Расположение звезд

Вячеслав Пасенюк
Расположение звёзд
(начало)
***
Хреново в нашей хате,
не ново и не старо,
а попросту хреново,
ещё хреновей стало.

Считаю дни на гривны:
не сходится – стираю.
Перехожу на рифмы,
но в такт не попадаю.

Мне б выиграть у века
хоть пару лет свободы,
где из земного света
бьют неземные воды.

Я б в эту жизнь поверил,
тем более – в иную,
и каждый день промерил
на глубину немую…

Век не играет с нами,
по-своему жалеет:
брезгливыми руками
и холит, и лелеет.

***
Влезли свиные рыла,
тонкую ночь проломив.
Снова душа завыла
на известный мотив.

Снова вселенская харя
над миром твоим взошла,
словно свеча в угаре,
гаснут твои дела.

Снова с лица спадаешь,
нечем по сути крыть:
вещего слова не знаешь,
все остальные – забыть.

Если не лица – фиги,
мохнатые, как меха,
все великие книги
не более чем труха…

Снова ты не в ударе,
клятвы свои клянёшь, -
словно скупой сухарик,
бедный разум грызёшь.

***
Люди – поле одуванчиков:
как подует – полетят
тыщи девочек и мальчиков,
бывших внучек и внучат.

Улетят, белоголовые,
не оглянутся назад.
Знаки самые условные
ни о чём не говорят.

В чистом космосе посеяны,
и не ждите: не взойдут
ни по трое, ни по семеро
те, что радовались тут.

***
ну какого ещё мне подкинуть
чтобы я воспарил и вознёсся
хоть на метр хоть на два над собою
над землёю что ниже и ниже

у осёдлого – право на камни
у бездомного – право на звёзды
только смерть терпеливее жизни
своего непременно дождётся

хлеб что выдан тебе за старанье
пережёвывай долго и молча
а иначе услышат отнимут
да и выгонят взашей отсюда

ну куда на закорках потащишь
эту мумию тёмной идеи?
попроси у себя прощенья
перед тем как расстаться с собою

***
Здесь мельниц ветряных
не знали отродясь,
не били им под дых,
прищуря левый глаз.

Последняя орда
промчалась сквозь мечту,
как лишняя вода,
всосалась в пустоту.

Все чародеи – там,
где легче напрямик:
по нашим, по местам
их чародейства – пшик.

Все великаны – за
рекой и за холмом:
там ближе небеса,
а мы своим умом

живём, верёвки вьём,
глотаем сладкий дым.
Верней сказать, живём
безумием своим.

***
День грядущих именин бесславен –
славен день прошедших именин.
Я живу на улице развалин,
это возле площади руин.

Здравствуй, дом, осиливший столетье, -
ты теперь молельня, а не дом,
тихое хранилище наследья,
взятого поклоном и горбом.

Этому не повезло: зияет –
и без шапки, и без головы,
без подсказок каждым камнем знает:
люди правы, стены не правы.

Брошенные в грязь лицом усадьбы,
жальче вас, пожалуй, чем людей,
открестивших, отыгравших свадьбы,
отлетевших в мир, где повольней.

Вас не взяли – возвращайтесь в землю,
рассыпайтесь в судорожный прах,
цитаделью бывшие и сенью,
ставшие добычей для невдах.

***
Надежда умерла последней:
как ей велели, как смогла.
По некоторым смутным сведениям,
она кого-то всё ждала.

Вставала, подходила к окнам,
совсем как ты, совсем как мы, -
там ночь висела тусклым коконом,
умы таращились из тьмы.

А больше никого, ни шелеста,
хоть выругайся, хоть смолчи…
Канун последнего нашествия,
когда заплачут кирпичи.

***
Опираясь на огни земные,
составляю гороскоп для звёзд.
Кости от земной ходьбы изныли –
путь до неба короток и прост.

Кто дошёл туда, не станет спорить:
очевидно так, что не попрёшь,
извините, так сказать, и сорри…
Впрочем, вечер всё-таки хорош.

Хоть и грузим наши сантименты,
он не гнётся – вот вам вещь в себе.
Расцветают серые моменты
в золоте, а также в серебре.

