Светлана и Женский век. Часть вторая. 9

9.
ЕЛИЗАВЕТА «В ГОСТЯХ У СКАЗКИ»
И СМЕРТЬ МЕНШИКОВА.

И сколько нам ещё открытий чудных
Готовить может наш чухонский лес –
От вьющихся тропинок самоблудных,
До вражьей силы – чуда из чудес.
А как же!
             В восемнадцатом-то веке
Горыныча увидеть наяву
И – умереть!.. Забыли о калеке!
Пойду Яге ромашек я нарву.
Поляна та же… Маленький посёлок,
Как у старообрядцев… Нет, не то!
Светлее он и более весёлый,
И тишина в округе вёрст на сто.

Горыныч и Яга сидят в беседке.
Бабуля зябко кутается в шаль.

- Да-а! Что-то Света навещает редко, –
 И взор Горыныч устремляет вдаль.

- Гляжу, по другу больше ты скучаешь, –
Яга сказала средней голове. –
Но ты же, Змей, прекрасно понимаешь –
Они сейчас находятся в Москве.
А Леший наш полёту не обучен.
Сам знаешь, что боится он летать.

- Да знаю я… Мир без полёта скучен.
Стихией надо же повелевать.
Я тоже стал летать довольно редко.
Сама же знаешь – так, кого пугнуть…
Вот место обитания – беседка!
А может, выпьем всё же что-нибудь?

В ответ бабуля улыбнулась хитро
И поскребла свой крючковатый нос.
В лица морщинах пряталась палитра
Всех чувств её. Ответа на вопрос
Горыныч почему-то не дождался.
Бабуля встала, скрипнула ногой:

- Давно уже ты с Лешим не видался?
Щас явится твой друг перед тобой!

Когда по небу носятся княгини,
Художники такие, как Ван Гог,
Другие чудеса уже бессильны…
Горыныч припустил, не чуя ног…
Точнее лап. И всё ж – во все лопатки.
И во время туда он прибежал:
На месте ихней нынешней посадки
Художник на траве лежал, стонал.
Мадам уже у мужа суетилась,
Клала примочки бедному на лоб.
Тут чудо трёхголовое явилось,
Приветствуя товарища взахлёб.
Тот простонал, но вяло улыбнулся:

- Горыныч! Друг мой милый, сколько лет! –
Рукой до лапы Змея дотянулся.

- Творцу искусства, пламенный привет!
Кого я вижу? – правой головою
К Светлане целоваться он полез.

- Я тоже рада встретиться с тобою,
Ватажников хранитель и повес!

Яга в сторонке, со второго плана,
На них глядела, нос свой теребя.
Тут подошла к бабуле Марианна:

- Привет, Яга! Забыли про тебя?

- Гляди-коси, мамаша объявилась!
Тебя-то точно не было давно.
Как детушки? – само собой просилось. –
Нам интересно и не всё равно!

- Растут они… и радуются жизни.
Избаловали бабка их и дед, –
И на мадам с Ван Гогом с укоризной
Взглянула. – Любят. Ведь других-то нет!

- И тётушку, – к ним подошла Светлана. –
Захаживаю к ним я иногда.
Люблю я этих маленьких смутьянов.
Показывать мне свой сюрприз-то?

                - Да!
Уж выводи свою Елизавету, –
Сказала ей бабуля, подморгнув. –
А то Яга не знает свою Свету –
Не может жить, сюрпризом не блеснув!

Не так, чтобы совсем уже плачевна –
Чуть не в себе, является она –
Империи Российской цесаревна –
Елизавета. Так поражена.
Увидеть наяву хозяев здешних
Во всей красе. Не в сказке – наяву.
Героев не совсем-то и потешных,
Рисующих у сказок их канву.

- Решила показать её владенья
И подданных, что вроде бы и нет.
И укрепить в девице самомненье –
Такого, мол, не видывал и свет? –
Яга уже порядком веселилась.

Елизавета ближе подошла.
Бабуля, подбоченившись, воззрилась.
А цесаревна только:

                - Ну, дела!
Не может быть! Но вот же Змей трёхглавый.
Сама Яга…. А курья ножка где?
Век просвещенья… Русская держава…
Оптический обман? Нет… быть беде!

- Чтоб знала ты – не только песни, пляски
И хороводы живы на Руси.
Что живо то, чего не видят глазки…
А ты возьми, народец расспроси.
Они тебе поведают о многом,
Чего не может ведать твой Сенат.
Сюда-то вот нашла же ты дорогу,
Узнала, чем чухонский лес богат.
И Лешего к тебе определили,
И ведьма тоже Лизу стережёт.
Но… не даём мы власти вражьей силе –
Пусть всё идёт так, как всё и идёт.
Они тебе чего-нибудь подскажут,
Подукротят – укажешь на кого.
Не забывай о нашей силе вражьей!
Пусть думают, что это баловство, –
Яга, почти упершись носом в ухо,
Вдыхала Лизе, под руку схватив.
И так увлечена была старуха –
Воскликнул Змей, её опередив:

- Прошу к столу пройти вас, дорогие!
На воздухе встречаем мы гостей.
С Природой отношения простые:
Она – для нас, а мы, что можем – ей!

