11. А взор его сверкал Люблю, люблю!

(предыдущий фрагмент "10.Насильник намекал, что это фатум". Роман "Миледи и все"
   http://www.stihi.ru/2016/05/09/4983)      

За слушателем бдительно следя,
миледи наслаждалась впечатленьем,
ведь из актёрских уст галиматья
звучала рвущим душу откровеньем.

Джон воплощеньем молчаливых мук
ей отозвался глуховатым стоном,
и гнев свой выдавал движеньем рук,
а пот был на лице, как есть, студёным:
 
– Вас мстительницей сделала не блажь! –
как будто бы сообщник, а не страж,
готов был лейтенант лобзать ей руки.
Он о баронской позабыл науке.

– Мне стыдно сознаваться в том, что я
 жестокостью восстала на жестокость.
 но пролегла меж ним и мною пропасть –
 я мост над ней решила сжечь дотла…

– Решили покарать его вы смертью!? –
воскликнул Джон. Ответом был кивок:
– Ужель мне было ждать ещё и третью
 расправу над собой в ближайший срок!?

– Ваш гнев был в вашем деле вам опорой?
 Чем кончилась борьба со посланцем зла?
– От завтрака себе я припасла
 и спрятала стакан воды, которой

 логично не боялась я ничуть.
 Снотворного я не когда-нибудь
 с опаскою ждала, а лишь под вечер.
– Ваш недруг был убит, иль изувечен?

– Свой замысел от глаз чужих тая,
 за ужином я воду из графина
 искусно подменила той, что я
 оставила от завтрака. Все вина

 не трогала я вовсе – береглась.
 А кушала я днём. Впрок и нимало.
 Свою сонливость для сторонних глаз
 на сей раз я притворно разыграла.

 Шатаясь, до кровати доплелась,
 безудержно зевая непрестанно,
 и, снявши платье, вяло улеглась.
 Потом, во тьме, мне было очень странно

 невольную  боязнь  осознавать,
 что враг мой не придёт. Я наготове
 в руке сжимала нож. Моя кровать,
 став местом для засады, жажду крови

 мистически со мною разделив,
 стонала, как душевный мой нарыв.
 На третий час отчаянья и муки
 в кромешной тьме услышала я звуки.

 Моё терпенье Рок вознаградил –
 паук в мою ловушку угодил.
 Меня рукой нащупал он во мраке.
 Он думал, что я сплю, а я в атаке

 ножом пырнула гада прямо в грудь.
 Хотя я и ударила невяло,
 но рано в этот миг торжествовала.
 Уж лучше б было в     пах     его лягнуть.

 Нож соскользнул. Я, все свои надежды
 разбив о панцирь под его одеждой,
 осталась в результате вновь ни с чем.
 Я думала, он – просто подлый червь.

 Но оказался он вдвойне хитрее.
 «Ах, так! – воскликнул граф и выбил нож. –
 я думал, вы – цветок оранжереи,
 а я – и впрямь счастливец средь вельмож.

 На жизнь мою вы дерзко покушались
 и это далеко уже не шалость,
 а нож – не безобидный антураж.
 Всё это – непростительный демарш!

 Вы успокойтесь, пыл свой пуританский
 оставьте в назидание другим.
 Моим расположеньем дорогим
 пренебрегли совсем вы не по-дамски».

 Он вызвал свет, представ моим глазам:
 «Дитя моё, да вы неблагодарны!
 Держать вас не намерен тут я сам.
 Само собой, что тешить вас приданным

я также не намерен. Вы вольны
остаться независимой и бедной.
А для меня, нашедши вас столь вредной,
мир с вами предпочтительней войны.

Я, к сожаленью, был самонадеян,
надеясь, что  полюбите  меня.
Жаль, не наступят эти времена –
рост вашей неприязни запределен.

Привязывать вас  силою  к себе
не входит в мои правила нисколько.
Пусть расставаться с вами мне и горько,
но жаль мне дней, сгораемых в борьбе.
 
 Вы оценить нисколько неспособны
 ни мой размах, ни ждавший вас уют»…
 Я думала, меня сейчас убьют,
  а он сказал: «Вы будете свободны».