ТЯЖЁЛОЕ ДЫХАНИЕ

Мы тянемся к охотничьим рогам
и к трубам боевым, от них – к фанфарам, -
вчерашних стягов, брошенных к ногам,
не жалко никому, их даже даром

брать не хотят скупающие всё:
им подавай трофеи посвежее,
забрызганные кровью, чтоб текла
и капала с широкого прилавка…

Проснись, поскольку все в округе спят:
вчерашний стол был изобильным. Боже,
как я хотел объятья разомкнуть,
но оставался верен вечной миске.

Задача дня, не важно – четверга
какого-нибудь, вторника в потёртой,
местами рваной куртке с ветерка,
с плеча прохожего, а хоть и с чёрта, -

соскакивать со строчки на ходу,
как с проносящейся впотьмах подножки,
и на люди идти, и на виду
у всех плодить нелепые оплошки.

Мы не умеем проходить бесследно:
с утра за нами шлейф из хлебных крошек,
из недоговорённых предложений,
подавленных зевков и шумных вздохов.

Нам непонятно бытие вещей,
предметов, нами созданных, держава:
накатывают душною волной
и загоняют в самый тёмный угол.

Как в схватке обнажаются клыки,
пускаем в ход ощеренные буквы,
но падают к ногам слова тоски –
бескровные непринятые жертвы.

Разламывается щербатый мир,
мы повисаем на его обломках,
а те, пытаясь удержать момент,
буравят небо острыми краями.

Есть дерево, в котором шесть досок
уже притёрлись и годятся в дело,
а мы, прищурясь, озираем душу,
как будто солнце вынырнет вот-вот.


***
В чистом поле хорошо не спать
песни петь или стихи слагать
в раж входя и в каторжную дрожь
в било бить и думать что живёшь

Бей в железо дуй в стальную плоть
правая рука удержит прут
жезл с которым всё перебороть
обозначить творчество и труд

Отдаваясь в сердце рельс гудит
он прикручен и не упадёт
звон как демон по небу летит
это значит что-нибудь грядёт

Чисто в поле из конца в конец
не видать ни дыма ни огня
звоны в сто заплетены колец
цельной цепью над страной гремя

Хорошо железо лупцевать
сколь ни бей останется с тобой
ничего не надо понимать
тот же век и вечер золотой

Эх и в душу в почву и в простор
слава богу некого будить
некому указывать перстом
не с кем счёты дикие сводить

***
Темно темней обычного
во мгле всего поточного
молчим до часа птичьего
сидим от часа волчьего

Слепи из хлеба липкого
как в нашу пору сирую
светился ночью глиняной
какой-то беглый сириус

Был огонёчком зябнущим
и даже звался звёздочкой
стал полустёртым пятнышком
подкинутой нам косточкой

Вцепись в пальто расхожее
оно висит неслышное
в нём маленькое прошлое
покинутое лишнее

Всё до конца додумали
и даже подытожили
и только тут дотумкали
что пожили и прожили

***
Поедание рыбки на берегу Псковы,
так себе рыбка –
                хвост, растущий из головы.
А Пскова поблёскивает
                в качестве некой скобы,
соединившей слова –
                перевоплощенье плотвы.

Сказано ведь –
               как рыба в зелёной воде.
Тут же добавлено –
                как на песке, бедняжка.
Или – в пузатый лёд
                биться башкой и где! -
в милой стихии…
                в милой особенно тяжко.

Дешёвая рыбка:
                дороже мы не нашли
во всём великом
                и захолустном Пскове.
Застой что надо,
                застой воды и земли,
а впрочем, в застое
                это не то что в коме.

Мы продвигались
                вдоль берега, вдоль бережка.
Бродили собаки.
                Маруся белые ноги
всё ещё мыла.
                Два студиозуса, два дружка
только-только ответили
                за элегии да за эклоги.

За прологи,
                после которых потоп,
за эпилоги,
                перед которыми пусто.
Тексты что надо,
               но про тексты потом, -
займёмся рыбкой,
            что нам ваши лангусты!

