крест и обезглавленному за это. Шестой Псковской роте, которая встала и не ушла - и вся страна с ней тоже.
Свидомые до сих пор не поняли одну вещь: у Зла героев не бывает. У Ада мучеников нет.
Поэтому Одесса - это наши святые. Это наш подвиг. Это наша победа.

                Денис Тукмаков











Жалью моря не переедешь.
Просто надобно делать дело.
И погоста не переедешь…
Даже ежели не по росту:

Не вполне помещает тело.

Но его переедешь далью:
Словно бы зачерпнуть дланью
И спокойно перенести
Всё, что встретиться на пути.

Жалью моря не переедешь.

Потому я живу достойно
И достаточно я живу:
Как на станции пересадочной,
Не держащейся на плаву…

Но задержанной на лету.

Мне опорами на мосту
(не под ним, а именно над)
Винограды небесной кисти,
Мои вины или услады: все корысти и без-корысти.

Жалью горя не переждут.

Но над ним зачерпнут далью
И достойно перенесут.


















Даже если последний
Ты из племени, рода
Или отряда, взвода:
Рядом с тобой мысли (до бесконечного ряда).

Рядом с тобой числа.
Ты из них единица (воля всего народа):
Без журавля синица
Самой последней правды!

То, чего не отнять.
Даже ежели рады
Взять последнюю пядь:
Чтоб устоять не на чем.

И устроя'ть нечего
В той пустоте якобы!
Нечего потерять,
Кроме простого якоря:

Буквы такой последней,
Что у Бога в передней
Есть на последнем месте…
Но никуда без чести

И без достоинства я.

Что на последней пристани гибнущего корабля,
Словно земля спасения, станет последней истиной.





















Словно совы ночью в полёте:
Скорость света и тяжесть плоти.
А планеты как будто вдовы,
И меж ними редки кометы.

Мы с тобой и так далеки,
Не с руки нам с тобою порознь.

Скорость света и тяжесть плоти:
Даже смерть здесь берётся с бою!
Улетит от неё свет
Иль падёт под тяжестью лет,

Не всегда мы с тобой решали.
Никогда зато не поспешали:

Свет (водою сквозь решето)
Просочится сквозь всё не то
(навсегда окажется свят)...
Но и тяжестью мир богат.

Но страданием зато лего'к:
Я страдою много до-строю.

Этот мир окажется долог.
Или мне покажется краток:
Словно совы ночью в полёте!
Скорость света и тяжесть плоти.

Мы нарушим такой порядок
И во тьме освещаем душу.












P. S. Александр со своей армией шел через пустыню. Воины страдали от жажды. Для полководца, однако, раздобыли кружку воды. Александр сказал: «Для меня здесь слишком много, а для всех слишком мало». И вылил воду в песок.





Ловушки не везде.
Но в каждой борозде
Ловушка для зерна
До самого до дна.

И истина одна.

Нас погубить пытали.
И в землю закопали.
Поскольку не гадали,
Что мы лишь семена.

Ловушки не везде.

Но в каждой борозде
Я выбираю дали,
А близи - оставляю
На волю бытия.

Течение ручья унизить - невозможно.

И горизонт приблизить -
Окажется безбрежным.
Ловушки не везде.
Я выбираю нежность,

Словно коня в узде (стреноженную волю).

Но бег его по полю
Принадлежит звезде.





















Из-реки по имени факт:
Из-река как проезжий тракт.
На-века поднимая пыль,
Чтобы с-век смахнула рука.

Чтобы видели чело-веки
Не какую-то там даль.

Из-реки по имени факт:
Из-река как проезжий тракт.
Как малейшей пылинки боль
Или рост малейшей травинки.

Чтобы виделось так нежнейше
То, что кажется мне важнейшим,

Таковым ничуть не являясь.
Из-реки по имени жуть
Не проложишь дальнего тракта,
Но умрёшь под тяжестью факта.

Но меня воскрешает милость:
Та, что именем называлась.

Я пришёл раздать имена.
Но своих имён не нашёл.
Мне казалось, я отдал много.
А на деле они у Бога.

















