Пух

мы летали, как птицы,
раскрывая крылья.
синь неба кружила голову,
до боли стискивая виски,
я раскладывала х*и на покрытые пылью
столы, полки, подоконники, ковры,
разбросанные носки.
нам казалось только, что прибитая полка спустя года - это да,
это никуда не годится.
не нужны были никто: ни друзья, ни семьи, ни чьи-то лица.
Звуками очаровывали друг друга,
нежными словами - словно грохотом,
никакой похоти,
только мы
в центре зимы
и на все пох*й.
Мы тогда ко внешнему миру оглохли,
делали, что хотели,
воротили и просто жили,
ломали и снова строили,
что-то мутили,
оху*вали друг от друга с каждым разом,
но все-таки были,
накрывая себя унитазом,
вместе.
прикрывались ментальной связью,
что сломалась на новом месте.

помешало все:
сигареты, водка, каша,
растаманские значки, гитара, пластмассовая какашка,
лук, морковь - неизменно вместе в супе,
а хули спорить,
если сотканы из того же,
добавляем в поджарку немного морской соли
и помешиваем, и пирог мясной с кровью
готовим.

надо бы битву устроить подушками,
щекотать друг друга
руками, губами, глазами,
быть няшками, пчелками, мишками -
просто душками,
а мы покрывали друг друга не одеялом,
а матом,
ударяли словом-прихватом,
мы энергозатратны,
как лампочка Ильича.
сожрали плоды все, что сами же вырастили,
как саранча.

ты устал, и тебя разъедает тьма,
а меня накрывает бензин и нефть пеленой.
я не чувствую, что твоя,
пох*й.
зато ты мой.

я себе подарила набор х*ев,
чтоб раскладывать их везде и всюду:
на линейку, на носки, на бухло,
на немытые подоконники и посуду.

может это поможет,
или лучше ссанину-вранье в уши душем,
доширак, махеев неделю кушать,
только бы в тишине,
только бы не в Казань, только бы не ко мне.

выстрели пухом
в ухо,
разлетись,
прыгай то вверх, то вниз,
наш кинотеатр - давно поехавший карниз.