Белая метель

              Поздним октябрьским вечером 1919 года одна из дорог, подходящих к юго-западным  границам Армизонской волости, наполнилась движением. На ней слышался тележный скрип, говор и слитный шорох множества шагов. По всей ширине проселка колыхались разрозненные ряды идущих солдат. За ними, в сумеречной снежной мгле плотно, ось к оси,  тянулся   конный обоз.
               На его подводах фураж, военная амуниция, беженцы. Это вместе со своими семьями  отступал вглубь Приишимской равнины один из разбитых  на Тоболе полков Сибирской армии Колчака. Косые линии сырого снега лепили людям глаза. Степной ветер заносил полы их захлестанных грязью шинелей. Впереди колонны двигались верхоконные всадники. Один из них, в туго перетянутой ремнем шинели, в заломленной на затылок барашковой папахе, капитан Марков,  пружиня на стременах, перегнулся  в седле и  негромко спросил едущего слева от него офицера.
         -Господин подполковник, мой конь уже на ровном месте оступается. Люди в строю еле плетутся. Скоро ночь.   Кажется,  самая пора быть привалу?
-Сейчас, капитан, будет поворот налево, и мы увидим часовню,- отвечал тот, загораживая перчаткой лицо  от встречного ветра, - если б не этот морок, она была бы уже хорошо видна. Там, за часовней,  лежит небольшая деревенька, о которой я давеча вам говорил.
               Измученные беспрерывными переходами и арьергардными боями последних дней, солдаты вскоре увидели,  как  впереди, в меркнущей сырой степи, пугливо и зыбко замерцали   редкие огоньки человеческого жилья. Запахло печным дымом. И еле бредущие от усталости люди ускорили шаг. Среди пеших и конных, произошло оживление.  Сквозь снежную сутемь  донеслись хриплые застуженные голоса.
           -Стой. Ночевать будем!
              Через четверть часа  брички тарантасы и подводы запрудили единственную деревенскую улочку, темными рядами стали  у ветряка, у ометов соломы. Повсюду в полутьме распрягались кони, ходили и кучились люди. Разжигались костры. Дымили походные кухни. Раненые и больные сползали с телег, чтоб погреться у огня. Возницы задавали лошадям зерна. Женщины из обоза вместе со своими  детьми настойчиво стучались в двери бревенчатых изб. Просились на постой.
            -Принимайте, родненькие!
             Из полутемных промозглых дворов на них с испугом смотрели закутанные в платки бабьи лица. Отодвинув цветные занавески, из окошек выглядывала   любопытная ребятня. 
           -Кто вы такие?
           -Русские мы. Нам бы только до утра. Поесть да обогреться. Дети замерзают у нас в телегах.  Завтра пойдем дальше .
         Места  в избах на всех не хватило. Большинство солдат стали готовить себе ночлег в полевых условиях. Отогревали кострами землю, чтобы потом, сдвинув в сторону горячую золу, настелить на этом месте  соломы и поставить палатки. Другие, за неимением палаток, просто огораживали и накрывали чем- нибудь бивачное место от ветра и снега. В ход шло все, что было под рукой и в телегах. Куски кошмы. Ковры. Рогожа. Поле тревожно осветилась дрожащими огнями и летящими в темноту искрами. 
            Когда всю ширину окрестных полей обволокла ночная ветреная тьма, в одном из жарко натопленных домов состоялось краткое совещание офицеров полка. Озаренные тусклым светом керосиновой лампы, они тесно сидели  вокруг накрытого белой скатертью стола. Это были  усталые люди в военных френчах. Все собравшиеся в этой комнате, хорошо понимали, что Восточный фронт белых армий  в Зауралье рухнул окончательно, что  остатки пехотного полка, с которыми они идут в отступление, близки к полному уничтожению. В полку, кроме офицеров, остались  не более пятисот человек нижних чинов, да конная казачья полусотня. Слово держал подполковник Черепков.
          -Необходимо, - говорил он,  - продолжать отступать быстрыми маршами в глубину Ишимского уезда. За ним, в нескольких переходах  горят  огни Омска. К этому  степному городу  сейчас устремлены  не только наши помыслы, но всех и других частей отступающей на восток Сибирской армии. Именно  там, в городе на Иртыше, где сходятся в один узел  Петропавловская и Екатеринбургская одноколейные железнодорожные ветки,  находится сейчас наш верховный правитель - адмирал Колчак. Там сейчас собираются свежие людские и материальные резервы. Там же находится и золотой  запас России.
