21 октября 1941 года 122 день

Отсчёт порога , проникающего в суть творения добра,
Войною пройденного ,в Душах память извлекая,
Ведёт нас прочитать , что думали тогда,
Те ,кто нас памятью своей сейчас питает.

Из хроники страниц , вглядевшись на любви запас,
И личный  интерес ,их светлой памятью рождённый,
Они сошли сюда свершить для нас ,
Разбег в те дни, извечной  памятью от тяжести свободной.

Уравновесившей каноны правды с этих пор,
Не утруждая Дух Войны в себе томиться,
И с чистотою Веры в Дух Величия Опор,
Признаться в том , что было правдою в солдатских лицах.

Обманутых немецкими приказами без слов,
Раскрывших тяжесть воинской юдоли,
В России обретавшей истинность основ,
Навеки ,отбивая страсти воинскую волю.

Молчанием у наших генералов,
Погибших память ,сохраняя в доле октября,
Хлебнувших службу Родине у Сталина не даром,
И охраняя Вечной Памяти Великие Слова.

«Стояли насмерть, сколько выдержать смогли,
И удержали фронт Отваги Вечного Рассвета,
Себя в бою не все от смерти сберегли,
Мы все в ответе , чтобы никогда  не повторилось больше это!»

И этот день уйдёт в историю прозрачной тишиной,
В году , открывшем памяти читателя исканья,
Как они выдержали  этот Вечный Бой,
Как нам теперь понять Народа Вечные Страданья?

Остановившие в нас поиски Величия Войны,
Природой русской ,Управляя Сердцем Свыше,
Хотят ли русские войны,Спросите Вы у Тишины ,
Пришедшей нам сегодня  Знаком Бога Мир Услышать.

21 октября- память преподобной Пелагии Антиохийской (457 год)
    — память священномучеников Димитрия (Добросердова), архиепископа Можайского, и с ним Иоанна Хренова, диакона, преподобномучеников Амвросия (Астахова) и Пахомия(Туркевича), игумена, преподобномученицы Татианы (Бесфамильной), мученика Николая Рейна, мучениц Марии Волнухиной и Надежды Ажгеревич (1937 год)
    — память священномученика Ионы (Лазарева), епископа Велижского, преподобномученика Серафима (Щелокова), архимандрита, священномучеников Петра Никотина, Василия Озерецковского, Павла Преображенского, Петра Озерецковского, Владимира Сперанского, пресвитеров, мучеников Виктора Фролова, Иоанна Рыбина, Николая Кузьмина и мученицы Елисаветы Курановой (1937 год)
    — память преподобномученика Варлаама (Ефимова) (конец 1930-х годов)
    — память преподобного Досифея Верхнеостровского, Псковского, игумена (1482 год)
    — память преподобного Трифона, архимандрита Вятского (1612 год)
    — Собор Вятских святых
    — память преподобной Таисии Египетской (IV век)
    — память святой Пелагии девицы, Антиохийской (303 год)

Трифон и Пелагея. Починки. Ознобицы. Зябушка. Ознобуха. Зима забирает.

    С Трифона и Пелагеи все холоднее
    Трифон шубу чинит, Пелагея рукавицы шьёт
    Худо, коли зима врасплох застанет, шапкой с ног свалит.

В этот день принято заниматься починкой, изготовлением или приобретением зимней одежды, готовясь к наступающей зиме.

21 октября 1941 года. 122-й день войны

Битва за Москву. В районе Наро-Фоминска заняли оборону подразделения 1-й гвардейской мотострелковой дивизии, прибывшей с Юго-Западного фронта.

Харьковская операция (1941). Немецкая 6-я армия подошла к западной окраине Харькова.

Совинформбюро. В течение ночи на 21 октября на всём фронте продолжались бои. Особенно напряжённые бои шли на Калининском, Можайском и Малоярославецком направлениях. Немцы несколько раз предпринимали атаки наших позиций, бросая в бой новые части. Наши войска атаки врага отбили.

Википедия.

Постановление Военного совета Западного фронта от 21 октября 1941 г. о сформировании истребительных противотанковых отрядов

Военный совет фронта постановил сформировать:
1) в каждом стрелковом полку - по одному истребительному противотанковому отряду в составе одного среднего командира и 15 бойцов, в том числе отделение саперов с противотанковыми минами. Вооружение отрядов: 150 противотанковых гранат, 75 бутылок КС, ППШ - 3, противотанковые мины, полуавтоматические винтовки. Все патроны к винтовкам бронебойные. Отряд подвижный, на грузовой машине;
2) в каждой стрелковой дивизии - по два истребительных отряда в составе: командир отряда, два стрелковых отделения и взвод саперов. Отряд подвижный, на грузовых машинах ЗИС-5;
3) три армейских подвижных отряда дивизионного типа. Вооружение дивизионных и армейских отрядов: 300 противотанковых гранат, 150 бутылок КС, ППШ - 6 и противотанковые мины, полуавтоматические винтовки. Все патроны к винтовкам бронебойные;
4) отряды укомплектовать стойкими, смелыми, самоотверженными, проверенными в боях бойцами и командирами, обеспечив в них должную партийно-комсомольскую прослойку. Отряды должны быть особенно подвижны, маневренны, действовать внезапно, дерзко, накоротке;
5) задачи отрядов: уничтожать танки, мотоциклистов и автомашины противника и своими дерзкими действиями влиять морально на пехоту противника. Отряды сформировать к 23 октября.