Ах, золотая…
                на рёбрышках что-то есть,
между головками и хвостами
                вставляем по слову.
К вечеру что-нибудь сложится,
                может быть, песнь,
посвящённая
                очередному разлому.

Спор о смысле
                на берегу реки…
вот же идея!
                достала из времени она.
С брюк отряхнули песок,
                он лёг на пески,
что застоялись
                где-то в районе затона.

День удался,
                хоть напиток и не знаменит.
Речи о прошлом
                плывут над вполне настоящим.
Царь Леонид,
                и генсек, стало быть, Леонид…
Горстка костей
                на газетке с числом исходящим.

…И поплывут над страною
                царственные гробы.
Годы сместятся,
                эпоху под сердце затиснув.
Бедный товарищ
                запишется с ходу в попы,
я, как и был,
                в учительках  закисну.

Дело не в этом,
                а в чём, не пойму, не пойму.
Побоку грустные мысли
                и грустные взгляды,
к чёрту их, в речку,
             в совсем непроглядную тьму,
волю давая потоку,
                в иные вступая расклады.

Вёсла стучат,
                обратившись в труху, -
что за ладья
                прибывает из времени она?..
весточку мне приволок
                весь на рыбьем меху
ловкий гонец
                из племени батьки Харона.

Всё я приму
                и вот этою самой рукой
вычерпаю своё,
                чтобы чего не оставить.
Просто река потечёт
                с чистой простою водой.
Просто безглазый песок,
                простая и чистая память.


***
На той земле, которую топчу,
на тех полах, что отмываю с жаром,
нить Ариадны больше не ищу
и выйти не хочу из лабиринта:

пришёлся впору, по уму как раз –
из нескольких в себя ушедших улиц, -
что здесь, что в жемайтийских городках,
что нынче, что, к примеру, полстолетья

тому. И в лабиринте можно жить.
Дорога? Есть иллюзия дороги.
По небу можно взглядом плыть и плыть,
на время отрываясь от мороки.

Держава козья и куриный мир,
молись воде, электрике и газу.
Над нами столько золотых яиц
проносят за год, не сронив ни разу.

А мы не подставляем решета:
за полцены распроданы решёта, -
просеяна последняя мечта,
остатние провеяны красоты.

Кто там поёт о золотом руне,
о рвущихся в летящее преданье?
Нам ближе песнь о козьем молоке,
добытом из зелёного признанья.

***
Рвётся непрослеженная связь,
странный свиток воспарил в зенит.
Человечек, в скрепочку вцепясь,
оторвался и летит, летит.

Сила притяжения сильна
поутру, а пуще ввечеру.
Очень полосатая земля,
как пижама, сохнет на ветру.

Ты не думал, как себя начать,
и не думай – в облаке сплошном
сбоку шлёпни солнце, как печать,
рядом росчерк – белый на смешном.

***
Камень не строит иллюзий,
не рвётся под облака:
его прикатили века, он не был для них обузой.

Что безобразнее розы,
забрызганной жирной грязью?
Дерево мимо проходит, не обернувшись ни разу.

Строить воздушные замки,
лохматых ворон считать.
Делать нелепые ставки, души ближних щипать.

Плакать необходимее,
чем заедать слезу.
Пятна мои родимые вместо залога внесу.

Жить много необходимей,
чем нежить в дому плодить –
опыт не дивный, а дымный в небе своём копить.

Спрашивать, сколько осталось,
не зная, сколько прошло, -
это больше, чем странность, это просто грешно.

Великая смерть пчелы,
отдавшей нежное жало…
Мы знаем, кому не нужны, чего нам всегда хватало.

Тесно в кругу порочном.
Если к месту присох,
можно во рту песок сухим языком ворочать.

Правда проходит мимо, -
как окликнуть её,
если не знаешь имени – помнишь только своё.

***
Скажу, смиряя спесь:
есть истина в деньгах,
в пустом кармане есть и, может быть, в стихах.

В них не живёт никто,
и я в них не живу, -
другая есть земля, там небо наяву.

Другая есть страна,
где скажешь: я – домой, -
и в сторону трава, и дом перед тобой.

Там женщина не спит,
её зовут судьбой.
Там облетает жизнь, сравнимая с листвой.