Он помолчал.
          -Убежден, отступающие войска должны будут  остановиться возле сибирской столицы и дать отпор наседающим на нас красным дивизиям. Наша дальняя  разведка  уже ушла на конях в сторону станции Голышманово. Цель: найти штаб Сибирской армии, или хотя бы нашей дивизии,  чтобы в дальнейшем действовать по возможности согласованно с другими частями.
               Никто  из собравшихся в этой комнате еще не знал, что на разъездах, близких к Омску,  стоят   поезда, переполненные умирающими сыпнотифозными людьми,  что в замусоренной столице Колчака, с ее стодвадцатитысячным населением уже скопилось четыреста тысяч беженцев.
            Отряд Черепкова   таял. По ночам, недавно мобилизованная крестьянская молодежь, на свой страх и риск продолжала тайком расходиться  по домам. В отряде остались теперь уж, кажется  лишь те, кто не ждал никакой пощады от большевиков. И каждый из них, физически ощущал не только напряженное дыхание преследующей его пятой красной армии Тухачевского, но и тревожную поступь набирающей силу сибирской зимы.
            -Господа! Я хорошо знаю здешние места по зимней кампании отсюда.   Наша стоянка  выгодно расположена на высоком увале, с трех сторон прикрыта цепью глубоких озер. Местность днем далеко просматривается в бинокль с часовни. Лед на озерах еще зыбок и не окреп. Все это уменьшает вероятность  ночных неожиданностей со стороны красных. Но наши секреты и боевые охранения с ракетницами, и  усиленные ручными пулеметами,  должны взять под контроль дороги идущие в сторону двух волостных  центров, а  казачьему  разъезду  необходимо  будет разведать обстановку до деревни Глубокой. Через нее завтра  протянется путь  отхода нашей колонны.
Совещание решило реквизировать в разумных пределах у населения все, что необходимо отряду, напечь к утру достаточное количество хлебных караваев на каждую роту и мобилизовать еще несколько подвод для раненых и больных.
            -Надо не только раненых, а весь полк на телеги посадить, вмешался  есаул, а так мы до второго пришествия Христа будем тянуться до этого Омска!
            - Практически все  лошади в местных селах мобилизованы в Сибирскую армию еще зимой, - вздохнул кто- то из офицеров. Главная тягловая сила в деревне сейчас быки да коровы.
            -Вот закончится гражданскую война, в которой каждая из воюющих сторон, не жалея, проливала свою и чужую кровь за  светлое будущее России и за ее национальное единство,- тихо заговорил, будто с  сам с собой, подпоручик Соловьев. И   за белыми будет окончательная победа, или за красными, какая будет в том разница, для хозяина вот этой избы, когда он вернется с войны?  Земли то здесь у всех хоть отбавляй.
            Мглистым седым утром, после рожка горниста, когда полк уже вытянулся в нестройную походную   линию, из за  озер, из под угрюмо нависших туч, вскоре прокатился тяжкий сердитый грохот. Надрывающе завыли снаряды, и над головами людей  вспыхнули первые облачка шрапнельных разрывов. Лопнула и завизжала картечь. Вздрогнула земля. Поднялись черные кусты разрывов возле домов и дороги.
               -Ну началось,-обернулся на сизый дымок очередного взрыва.-возница закиданного грязью тарантаса, в плетушке которого молчаливо трясся  Черепков.
            -Обгоняй Саша. Мне  надо еще  Полину проведать.
             Возница, из боткинских рабочих, чуть заметно побледнел, но с притворной веселостью в лице, уперся покрепче  ногами в переднюю, ось тарантаса, дернул покоробленные вожжи,  и звонко прикрикнул  на вороного жеребца. И тот сытый, и освеженный ночным отдыхом, напрягся и, перекашивая удила, сильней натянул постромки. Тарантас заметно прибавил ходу.  Поехали обочиной дороги. Колеса резали припорошенную снегом пашню. В поводу за тарантасом рысила заседланная, буланой масти, верховая лошадь. 
            Ветер  трепал и заносил в сторону лошадиные хвосты и гривы. В лица людям  летела снежная пыль. Боковым зрением Черепков видел, как слева от него упал щекой в грязный снег, раненый солдат,  как  стали помогать ему подняться его товарищи.
          В провале березовых островов вскоре завиднелись бревенчатые дома и ветряки  лесной деревни. Из печных труб, закручиваясь на ветру, курились дымки. Запахло печеным хлебом и паленой щетиной.