Соколовский
Казбилцев


Приказ командующего войсками Западного фронта Военному совету 43-й армии от 21 октября 1941 г.

В связи с неоднократным бегством с поля боя 17 и 53 сд приказываю:
В целях борьбы с дезертирством выделить к утру 22.10 отряд заграждения, отобрав в него надежных бойцов за счет вдк.
Заставить 17 и 53 сд упорно драться и в случае бегства выделенному отряду заграждения расстреливать на месте всех, бросающих поле боя. О сформировании отряда донести.

Жуков
Булганин


Советские войска оставили г. Макеевка.

 Опубликовано сообщение о формировании в Москве рабочих батальонов для занятия оборонительных рубежей на подступах к городу, строительства укреплений, несения гарнизонной службы и сторожевого охранения. Кроме рабочих батальонов, на заводах и фабриках города создавались дружины по охране предприятий.

 Немецкие войска оккупировали г. Мерефа Харьковской области; г. Сталино (теперь Донецк), Амвросиевка Донецкой области.

 Хроника блокадного Ленинграда

В молодежной газете «Смена» опубликовано обращение обкома комсомола к пионерам и школьникам Ленинграда. Комсомол призвал их быть достойными своих дедов, отцов, сестер, братьев, ушедших на фронт, и всем, чем только можно, помогать своему народу в уничтожении фашистских варваров.

Ребята не жалеют сил, помогая взрослым. Стремясь обезопасить дома от зажигательных бомб, мальчики и девочки засыпают чердаки песком, запасают воду для тушения пожаров, во время воздушных налетов вместе со взрослыми дежурят на крышах. У многих ребят свой боевой счет. Например, ученик третьего класса 178-й школы Коля Андреев вместе со своими товарищами обезвредил 43 зажигательные бомбы, девятилетний Гена Толстов — 19, его ровесник Олег Пегов — 15. [5; 78]

 Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга, ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Этот номер вышел во вторник. Значит, готовили мы его два дня, начиная с воскресенья 19 октября.
О 19 октября я только что рассказывал. Однако не рассказал,- пожалуй, главного. Необходимо продолжить.
У меня сидит спецкор Зигмунд Хирен. Сегодня вернулся из Ленинграда; его вызвали в Москву, чтобы усилить корреспондентскую группу на Западном фронте. Рассказывает о жизни блокадного города. Наш разговор был прерван фельдъегерем Ставки. Он доставил пакет. Обычная информация приходит к нам из ТАССа. Когда же появляется этот офицер с кубиками лейтенанта на петлицах, значит, что-то очень срочное и очень важное. Вскрываю пакет о пяти сургучных печатях. Читаю: «Сим объявляется...»
Глаза непроизвольно задержались на этих двух непривычных в наше время словах. Начинаю читать снова:
«Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии тов. Жукову, а на начальника гарнизона города Москвы генерал-лейтенанта тов. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах...

1. Ввести с 20 октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.

2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска...

3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы...

4. Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.

Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин.

Москва, Кремль, 19 октября 1941 г.»

Это было историческое постановление ГКО о введении в Москве осадного положения. Двум командующим — генералу армии Жукову и генерал-лейтенанту Артемьеву — поручена оборона столицы. К Жукову, решил я, съезжу завтра, а как будет действовать Артемьев, надо сегодня же узнать. Я и сказал Хирену:

— Поезжайте в МВО к Артемьеву, возьмите интервью для газеты...

Умчался спецкор.

Впереди ночь, целый день и еще одна ночь. Времени немало, чтобы поразмыслить над этим необычным документом и подумать, как все это подать в газете.

«Сим объявляется...» — снова возвращаюсь мысленно к необычному началу постановления ГКО. Такой оборот речи, непривычные слова, извлеченные из глубины древности, придали постановлению особое звучание. Наверное, Сталин обратился к стилю старинных русских указов для того, чтобы все прониклись чувством исторической ответственности за переживаемые дни.