Пока они тут встречей занимались,
В беседке им уже накрыт был стол –
Ватажники, их жёны постарались:
Напитки, яства – в общем разносол.
Горыныч пред собою вёл Винсента:
Остатками боязни высоты
Страдал ещё тот до сего момента –
С полётами так и не стал на ты.
Яга с Елизаветою под ручку –
Винсент не видит, вот бы восклицал,
Что не видал ещё картины лучше:
«В гостях у сказки» - он бы написал!
А цесаревна вроде пообвыкла:
Улыбка, не сходившая с лица,
Доверие – ко всем уже проникла.
Мы видим дочь Великого отца!
Не веря в сказки, сотворивший чудо,
Чем, походя, и дочь он воспитал,
Не веря в то, что та царицей будет…
Но впереди ещё он – пьедестал!
За ними две подруги закадычных,
Два соло, золотые голоса.
В условиях родных, но непривычных –
Теперь им город ближе, чем леса.
Глаза блестят и щёчки так румяны –
Как не сказать нам: Кровь, да с молоком!
Идут: Светлана рядом с Марианной
И шепчутся о чём-то о своём.
А у беседки, как хозяйка дома,
Яга, Елизавете предложив,
Тот стул, который был подобен трону,
Стояла, ручки на груди сложив.
А за столом:

               - Сюрпризы от Светланы
Всегда имели выгодный успех.
Сегодня гость у нас, пожалуй, главный!
Такого гостя не приветить – грех!
Давайте выпьем мы за цесаревну! –
Бабуля встала, шкалик подняла.

- Виват! Виват! – Винсент, чей вид плачевный
Ненужным блюдом – вон из-за стола.
Глаза горят, он твёрдою рукою
Поднял и вылил шкалик сразу в рот.
И вышло как-то всё само собою,
А он стоит и продолженья ждёт.
Горыныч приоткрыл все сразу пасти,
Но шкалик новый Лешему налил –
Давно такие не кипели страсти.
Когда с Винсентом он на пару пил?
Елизавета, выпив:

                - О, прекрасна
У вас наливка, бабушка Яга.
Приятный вкус и в голове так ясно.

- Рецепты, позабытые в веках!

- Была я крестной детям Марианны.
Забавные такие малыши.
Дед им рисует что-то постоянно,
Французским с ними бабушка грешит.
Отца не видеть все четыре года?
Рассказывает про него Мари,
Что тот во славу русского народа
На севере историю творит!

- Ты, Лиза, как в комиссии Сената,
Про Беринга свой делаешь доклад.
Первопроходцами-то наша Русь богата…
Как и народ наш сказками богат.
Как наша сказка цесаревне Лизе?
Имеем ли мы это право – жить?

- Мне русский дух, конечно, очень близок!
…Люблю же хороводы я водить! –
Елизавета Свете улыбнулась. –
А Змей Горыныч, правда, так хорош! –
И цесаревна к Змею прикоснулась:
- И кожи, лучше этой, не найдёшь!

Змей пасть открыл:

                - Не понял я чего-то!
С меня хотят уже и кожу снять? –
Напала на трёхглавого икота.

- Да, что ты, Змей!.. И перестань икать!

Мари сидела тихая, покуда
Светлана что-то не шепнула ей…
От яств была очищена посуда,
И за столом всем стало веселей…
Мари со Светой вдруг заулыбались –
Приятно было так на них смотреть –
Из-за стола привстали, приобнялись,
В два голоса вдруг стали песню петь:

- Во селе, селе Покровском,
Середь улицы большой,
Расплясались, расскакались
Красны девки меж собой…*

Елизавета даже прослезилась.
Слезу сморгнув, забыла утереть.
Она к дуэту присоединилась –
Любительница с девками попеть…

Настал вечор. Пришло и время сказок.
Яга Елизавету позвала,
Мари и Свету:
                - Время для рассказа.
Касающиеся до вас дела.
Я, цесаревна, Вам о Вашем друге…
О бывшем…, что в Берёзове теперь…
Да-а… несмотря на прошлые заслуги…
Прибавился и он к числу потерь…
Преставился ваш Александр Данилыч**!
Разбил его проклятый паралич…

- Но как же я тогда его просила…
А он всё молодился, старый хрыч…

Яга пред ними книгу развернула
Последних слов, последних дум и дней…
И холодом по лицам их задуло –
Князь Меншиков персоною своей,
Как наяву… У них перед глазами
Неспешно плыл старушечий рассказ.
Как будто к князю прибыли гостями –
Так натурально видит всё их глаз…

Верстами расстояния здесь мерить?
Да, Бог с тобой! Здесь тыща – только шаг!
И нам бабуле остаётся верить:
Был от Тобольска в тысяче верстах
На берегу обрывистом у речки…
Как там её? Во, Сосьвою зовут.
Построили острожек человечки,
И сотню с лишком лет стоит он тут.
Поблизости селение стояло
Остяцкое – Берёзов городок.
Казачество название переняло.
И стал он самым северным – острог.
Здесь покрывает землю снежный саван
Аж целых восемь месяцев в году.
И – тишина, что слышно даже траву,
Как та растёт. Здесь всё, как на беду.