– Не думайте, – вскипела я в ответ,
 что стану я молчать о преступленьях,
 о коих до сих пор не слышал Свет.
 Быть может, речь пойдёт о поколеньях

 насилуемых вами тут девиц.
 Вы высоко стоите от рожденья,
 но не поможет вам происхожденье,
 когда пред  королём  паду я ниц!

 Всё зло, что вы несли невинным девам,
 и женщинам, вернётся к вам же вспять.
 Вам Божьих кар черпать – не исчерпать.
 Тут мой мучитель разразился гневом:

– Тогда пеняйте только на себя
 за то, что вы не  выйдете  отсюда.
– Ну, значит, Смерть придёт за мной сюда.
– А чтоб вы над собою самосуда

 не совершили, нож вам не дадут, –
 решил гад доконать меня издёвкой.
– А нож мне и не нужен, ибо тут
 сама себя убью я голодовкой.

 Вам мало не  покажется  тогда.
 Преследовать вас примется мой призрак.
 Всего один. Не десять. Не орда.
 Час вашего безумства будет близок.

– Как к собственной победе не стремись,
 я понял, не всегда она реальна.
 Необходим разумный компромисс.
 Чтоб наша репутация кристальна

 осталась бы по-прежнему в глазах
 общественности, раструбить    готов    я,
 что вы – сама невинность. Вы же, в знак
 согласья, откажитесь от злословья

 в мой адрес и… навеки я – ваш друг.
– Прибегли к обольщению пустому.
 Ни слабости мои, ни мой недуг
 меня вовек не вынудят к такому

 блажному компромиссу. Вам конец!
– Посмотрим. Зарекаться рановато.
 Конечно же, вы – личность средь овец,
 но вам нажить врага во мне чревато.

 Вам сутки на     раздумья     я даю.
 Артачиться вам вновь – себе дороже.
 Заранее я вас благодарю
 за то, что вы  одумаетесь  всё же.

 Я завалю вас вкусною едой –
 вкушайте или просто обоняйте.
 Но если вам по нраву ваш пустой
  желудок, на  себя  потом пеняйте.

Всю ночь просила Бога я простить
рабу свою за грех самоубийства,
ведь я держала слово: есть и пить
отказывалась напрочь. Силы быстро

покинули меня – я на полу
лежала, а когда пришёл мой недруг,
я думала, что тут же и умру
от ненависти к графу. Он в двух метрах

 от тела моего гремел, как гром,
 сурово и ехидно вопрошая:
– Мне было б не обидно, экономь
 на вашем я питании, но края

 упрямству пуританскому всё ж нет –
 вы чахнете тут, всем пренебрегая.
 Для пуританской ереси сюжет
 вы дали бы отличный, но другая

 история не лучше ли для всех?
 Согласны ль вы купить себе свободу?
 Одно лишь слово и – вас ждёт успех,
 богатство, даже почести, в угоду

 лишь вашему молчанью обо мне.
 Клянитесь на распятии – вас буду
 лелеять я с собою наравне,
  к тому ж и      прославлять      ещё повсюду.

Сил придала мне  ненависть  моя.
Я кукиш гаду выставила –  на вот!
– Я обещала: грозная молва
 о ваших преступленьях вас задавит!

 Вы рта мне не     сумеете     закрыть.
– Замо'к я уберу. Берите за'мок.
 Как вы, столь миловидных пуританок
 терплю я, несмотря на вашу прыть.

 Общаться было трудно из-за гула,
 стоявшего тогда в моих ушах:
– Поклясться на распятии  могу я
 лишь в том, что проклинать ваш каждый шаг

 я стану, повсеместно вас позоря,
 коль мне удастся всё же уцелеть.
– Заверю вас, что вам  самим  позора
 тогда не избежать, решись посметь

  со мной вы потягаться оголтело.
  Вы проклянёте собственное тело!
  Одумайтесь – я вновь даю вам шанс!..
От слабости я снова впала в транс.

Три дня я изнывала в крайних муках
без пищи и воды, порой в бреду.
И вот однажды, как всегда без стука,
ко мне явились, на мою беду,

два подлых негодяя в чёрных масках.
Со страху я очнулась и в одном
из них узнала графа.  – Вот при     нас    как
распутно тут     валяться     ей ни в лом.

