Не хлебом единым

Двухэтажное здание, с мансардой и верандой, с игривыми белоснежными колоннами, привольно золотилось в лучах позднего летнего солнца. В приветливо распахнутые ворота, довольно урча мотором, вкатился грузовичок, описал плавный полукруг по заросшей травой площадке и затих в компании изрядно запыленных собратьев.

В траву спрыгнула невысокая девушка, поглядела на часы, с сочным звуком хлопнула дверью кабины. Легкомысленные завитки рыжих волос как нельзя лучше сочетались с зеленой батистовой рубашкой, закатанной в рукавах и измятой в спине, со светлыми джинсами, недавно и безнадежно украшенными фигурным пятном смазки.

В буфете верхний свет не горел, создавая атмосферу укромного полумрака. Капала вода из крана на кухне, громко тикали старинные часы с маятником, по стене, забранной деревянными панелями, лениво полз жук.

— Привет, Мэг! Еще остался бекон и какие-то овощи, но оно все, наверное, остыло, — донеслось из угла. — Привезла?
— Им, видите ли, не передали, — отозвалась девушка из кухни, стряхивая на тарелку остатки былого ужина, — не упаковали они, понимаешь.
— А, это бывает. Но привезла? Завтра сможем снимать?
— Так точно, сэр! Все в фургоне, поужинаю и начну выгружать, — отрапортовала Мэг, с ногами забралась в кресло за угловым столом, откусила от бекона и добавила как-то обиженно, — а что, он уже спит?
— Все спят. Подъем ровно в три, — мужчина, наконец, оторвался от стопки листов, в которых черкал, писал заново, опять вычеркивал, стряхнул с глаз прядь длинных, начавших седеть волос, улыбнулся понимающе и протянул. — Та-ак… Ай да Мэг! Впрочем, я и это предвидел.

— Никого ты, Майк, не жалеешь, — ухмыльнулась девушка, — ни себя, ни их. Вы здесь третий месяц, и кое-кто жалуется, что за это время было всего два выходных!
— Пока погода хорошая, надо снимать. Но теперь-то дело пойдет быстрее… — строго ответил Майк и недовольно нахмурился вдобавок, — и запомни, наконец: не их, а нас. Ты в команде. Иначе отправишься обратно в Бедфорд-Фоллс развозить… напомни, что ты там развозила?
— …удобрения. Но ты же знаешь мое отношение к кинематографу. Ты — не все остальные, а все остальные — не ты. И потом, спасибо, что дал мне эту работу. Я была на мели, — виновато улыбнулась Мэг и пожала плечами.
— Еще бы не дать! Ты проскочишь туда, куда никто не проедет, я помню. Это не считая других талантов… А еще, еще… На тебя приятно смотреть, понимаешь? Ностальгия умучила, понимаешь? Все девчонки, что когда-то кровь мою горячили, сейчас старые клуши с ворохом внуков, а ты — ты не изменилась.

— В этом-то и проблема, — глухо всхлипнула девушка, отставляя полупустую тарелку, — в этом-то и проблема, Майк!
— Ну, ну, чего ты? Это ты-то, ветеран мыслимых и немыслимых? Это ты-то мне тут лужи разводишь, того и гляди, сценарий зальешь? — Майк огорченно покачал головой и похлопал Мэг по плечу.
— А что, раз «ветеран»… — передразнила девушка, — как только доходит до дел сердечных, я теряю весь разум. Я, Майк, тупею! Краснею, бледнею, не знаю, что сказать. По углам начинаю прятаться. Да и потом, у него и жена есть…
— А что — жена? Ну, жена. Не моя жена, вот и скажу. Я-то ее хорошо знаю, и она мне не нравится. Еще лет пять, и будет она той же самой старой клушей с ворохом внуков. В церковь по воскресеньям, свечу в спальне задует… — Майк перевел дыхание, махнул рукой и добавил доверительным тоном, — он достоин лучшего. Да и тебя-то я дольше знаю.