Дальнейшая судьба,
Когда она в наличии,
Не брезгует величием,
Но требует деяния.

Ждёт просто указания,
Что ты в судьбе присутствуешь (а не пустое место
На тоненьком насесте
Неумолимой кармы).

И я мои стопы
К тропе моей судьбы
Старательно прилажу.
Как солнечные лица непобедимых армий,

На коих пятна сажи
Не запятнают честь...
Но обозначат  часть,
В которую вселиться вселенная должна.

А есть ли у меня
Дальнейшая борьба?
Или мои стопы
Пустые есть гроба,

В которые тоской просыпалась вина?

Песочные часы сполна переверну
И не пойду ко дну.






p. s. Но отсюда же - и наше пренебрежение внешней стороной жизни. Нам не очень понятно, зачем сто лет стричь пресловутый газон, если Христос приходил сюда точно не из-за газона. К слову сказать, 9 мая стало главным народным праздником поэтому же - потому что это про смерть и воскресение: страны, народа, про "смертью смерть поправ". Отсюда стелы с именами погибших в каждой деревне, отсюда Бессмертный полк - как символы воскресения. 9 мая - это гражданская Пасха. В России никогда не будет скучно. Потому что умирать и воскресать - это наша национальная традиция.

                Дмитрий Михайлин











Вермеера серёжка на ушко
У девушки! Художнику Серёжке
До старости мальчишеское имя
Носить и не сносить своими

Палитрами в железных сапогах.

Вермеера серёжка на ушко
У девушки! В известных берегах
Быть золотою рыбкою-прислугой
И угождать хозяевам с улыбкой,

Художник мой Сережка, вот искусство!

Вермеер был ремесленник, и всё.
Платили хорошо. За гобелены
Платили бы побольше. И за мебель.
И за тюльпаны.

Мне ничуть не горше,

Что я пою суровому барону
О подвигах его (для-ради кухни
Бароновой). А для его жены
(для-ради ея спальни) трубадурю.

За Аполлоном музы как бараны

За вожаком. И лишь душа тишком
Взлетает как серёжка на ушко.


















Река судьбы, когда она строга,
Не бережёт себя, но знает берега.

Река судьбы, когда она не лжёт,
То и не лижет каменный живот

Любого идола (любой любви к себе).
Река судьбы не знает о судьбе.

Но знает берега заплаченной цены,
Как родинку, что на губе.

И коли лжёшь, то ей лижи живот
Чужой вины! И выживет народ

Не твой уже, а в родинке чужой
Живущий (а твою своей жующий).

Все реки судеб живы наособицу.
И только вечность манит за околицу.

Но мы с тобой отдельны человеки:
Разделены на миги и на веки.















Шутим, шутим, а тоска всё растёт, растёт…

____________________________________________Цветаева







Моя любовь творит себе кумиры:
Играю ли на лире Аполлона,
Стреляю ли стрелой Амура,
Родные покидаю ли края,

Как Одисей... И до скончалась дней
Живу себе у бездны на краю.
Кумиры мне до той поры любезны,
Доколе я лишь с ними говорю,

А не с людьми другими. Мой кумир
Себе присвоит имя человека.
На деле он в себя вмещает мир,
Вселенную от века и до века.

Я выхожу  во двор. И я встречаю
Вселенных разговор и постигаю,
Насколько он лишь кажется ничтожен...
А между тем он просто невозможен.

Но, эту невозможность отодвинув,
Малейшая ничтожность велика!
Поскольку я кумирам не слуга,
Я в них себе врага едва ли вижу.

Кумиры сотворят себе слова:
Иллюзии, что можно стать поближе,
Чем бездны и меж них века!
Поскольку я кумирам не слуга,

Я полюбил такую без-полезность:
Поскольку предо мной без-божный бес,
Я потерял без-брежный интерес,
Любовь не понимая как любезность.




















Сегодня солнечное утро.
А завтра пасмурное утро.
Сегодня солнечное чудо.
А завтра пасмурное чудо.