Светлейшего с детьми и поместили
В остроге – ране был монастырём.
Четыре комнаты-каморы приютили
Семейство. Как могила новый дом.
За дочек страшно – плачут у окошка,
Прижавшись, и почти что не едят –
Насилу их заставишь хоть немножко…
Старик кряхтел и хмурился: «Свят! Свят!».
Нет. Так не выжить. Что глазами хлопать?
И вспомнив Алексашку-денщика,
Учил он дочек, как стирать, как штопать.
Как плотничать, пусть учит сын пока.
А вечерами вслух они читали.
Ещё завёл он толстую тетрадь
И «любопытные события» писали
Они туда. Для памяти всё нать!
– Чья очередь? – обычно начинал он
И в кресло, им сколоченное, плюх.
И повесть своей жизни продолжал он
Под дикий вой в печной трубе от вьюг.

«И никого не отрезвит падение
Моё… отсюда выйду только я,
Из этого горнила… провидение…
И благо мне. Господь смирил меня!
А гордость, вишь, во мне заговорила.
Не надо зла в душе своей держать.
А это тяжело! И где же то мерило?
Всё – гордость! Вот кого нам надо гнать
Прочь от себя! Стар стал я… не годами.
С годами – что? – я только поумнел.
Похвастаться могу я и делами…
Всё было… за Россию я радел!».

Но дни идут, уходит жизнь – стареет.
А дети? Так и будут вместе с ним?
И тишина… Одна тоска довлеет…
«Какая участь детям-то моим?»

Скопив деньжат – ему на содержанье
Отпущенных, за церковь принялся.
Он не стеснялся плотничьего званья –
Топор плясал в его руке, вился.
Вот только купол! Да, годами вышел:
Одышка… и кружится голова.
«Любил, бывало, я забраться выше –
На мачты, что крепились-то едва».
И, как бы ни устал он, спотыкаясь,
Закончив день, всю стройку обходил, –
Привычка въелась – словно проверяясь:
Сегодня много я соорудил?
Готова церковь. После освященья
Был в старосты Данилыч возведён –
Бывало, говорил и поученья,
Когда стихал здесь колокольный звон.
И стал он для Берёзова подвижник.
Не жаловался он и не роптал,
Переносил своё несчастье в жизни
Он с твёрдостью. «Здоровым, полным стал».

Год с месяцем в Берёзове прожил он…
Но давеча… вот умер обормот
От загустенья крови, что по жилам
Тепло и жизнь с собою нам несёт.
На улицу взгляните осторожно:
Заросший, бородатый… ну, мужик!
Его представить разве князем можно?
У князя-то другой быть должен лик!
 
Елизавета утирала слёзы.
Они текли и капали с лица.
Представила сибирские морозы
И князя… заменявшего отца
Почасту. Князь воспитывал, игрался
И… баловал. Ну, как же без того?
Отец ушёл… Теперь и он прибрался…
И нет теперь у Лизы никого.
Сестра и та, племянника оставив,
Решила путь земной не продолжать…
С потерями ведёт дорога к славе –
Оплакивать лишь можем, не роптать.
Кольцо Марии… Это всё решило!

- Мария тоже скоро отойдёт, –
Яга Елизавете говорила, –
С отцом успокоение найдёт.

Та, слыша и не слыша, повернулась.
Сначала: - А?..
                Вдруг до неё дошло.
Елизавета Свете в грудь уткнулась,
И плечи цесаревны затрясло.

- Судьба горька. И выбор лишь за нами, –
Елизавету гладила рукой, –
Вина твоя пусть вытечет слезами.
Данилыч сам ведь выбрал жребий свой.
Ты промолчала… Но его гордыня
Его и привела в ту западню,
Откуда он освободился ныне.
И цесаревну в том я не виню.
Вперёд идти – твоё предначертанье.
И мы готовить будем этот путь.
А участь князя… пусть свежо преданье,
Но нам судьбы своей не обмануть.
Пусть пухом будет и земля Господня.
Хотя в Сибири мёрзлый этот пух.
Ты повзрослела, Лиза, за сегодня…
Но ты – ребёнок в обществе старух!
==================
*- авторство песни приписывается Елизавете Петровне.
**- 12 ноября 1729 года.