За окном уже давно стемнело. Стрекотали насекомые, размеренно — каждый раз через тринадцать секунд — кричала ночная птица. Майк неспешно отодвинул кресло, скрипнувшее по полу, поднялся, подошел к бару. Повертел в руках одну бутылку, вторую, третью; остановился на шотландском односолодовом виски. Наполнил два стакана янтарной жидкостью. Мэг закурила.

— Он идеальный, Майк. И красив, как бог, и… он — воплощение всего того, что я в вас, людях, ценю… — выдыхая пушистое облако трубочного дыма, ответила девушка, — Он не бросит жену. Не бросит. Не ради меня. Пусть даже она станет, как ты сказал, старой клушей, а я останусь такой же красивой, как есть.
— Ты, наверное, уже забыла, как это делается, а? — ухмыльнулся, отхлебывая виски, старый режиссер. — То есть, я имею ввиду… Новую ногу ты отрастить можешь, а, скажем… ваши женские штучки-дрючки?
— Ты предлагаешь низость, опомнись! — взвилась девушка, расплескала напиток, опрокинула стул. — Никогда так не сделаю! Свобода — вот то, что отличает нас от коров.
— Тише, тише, я пошутил! Да не собирался я тебе это всерьез предлагать! — Майк ощетинился, подобрался, блеснули глаза, и сам он стал похож на лассо. — Сядь! Сядь, я сказал!

Дикий огонек в глазах Мэг потух, она сморгнула, подняла кресло и опять забралась в него с ногами, прямо в ботинках, век не видавших щетки. Выражение ее лица изобличало готовность к принятию извинений.

— Ну так вот. Представь, что вот это все умею делать я, а не ты, — продолжал Майк, совершая руками замысловатые пассы. Приглушенный свет бросал неверные отблески на его поседевшие до времени волосы, на рубленое лицо, делая схожим с вдохновенным кудесником из языческих сказок, — так вот. Я могу все. Что бы ты выбрала — провести с ним ночь, возможно, и не одну, или же дружбу, крепкую, как сталь, покуда он не умрет? Выбирай только одно. Только одно, Мэг!

Мэг замерла. Закрыла глаза, обхватила колени руками. Лицо ее сделалось мечтательное. Она поверила.

Его глаза. Темные, глубокие, ласковые. Пусть ненадолго, но не для тысяч зрителей — для нее одной. Его сильные руки, способные подхватить ее как пушинку, его нежные пальцы, способные невесомо расстегнуть — одну за одной — все хитрые пуговички на ее любимом платье. Его теплые губы. Горячие губы, не холодные, как у того, давнего, но незабытого…

И голос, от которого замирает сердце…

Голос…

Голос!

Не того ли она ищет в нем?

Мэг отчаянно закрыла лицо ладонями.

А если — иначе? Если подружиться? Говорить, говорить, говорить — обо всем на свете, поделиться своими тайнами, написать для него сценарий, в котором его звезда блеснет небывало — и она уже знает, какой! — и слушать, слушать его голос и так же смотреть в эти глаза — кто запретит?

До конца дней…

Что какая-то ночь?

Мэг открыла глаза.

— Ты прав, Майк. Ты прав. Я хотела бы с ним подружиться. У меня всегда это получалось лучше, — медленно ответила девушка.
— Ну вот и славненько. Я так и знал. Ты молодец, родная, — старый режиссер дружески обнял ее за плечи, — в воскресенье намечается вечеринка. Мы почти все отсняли. А остальное на неделе успеем, с новыми-то камерами! Обязательно приезжай.
— Я приеду, Майк. И спасибо тебе, — улыбнулась Мэг спокойной, светлейшей улыбкой, — пойду разгружаться.

Шел третий месяц съемок фильма. Фильм не был ни о войне, ни о любви. Фильм был о людях.