И это правда.
Правда мне угодна,
Когда она ничуть не угождает,
А только порождается событием.

Итак, сегодня солнечное чудо.
А завтра будет пасмурное чудо.
И в этом никакого нет открытия,
А просто путеводный знак:

Что в эту сторону всё так!
Но и не в эту - тоже так!
Поскольку и'наче быть невозможно.
Поскольку без-конечно лето.

Без чуда сложно здесь.
И с чудом сложно здесь.
Поскольку в простоте ещё не весь
Предчувствуюсь из света в пустоте.

















P. S. Во время сытости вспоминай о времени голода,и во дни богатства - о бедности и нужде.

                Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова. XVIII, 25








Как просто жить
Почти в одно касание.
Почти в одно молчание говорить
О том, что никакого нет значения

В повторном, если нет непонимания.

Речное изречение, течение
И свет сквозь устремление воды
Дно прояснят.
Останется одно:

О том, что это ложь моей среды!

Её обычный вид:
Ты посреди.
И ты, в пути среди своих молчаний,
Не столь уж изначален, как они.

Ведь есть другие у недели дни.

А ты среда.
Ты вечно посреди.
И просто жить в пути и расставаться -
Не для таких как ты! Придётся повторяться,

Коль воскресенья из среды не выйдет.



















Что поднимает тебя по утрам,
Вряд ли знаешь ты сам
(если сердце не врёт
Про свой ежедневный взлёт

Точно вослед  солнцу).

Что поднимает тебя по утрам,
Вряд ли знает оконце,
Прорубленное в европы:
Вряд ли знает тот свет,

На коем печная копоть!

Или же этот свет,
На коем росинка рая.
Я о света'х не знаю.
Сам себя поднимаю.

Сам и окно прорубаю к спутникам громовержца:

Европам вокруг Юпитера
Просто некуда деться
От каждой детской слезинки
(римскому божеству

Любезно то естество, коим за всё платят)!

Там, где ребенок плачет,
Слезы порой железны.



















Там, где ребёнок плачет,
Слёзы порой железны.
Только они над бездной
Что-нибудь да удержат.

Там, где ребёнок плачет,
Прочее без-полезно.

Я же - взыскую пользы.
Ты же - почти такой же:
Якобы дорожаем
Мы, подражая миру.

Там, где ребёнок плачет,
Слышно лишь эту лиру.

Тонок его голос.
Грязны его пелёнки.
Целый мир - как пелёнки!
Дело здесь не в ребёнке,

А в прихотливой жалости,
Пошлости торопливой.

Целый мир - наша прошлость,
И его не исправить:
Ничего не прибавить,
Ничего не убавить.

Будущего не слышно в тоненьком этом плаче.
Но лишь оно над бездной что-нибудь да и значит.








p. s. Вечность не заключается в том, что когда-то после смерти мы будем жить без конца. Вечность - это наша приобщенность к Богу.
                митрополит Антоний Сурожский











И опять (словно малую пядь)
Слово с мира по нитке собрать,
Дабы к миру мир примерять.

Примеряя к нему кумира.
Примеряя к нему лиру.
Заблуждаясь, что сохраняя.

Я сижу себе, забавляюсь
Тем, что миром я мир сужу:
Дескать, этим миру служу.

Ты, придя к моему миражу,
Что я только что обозначил,
Пожелаешь себе удачи.

Пожелаешь себе любови.
Пожелаешь себе достатка.
Не оставишь даже осадка

Ни в едином моём сосуде.
Коль к себе меня примеряешь,
Мы с тобою миру не судьи.
























Я что-то делают не то.
Не то, что делает святым.
Не то, что делает слепым.
Я одеваю как пальто

Своё обычное не то.

Не ту мне Лету перейти,
Чтоб не на том на свете этом
Увидел бы я свет не тот.
А мой народ из рода в род

Не ту погибель побеждает:

Не послабей, а посильней!
Не тот богач, кто мне на шею
Всё не усядется никак
И не приладится на ней;

А тот богач - кто сам бедняк!