             -Вон у того  дома, крытого тесом, остановись, - попросил Черепков.
 Возница круто осадил разгоряченного коня.
           Офицер нашарил железный крючок и, звякнув шпорами, решительно отворил калитку. Во дворе, обнесенном серыми досками, стояла  хозяйка дома Марья Снегирева. Она была круглолица, невысока,  плотна. Мария уже убрала скотину и теперь, прислонившись к распряженной телеге, разбирала конскую сбрую. Это была исконная старожилка этой деревни. Муж ее   в январе 1918 вернулся после госпиталей с германского фронта, а  теперь  служит в Сибирской армии Колчака. Дом, земля, огород, хозяйство, сейчас все на ней.  Дети, плющат любопытные носы в оконное стекло. Рассматривают знакомого гостя с ног до головы. Здесь, в этой   рубленной в лапу избе, с полинялыми голубыми ставнями, и высокой черемухой в саду, с марта 1919 приютилась жена подполковника.
          -Мария Васильевна, добрый день и бог вам  в помощь.
         -Спасибо. Добрый и вам господин офицер.
         -Извините, что не могу с вами поговорить обо всем. Уходим без задержки. Останавливаться некогда. Красные на хвосте. Как тут  у вас моя Полина?
          -Полина Андреевна, слава богу, жива здорова. Она искоса посмотрела на окно своего дома, и добавила  скороговоркой.
         - Да вы заходите в дом то. Там Пелагея Андреевна вместе  с моей Верой завтрак готовят.
             А Полина уже торопливо спускалась  с мокрых ступенек крылечка навстречу мужу. Без платка.  Темный, тяжелый узел ухоженных волос  на затылке. Чистый пробор на голове. Привычно поправляя на висках волосы, она сияла глазами. Серая шерстяная кофточка  ладно облегала ее вздрагивающую грудь. Поля была такой же милой и женственной как всегда. Те же зовущие полуоткрытые навстречу ему губы. Тот же шелест темной юбки. Знакомый запах духов, и волнующий запах  горячего женского тела. А ведь еще не так давно, вьюжной зимой, не хотела жить, когда они потеряли с ней сразу, за один месяц от  болезней  двух своих малолетних детей. Сына и дочь.
          -Коля, что же ты меня не предупредил?- горячо заговорила она.
          -Когда же  было предупреждать? Да и зачем?
 Задыхаясь от волнения, она подошла к нему.  Тесно прижалась  к нему. Он почувствовал вкус  и влажную терпкость ее губ.  Увидел заблестевшие слезы на лице. Она изогнулась всем своим телом в его объятиях. Спросила, судорожно всхлипнув.
        -Возьмешь с собой?
          -Взять не смогу тебя Поля. Привез только денег. Уходим на Ишим. Если все сложится благополучно, я знаю, где тебя найти.
            За последней избой, с прилипшим к ее подслеповатому оконцу любопытным лицом морщинистой старухи,  гудел на ветру пустынный  лесок. Ветер без устали мотал вершины  его берез. Солдаты, глубоко засунув озябшие руки в карманы,  поднимали воротники своих шинелей и прятали  в них от ветра свои хмурые лица.
        Подполковник ехал  впереди колонны верхом.  В груди у него было тревожно  и горячо. Щеки его пылали. Пока меня ждет моя любимая женщина, думал он, мне хватит сил преодолеть все. 
             Слезящимися глазами он смотрел вперед,  в сторону слабо лиловеющих перелесков. За межами коричневели щетки тальников и белели  пятна снега. Он осадил лошадь. Стал ждать поотставшего от него капитана Маркова, чтобы посоветоваться с ним, где будет лучше поставить на прямую наводку полевые орудия и пулеметы прикрытия.
Вновь широко и сизо замутилась слева степная даль. Опять зачертили воздух  косые линии мокрого снега.  Задрожала на межах сухая трава.  И то ли  голубым дымом заполнились дальние перелески, то ли это близился еще один увал, за которым  должна была открыться  еще одна безбрежная даль, с черными пятнами домов у самого горизонта.
              Неизвестно, сумел ли тот белогвардейский  отряд пробиться до Омска. Александр Колчак 13 ноября покинул свою столицу и на поезде, в сопровождении многочисленной офицерской охраны, уехал по направлению к   своей новой столице-Иркутску.
Писем Полине от Черепкова не приходило.
фото из интернета