И ты, мой отрок-стебелёк...

Тридцатилетье



И это - не печаль и не весёлость.
Я просто знаю осень наизусть,
где яблоко, сорвавшись, накололось
на иглистый шиповниковый куст.

И пусть я вижу, как плоды и дети
окрепли, и пора тепла прошла. -
Звенит, в густых вихрах тридцатилетья
запутавшись, осенняя пчела...





*  *  *


Где-то в полночи страшно пропело –
взвыли встречные поезда.
Показалось – на землю летела,
небеса разрывая, звезда.
Ты лицо искажённое вытер –
тихо... Лишь, отставая от нас,

мчался поездом дальним Юпитер –
исполинский, навыкате, глаз.
Шёл громадой немой, без сирены,
с тяжким грузом руды и угля.
Здесь, внутри искривлённой Вселенной,
лишь один пассажирский – Земля...






*  *  *

М.

Меня тревожит линия простая –
окружность, по которой прорастает
из мрака почвы взлётным естеством
неодолимый тополиный ствол.

Меня волнует этот след разрыва,
знак боли и отважного призыва –
сквозь тяжесть глин взойти самим собой,
прорвав небытие над головой...

И ты, мой отрок-стебелёк, доверчив,
восходишь, тем же абрисом очерчен –
воротниковой тихой белизной...
Растёшь – и солнце держишь надо мной.





*  *  * 


Меньше иллюзий и больше тревог –
это всего лишь обычная старость.
Песня не сладилась, слов не осталось.
Стало быть, не захотел и не смог.

Холоден и неприветлив итог –
мир немоты оказался сильнее.
Только что делать, что делать мне с нею –
с нежностью меж умирающих строк?





* * *



И что ни год – опять
друзей моих всё меньше.
И нет уже того, кто был иных верней.
Трезвее воздух дней.
Но взоры юных женщин –
всё ярче по весне, прощальнее-хмельней.

Истаяла зима. И глина снег впитала,
просел, чуть покосясь,
простой сосновый крест.
И с тополя скворец, бесстыжий зазывала,
опять, на весь погост,
взахлёб зовёт невест...





*  *  *



Ты молода и странно хороша,
ты вспыхнула мне искрой в Вифлееме.
Но вот уже не стоит ни гроша
звенящих клятв мятущееся время.

Там, на золе уставшего огня,
то ящерицы греются, то змеи.
Наверное, ты не простишь меня.
Но, слава Богу, я прощать умею...





*  *  *



Как поздней осенью в лесу,
в душе – светло и одиноко.
И всё своё с собой несу
без горечи и без упрёка.

Спокоен край небес и пуст
над опустевшей голой чашей.
И в алых каплях колкий куст –
шиповник,
сто сердец дарящий.