Кто, нищетой своей владея,
Как царством, равным небесам -
И что-то он всегда не там!
Но побеждает стыд и срам.

И целый мир в его весах никто не смог уравновесить.

Я что-то делаю не то.
Тебя, наверное, это бесит.
















Почему я Санкт-Ленинградом
Этот город могу назвать?
Потому что в нём благодать
Сочетается с виноградом:

Я по ягоде выпью гроздь!
Обнажится скелета кость.
И Нева обернётся Летой:
Своё русло плотью скелета

Обнимает она мой свет.
Ну а там, где простое лето,
Или там, где ни капли света
И дыхание как перегной

(то есть там, где тот свет не мой),
Замерзает она зимой!
Дабы я по льду перешёл
Неприкаянную беду.

Этот город - Санкт-Ленинград:
Ибо Ленин у райских врат
Наравне со святым Петром
Человеков судить вольны!

Это попросту мой дом,
Запределье моей страны.
И души моей рукоделие
Вместе с грузом моей вины.


p. s. Мне нравится, что в основе нашей национальной самоидентификациилежит Победа. Между прочим, это не всякой нации дано… Новый российский национальный миф существенно отличается от мифа советского. В советском - герои Победы пали смертью храбрых. В новом российском мифе в День 9 Мая эти герои воскресли. Они прошли маршем «Бессмертного полка» по нашим улицам - и те, кто погиб на войне, и те, кто умер после нее, и те, кто сегодня жив. Лица тех, кого нет, слились с лицами живых: да, произошло воскресение. Это также, как в христианстве: одно дело - распятие, смерть; и совсем другое - воскресение из мертвых. Мне представляется, мы были свидетелями именно такой трансформации.
Кстати, вы заметили, что в этой истории гораздо больше оптимизма и меньше скорби, чем в советские времена? Понятно почему. Тогда были герои, которые пали. Сейчас это герои, которые вместе с нами навсегда.

                Карен Шахназаров, кинорежиссер, генеральный директор киноконцерна «Мосфильм», народный артист России


P. S. Наша психическая структура повторяет структуру Вселенной и все происходящее в космосе, повторяет себя в бесконечно малом и единственном пространстве человеческой души.
                Юнг К. "Структура души"







Перекатываясь словами через волжские те пороги,
Перекатываясь закатом через линию горизонта,
Называю я островами
То, что медленно понимаю

(поднимая над головами).

Голова, а вокруг молва!
И плывёт по ней голова,
Перекатываясь закатом,
Перекладывая слова

Из убогого да в богато.

Через волжские те пороги
Наживает ума палату,
Что написана на лице:
Подлецом, а не летописцем!

Под лицом очень много скрыто.

Но порою лицо разбито,
Как осенняя та листва:
Опадают с него слова.
И плывёт тогда голова

(она белой ниткою шита)

Из богатого да в убого,
Из ума палаты да к Богу.
















До-ведение до кипения
Даже самой большой воды
Не несёт никакой беды...
Если нет в той беде нужды.

И приходят тогда видения:

Меж людей (меж трёх или двух)
Возникает тогда дух,
Проливая на них сияние!
Освещая не города,

А века или даже года.

Или даже одну минуту
До-ведения до кипения.
А что в гуще воды есть чудо
И в потоке беды есть чудо,

Не имеет даже значения,

Если нет во мне до-видения:
Этой тяги к последней истине
И отваги той красоты!
На овраги злой преисподней

Не наложит она мосты.

Но откроется смысл меня,
Боль огня во мне успокоится.


















Я научаюсь жить, не получаясь.
Ведь я ничуть не научаюсь жить.
Я просто сам с собою различаюсь,
Как различают полотно и нить

(хоть нитей в полотне полно).

Я словно бы живу в немом кино,
Продавливая речь телодвижением.
А далее - уже воображением,
Что различаю полотно и нить!

Что мне дано всё полотно судить.

Я словно бы живу очень давно
В единственной минуте полотна.
И в этом никакого чуда.
И в этом никакого дна.

Ничуть моя минута не полна.

