Эльбрус и Зингер
Фронтовику, закройщику верхней женской одежды
Николаю Александровичу Митину посвящается!
Москва… Тверской бульвар… Шашлычная «Эльбрус»…
Чуть более десятка лет от окончания войны…
Для тех, кто помнит шашлыка по-карски вкус,
Скупые эти строчки особенно ценны.
Наверно, кто-то пошутил: Эльбрус - в полуподвальном помещении?!
По стенам – имена гостей-студентов,
Стремящихся достичь высот пространства и мировозренья,
Своим автографом перечеркнув автограф друга-оппонента.
Фигура важная – входных дверей вратарь, -
Он регулировал поток проголодавшихся не проходящий,
Работой гардеробщика гасил свою печаль,
Одною левой выдавая номерки и принимая верхнюю одежду у входящих.
Осколок фрица перебил важнейший нерв. Неизлечимо
Ранение бывшего солдата – фронтовика!
Глубоким шрамом на карьере «кутюрье» поставлен крест, и ощутимо
Иссохла неподвижная, неработящая рука!
Уж сколько раз просили и жена, и дочери к сезону
Сшить по фигуре модное пальто.
Но оставался «Зингер» зачехлённым - не было резона,
Предплечье не поднять, - свинцом как будто налито…
Как вставить нитку в тонкую иголку?
Как мерку снять? Рука не держит «ноль»!
Мучения безрезультатны – нет никакого толка!
Не отпускает гардеробщика обида на судьбу – тупая боль…
Но были в жизни редкие минуты
Восторженности бесшабашной и лихой,
Когда премьерными успехами «раздуты»
Артисты «восходили» на «Эльбрус» весёлою гурьбой!
«Сатиры», «Моссовета», «МХАТ» и «Малый» -
Названий всех не перечесть!
Старт «Современника», его начало
Здесь отмечалось под желание и выпить, и поесть.
И вот однажды, в мартовскую стынь
Друзей собрал худой и долговязый режиссёр…
Кинзу, чеснок и лук сменили клевер и полынь,
Степей свободных аромат вдохнул в шашлычную цыганский хор!
Солировала черная, красавица-фемина,
Летал по залу голос сильный, молодой!
Гитары, сапоги, блеск золота, спирали юбок – яркая картина!
Заставили вахтера потерять покой…
Раздеться помогая ей, заметил скромно:
«Петелька, чтоб повесить Вашу шубу, порвалась…»
Принцесса черная ответила благожелательно и томно:
«Поставьте просто в угол! пОлы, рукава пообтрепались тоже – вечная напасть…»
Не мог теперь вахтер-портной
Не проявить свое уменье!
Но, как же шить одной рукой?
Решение принято без промедленья -
По телефону дочери звонок:
"Неси иголку, нитки и моток корсажной ленты!
Поможешь мне, и для тебя - урок,
Научишься латать дефектные фрагменты."
Готово... Одев и проводив «вечно живых» гостей,
Одаренный цыганской сотней чаевой,
Себя почувствовав счастливее и здоровей,
Отец и дочь, тепло толкуя по душам, отправились домой…
«Кроить всегда я буду сам.
Ты будешь помогать заправить в шпульку нить.
Тебя я научу портновским всяким чудесам,
И рассупоним «Зингера»! Мы начинаем шить!»
Ну, наконец-то сброшено войны проклятое ярмо!
Да не за то ли он сражался? Не за то ли погибал?
Бездействие в профессии – зигзаг в пути – не более того!
Он снова, будто в сорок пятом, Победителя в себе узнал!
И что ему даровано, его призванье -
Фашистскому осколку больше не забрать!
Ранение его – не наказанье, - испытанье!
Сумеет ли профессии остаться верным, не предать?
И много-много лет, без всякого указа или приказанья,
Хоть оставался в должности «вахтер» по книжке трудовой,
Носил присвоенное женской половиной почётнейшее званье:
«НАРОДНЫЙ», известный всей округе, «Марьинорощинский ПОРТНОЙ»!
Последняя черта в характеристике героя этого стихотворения:
С войною, чтоб закончить счёты все на раз,
На следующий день отправился в собес подписывать категорическое заявление:
От инвалидской пенсии – пожизненный отказ!
06 мая 2016 года Игорь Рогачёв
Свидетельство о публикации №116052307168