Шалава! – я узнала голос графа. –
Ну, что не образумилась ли ты?
– Нет, – глухо отвечала, как из шкафа,
 я голосом, что сел до хрипоты. –

 Дала своё я слово, что в итоге
 вы пред людским предстанете судом.
 Пока на     этом     свете вы, о Боге
 не забывайте тоже.                – Поедом,

 со всем пренебреженьем к нашим яствам,
 меня  уж съела ты своим упрямством.
 Не хочешь по-хорошему, без драк,
 пусть будет всё по-твоему. Итак,

 публичная ты женщина и будешь
 клеймом позора ты заклеймена.
 Посмотрим, как, в расчёте на     толпу,    дашь
 ты показанья супротив меня!

 Впоследствии хоть всех     собак     ты вешай
 безумно на меня. Всё, дело швах!
 Преступницей иль даже сумасшедшей
 ты всюду будешь выглядеть в глазах

 всего тобою призванного света.
 Все просто     отвернутся     от тебя.
– Подлец! Вы не     осмелитесь     на это!
– Тебе я не желаю впредь добра.

  Сама ты закусила удила.
  Дошла твоя враждебность до предела.
  Палач, скорее делай своё дело
  и заклейми навеки это тело!

 Ужасным криком боли и стыда
 я вынудила     вздрогнуть     живодёров,
 когда мне наложили вот сюда
 калёное железо. Жирный боров

 палач не церемонился со мной.
– Да назовите ж  имя  негодяя! –
крик Фельтона пронёсся над тюрьмой. –
 Я, имени его ещё не зная,

 немедля сам     убить     его готов!
– Ваш гнев намедни я хлебнула вдосталь.
 Задумайтесь на будущее. Просто
 ведь наломать поспешно сдуру дров,

 невинность голословно обвиняя.
– Мне  имя  назовите поскорей
 и от него лишь     каша     кровяная
 останется, клянусь, за пару дней!

 Мне мало будет просто слать проклятья.
  За вас я отомщу ему, да-да!
Миледи распахнула сверху платье,
краснея от смущенья и стыда.

Образчиком людской моральной грязи
прекрасное плечо обезобразив,
вдавилось в кожу странное пятно.
– Доверием я тронут вашим, но…

тут лилия – французское клейменье! –
Джон выразил своё недоуменье,
нервозную нарушив тишину.
– Вот в этом-то и подлость! Поясню.

 Спросили вы, какое отношенье
 ко мне имеет     Франции     печать.
 Но строгое судебное решенье
 ведь как-то ещё надо доказать.

 Ведь разослать могла бы я запросы
 легко во все английские суды,
 и ложный приговор почил бы в бозе.
 Отделавшись потерей красоты

 плеча, восстановила бы в итоге
 свою я репутацию, на страх
 озлобленному недругу. Но плохи
 дела мои – надежды мои в прах

  разбил подлец французскою уловкой.
Упавши на колени пред плутовкой,
Джон взором пожирал плечо и грудь
там, где из платья выбился чуть-чуть

сосок нежнейший, и за красотою
роскошных форм не видел страж уже,
миледи представляя в неглиже,
позорное клеймо. Как Гектор Трою,

он вызвался красотку защищать
от всяческих превратностей планиды.
Не смея о любви своей вещать,
просил он лишь простить ему обиды.

– Простите! – повторял герой, в полу
торча, как гвоздь. Век не сошёл бы с места!
А взор его сверкал: люблю, люблю!
В признаниях амурных он был бездарь,

но, от аффекта собственного пьян,
он преклонил пред дамою колени.
Ему отвесив ласковый шелбан,
когда на грудь он несколько мгновений

таращился, младенчески сопя,
миледи разыграла удивленье:
– За что, брат во Христе,     простить     тебя?
– За то, что подвергал я вас гоненью,

   за то, что к вашим я примкнул врагам!
Она свела всё к недоразуменью,
и, вняв её всплеснувшимся рукам,
поверил Джон её недоуменью.

«Простите» прошептав в последний раз,
добавил он: – О, как вы совершенны!
  А я тут в  караулах  весь погряз.
  Но вы в моих глазах теперь блаженны!

          (продолжение в http://www.stihi.ru/2016/05/10/9665)