Ещё, конечно же, в мне есть суть.
Но суть моя быть сутью не вольна:
Поскольку она попросту - должна!
Иначе она сутью будет попусту.

Ещё я наслаждаюсь своей совестью.

Я словно сам собою насаждаюсь,
Как семена над пропастью без дна.
И ты во мне отчаяться должна,
Намаявшись до косточек черешен…

А я тебя утешу, ибо грешен.






p. s. грех делает человека трусливым.

                Св. Иоанн Златоуст










Иногда, чтоб подняться на гору,
Надо пройти сквозь неё.
Соединить просторы,
Если они врозь,

Попросту, по прямой.

Иногда, чтоб подняться на гору,
Надо пройти по-пусту.
То есть путь прорубить,
А пустоту убить.

Могу ли я с этим жить?

То есть сражаться - по-пусту.
И поражаться - по-пусту.
И возрождаться - по-пусту.
Даже влюбляться - по-пусту.

Ибо слишком уж попросту.

Только с моим умишком
Важен такой вопрос:
Могут ли смыслы порознь,
Если они врозь?

Если же в смыслах жизнь,

Если ими живёшь,
Нет такого вопроса!
Даже нет интереса
Вкривь идти или вкось.

















Короткое сердце - для зависти.
А кроткое  сердце - для новости,
Что долгою будет дорога.
Что дорого станет подмога.

И что это всё - как-нибудь.

Короткое сердце ничуть
Нить жизни не укоротит.
А кроткое сердце ничуть
Чужой не смирит укоризны.

И это опять - как-нибудь.

Короткое сердце на вид
Имеет такие же лица,
Как кроткое  сердце. Девица
Иль молодец носят долги
И краткости как сапоги,

Ничуть не смирит лицезрения!

Короткое сердце - мгновение.
И кроткое сердце - мгновение.
И всё это - перечисление
До кости изношенных лиц...

Но что я опять о погосте?

Ведь мы не хоронимся в сердце.
Короткое сердце - согреться.
И долгое сердце - согреться
В своём ослепительных долге.

И в свете его оглядеться.








P. S. Ни одно слово, летящее в твой адрес, не должно менять твое мнение о себе.
                Уинстон Черчиль





Выходили по одному.
Выходило, что я пойму,
Что за всех отвечать одному.
Ибо более никому

Не доводится так молчать.

За отчаяние отвечать.
И за право криком кричать.
Не о прошлом своём великом,
Но о будущем многоликом

Брать ответственность на себя,

Не виляя ей или грубя!
А не то окажется прошлой,
Проходящей истины мимо,
То есть пошлой непоправимо.

Как владетельный тот барон

Я зову к себе пилигрима,
Что явился из дальних стран:
Он из странностей выйдет вон
И помолится предо мной.

Так я я промолчу с собой:

Не кричу на прошлость желудка
И физических обладаний,
И мистических тех видений -
Это пошлости самомнений,

Что смущают моё обличье!

Даже и не признав величия,
Ничего не став обличать.











Мы с тобой не отыщем часы.
Даже в часе ходьбы от любви.
Мы с тобой не отыщем весы
Даже в весе души и в крови,

Что становится вдруг навесу.

Мы с тобой не отыщем часы.
Я от времени перенесу
Очень много различных гонений
За бессмысленность ожиданий

И таинственность недосяганий.

В том, что мы не отыщем часы...
В том, что мы не отыщем весы...
Нет ни в осени и ни в весне
Меры света на этой планете.

А что в мире есть тьма, мы в ответе.

И никто не отыщет часов
В сердце кротком и в сердце коротком
Или долгом.
Есть в поисках толк
,
Если мы проживаем здесь в долг!

А не ясно должны
Осознать, что мы просто нужны.






p. s. - Тогда объясни мне, как побороть страх.
Страх бывает разным. Но главная его форма такова: в радости люди боятся смерти, а в печали - бессмертия. И лишь тот, кто знает цену и радости, и печали не боится ни смерти, ни бессмертия.
... Царя Соломона уже давно нет, но люди помнят его. Его называли справедливым, добрым, счастливым и бесстрашным.