Противоречивые чувства владели нами. «Осадное положение»! Эти сжимающие горло слова психологически никак не совмещались с нашими привычными представлениями о Москве, столице могучего Советского государства. Но в то же время все мы понимали, что Москва действительно осаждена, враг уже в ее пригородах, а значит, против него должны ополчиться поголовно все москвичи и везде обязательны образцовый порядок, строгая дисциплина, неустанный труд. Эти трезвые соображения и легли в основу передовой статьи для очередного номера газеты. Называлась она «Отстоим нашу Москву!». В ней так прямо и сказано:
«...Вся жизнь многомиллионного города отныне подчинена жизни наших войск, жизни фронта и в интересах фронта регламентируется военным командованием. Москва становится городом-воином. Весь ее быт, весь ее труд, вся ее жизнь строится отныне на воинский лад — организованный, твердый и жесткий».

Под утро вернулся Хирен. Он принес статью генерала Артемьева, а заодно и подтверждение наших догадок о том, что постановление ГКО писано Сталиным. Артемьев, вызывавшийся вчера в Государственный Комитет Обороны, рассказал корреспонденту, что подготовленный заранее проект постановления о введении в Москве осадного положения страдал расплывчатостью, неопределенностью — словом, не соответствовал создавшейся обстановке. Сталин его отклонил и тут же сам стал диктовать: «Сим объявляется...» И продиктовал постановление до последней точки.

Накал страстей, в каком принималось это постановление, передался, конечно, и присутствовавшему при том Артемьеву, отразился в его статье. Она содержала такие, например, строки:

«Нужно быть готовыми к тому, что улицы Москвы могут стать местом жарких боев, штыковых атак, рукопашных схваток с врагом. Это значит, что каждая улица уже сейчас должна приобрести боевой облик, каждый дом должен стать укреплением, каждое окно — огневой точкой и каждый житель Москвы — солдатом...»

«Все те, в ком бьется честное сердце советского гражданина, выйдут на уличный бой с ненавистным врагом...»

«Население города Москвы вместе со всей Красной Армией уже сейчас должно подготовиться к борьбе не только с вражеской пехотой, но и вражескими танками. Из окон, из ворот домов, из каждого закоулка посыплются на немецкие танки бутылки с горючим, связки гранат. Мы не пропустим вражеских танков...»

Так категорически и было все сказано.

Правда, эту статью мы не сразу напечатали. Меня, как редактора, смущало одно обстоятельство: не подумают ли читатели, что на фронте полная катастрофа, если мы уже заговорили об уличных боях в столице. Прихватив статью, поехал в Перхушково, к Жукову. Высказал ему свое сомнение. Георгий Константинович прочитал весь текст статьи, подумал, потом улыбнулся и ответил мне фразой, я бы сказал, афористичной:

— Лучше быть готовыми к тому, чего не будет, чем не быть готовыми...

В тоне, каким было сказано это, я уловил непоколебимую уверенность командующего фронтом в том, что Москва будет удержана.

Статья Артемьева появилась в «Красной звезде» под заголовком «На защиту Москвы». Заканчивалась она вещими словами: «В боях за Москву мы нанесем врагу такой удар, который явится началом конца гитлеровских походов! Москву мы отстоим!»

В том же номере газеты от 21 октября мы напечатали многочисленные отклики из войск и трудовых коллективов Москвы. В их числе — письмо из «N-го дзота». Такие огневые точки появились уже на всех окраинах Москвы, и вот с одной из них на всю страну, на весь мир прозвучали мужественные слова:

«Если хоть один немецкий танк пройдет линию укреплений, мы сами ляжем под его гусеницы и собственными телами преградим ему путь в Москву. С чувством высокого удовлетворения встретили мы появившееся сегодня постановление Государственного Комитета Обороны...

Начальник N-го дзота Н. Попов».

О таком же боевом настрое сообщает наш корреспондент Яков Милецкий, побывавший в одном из подмосковных истребительных батальонов. По свидетельству Милецкого, дом, где расположился штаб этого батальона, удивительно напоминает пограничную заставу. Вот с какого-то поста доносят по телефону о задержании паникера и шкурника; он заведовал торговой базой, но бросил ее на произвол судьбы, погрузил в машину собственные пожитки, прибавил к этому несколько ящиков с уворованными с базы продуктами и пытался удрать. Задержан переодетый немецкий летчик со сбитого самолета. Задержан дезертир, бросивший оружие и товарищей... Словом, постановление ГКО в действии!

Над второй полосой газеты — призыв: «Нашу родную Москву мы ни за что не отдадим врагу. Не жалея ни крови, ни жизни, до последнего вздоха будем защищать советскую столицу». А в центре полосы заверстана на две колонки большая фотография командующего Западным фронтом генерала армии Г.К. Жукова. Появление ее на страницах «Красной звезды» необычно. 20 октября в редакцию позвонил Сталин и сказал:

— Напечатайте в завтрашней газете фото Жукова...

Такое распоряжение было для меня полной неожиданностью. До сих пор в «Красной звезде» публиковались фотографии командиров подразделений, частей, дивизий, иногда корпусов. Всегда в связи с какой-то их боевой удачей. А вот командующие фронтами... Не было еще у нас побед такого масштаба, чтобы подымать на щит командующих фронтами.

Конечно, я не стал спрашивать Сталина: «Почему? Зачем?» Но один вопрос все же задал. Вероятно, по инерции. Ведь во всех других случаях, когда в редакцию поступал какой-то официальный материал, обычно указывалось, на какое место его поставить. Вот и в этот раз у меня вырвалось:

— На какой полосе, товарищ Сталин?

— На второй... Передайте «Правде», чтобы они тоже напечатали...

Я тут же вызвал фотокорреспондента Капустянского и, не вдаваясь в объяснения, сказал:

— Возьмите любую машину, быстро смотайтесь к Жукову и сфотографируйте его. Пойдет в номер...

Часа через два звонит мне Капустянский и жалуется, что Жуков отказался фотографироваться.

— Ладно,— сказал я,— идите в приемную командующего и ждите моего звонка.

Звоню Жукову:

— Георгий Константинович, нам срочно нужен твой снимок для завтрашнего номера газеты.

— Какой там еще снимок,— резко ответил Жуков.— Не до снимков...

Пришлось сказать о звонке Верховного.

— Хорошо,— согласился он.— Где твой фотограф?

— У тебя, в приемной. Ждет...

И вот снимок у меня на столе. Я бы не сказал, что для такого мастера, как Капустянский, это удача. Жуков — за столом, застланным, как скатертью, топографической картой. Командующий ткнул карандаш в какую-то точку на этой карте, а сам глядит куда-то влево. Заметно, что фотограф заставил его позировать. Но что делать? Время позднее, как получилось, так и получилось. Один снимок я передал редактору «Правды» Поспелову, а второй отправил в цинкографию. «Правда» дала под этим снимком подпись: «Командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков». Мы — такую же, но с добавлением: «Фото специального корреспондента «Красной звезды» А. Капустянского». Хотелось подтвердить тем самым приоритет нашей газеты.

Тот звонок Сталина последовал, конечно, неспроста. Портрет Жукова в газетах, очевидно, должен был свидетельствовать, что во главе войск, защищающих Москву, поставлен полководец, на которого народ и армия вполне могут положиться. Так мы тогда истолковали распоряжение Верховного. А теперь при взгляде на этот портрет Жукова в газете от 21 октября 1941 года у меня возникает и другое предположение, напрямую связанное с уходом Георгия Константиновича с должности начальника Генштаба. Конечно, тот июльский инцидент в Ставке Зерховного главнокомандующего не мог не оставить горького осадка в душе Жукова. Это, несомненно, понимал и Сталин. И не исключено, что в лихой час битвы за Москву он решил дать понять Георгию Константиновичу: на той, мол, истории, тяжелой для них обоих, поставлен крест.

 

Из писательских материалов, опубликованных в «Красной звезде» 21 октября, хочется отметить два: очерк Федора Панферова и вторую корреспонденцию Константина Симонова с Севера.

Панферов рассказывает о подвиге казаха Бузакарова Ураза, пастуха из-под Гурьева. Ураз упорно добивался и добился, чтобы его допустили к пулемету. Аргумент он выставил такой:

— Степь наша дает нам хороший глаз. Очень хороший глаз. Видите, товарищ политрук, что делается на той вон полянке? Не видите? А я вижу. Степь учит глаз далеко видеть...

Главная идея очерка вынесена писателем в заголовок: «Командир приказал...» Верный командирскому приказу, пулеметчик Ураз Бузакаров не оставляет своей огневой позиции и никогда не оставит ее, если даже придется умереть здесь. Это наглядный пример для каждого, кто поставлен на защиту Москвы.

А корреспонденция Симонова называется «В лапах у фашистского зверя». Суть ее объясняют начальные строки: «За 4 месяца войны мне пришлось видеть много страшного. Я видел изуродованные немцами трупы детей, останки сожженных живьем красноармейцев, сгоревшие деревни, развороченные бомбами дома. И все-таки самое страшное, пожалуй, с чем пришлось столкнуться мне на войне,— это бесхитростный и простой рассказ пулеметчика Михаила Игнатовича Компанейца. Рассказ о том, как он провел две недели в фашистском плену и как из него выбрался».

Действительно, эту историю нельзя читать без содрогания. Невольно и безоговорочно присоединяешься к авторскому выводу: «Фашистские убийцы многолики. Этот рассказ открыл мне еще одно их лицо — лицо тихого садиста, может быть, самое отвратительное из всех».