Там полная луна,
под нею семь камней:
ни на одном пятна, любой – луны светлей…

Меж двух святых огней,
меж двух высоких слов,
к чему пришли, видней, и в чьей руке улов.

Меж дулом бытия
и грудью без одежд
дрожит ладонь твоя: уж слишком воздух свеж.

Меж голосом в тебе
и тем, кому кричишь,
в одной живой стене – затраты и барыш.

Живи, или гадай,
или сойди к воде –
по камешку кидай в ничто, в никак, в нигде.

***
дичь керамскую блатную
                чушь собачья стережёт
погрози корявым пальцем
                упираясь в небосвод

передай мне соль и сахар
                пододвинь могучий хлеб
я на сто кусков разрежу
                чтоб на сто хватило лет

или нет – на сто сидящих
                где-нибудь но за столом
прямо пред собой глядящих
                с навсегда закрытым ртом

я их знал любил и верил
                звал по имени и так
пододвинь-ка мёд тяжёлый
                передай-ка лёгкий мак

стол немыслимо широкий
                уходящий в темноту
я плечом упёрся в стену
                чтобы вспомнить тесноту

а припомнилась обида
                просочилась и прожгла
и не будет нам привета
                ни привета ни рожна

мы решили: это время, - и
                смахнули со стола
…то была пустая склянка
                склянка полная стекла   

***
Письмо переходит в чтение,
чтение переходит в письмо.
Это такое течение – многих уже унесло.

Реставрация детства
не возвращает домой,
не даёт ощущения места, где время на ты с тобой.

Восстановление юности
по нескольким адресам
не избавит тебя от сутулости и кормления по часам.

Что там осталось? Молодость,
младость в охапке дров?
Было не очень холодно, да захотелось костров.

И загорелись милые
и весело так сожгли,
не оставляя имени, знамени и любви.

***
сначала мокрый снег
потом хрустит щебёнка
ты перешёл на бег но дышишь слишком громко

каких только огней
в округе нынче нету
при них тебе видней февральские заветы

сегодня без чернил
и как-нибудь без плача
ты кое-что решил и даже обозначил

ты распахнул пальто
и шарфу дал свободу
но чувствуешь: не то! – и прибавляешь ходу

щебёнка шпалы рельс
и вечер нараспашку
и ты уходишь весь в ритмичную отмашку

как сорок лет тому
солдат студент ревнитель
поэм не по уму не верите? верните

и я вам покажу
места где словно въелась
к любому падежу примешанная ревность

Как было хорошо
вопить и лезть на стену…
а, ты в азарт вошёл, стихослагатель хренов!

сегодня добежишь –
рванёшь небесный полог…
а там – и вправду тишь, и ты ей люб и дорог.

***
всю жизнь подставляю обе щеки
обе задеревенели
если извлечь из-под глаз круги
то-то б они заскрипели

нету в руках былого родства
отпустишь – сойдётся ль правая
с левой поскольку и та права
тоже с веной корявою

левой рукой закрываю глаз
правым ищу соответствия
буквам летящим помимо фраз
из зон стихийного бедствия

шаги и те меж собой разошлись
второй не наследник первому
волей-неволей а разочтись
как подобает пленному

кто тут кого на дне содержал
наедине с сознанием
нижние с верхними вместе лежат
передние рядом с задними

с места событий расскажет другой
ему поперёк ничья
а я догоню бегущей строкой
с места небытия

***
грязное ходит по чистому
сливаются ненароком
зря нас увозят из дому
положили бы под порогом

веток еловых не выстелют
жёлтым песком не укажут
где нам собраться с мыслями
сообразно пейзажу

читать над нами не думайте
мы  начитались загодя
как сказано где-то: дуньте
на свечку – уже не затемно

в телегах потащат по-зимнему
в санях повезут по-летнему
слабый поможет сильному
перемочь тоску безответную

вместо церкви – цветущая яблоня
вместо крестов – созвездия
кончился танец с саблями
на ярмарку тоже съездили

***
Этот мальчик-помпейчик
                с виденьем в большущих очах
не увидел не видит главнейшего
                это не важно
он стило приложил
                к  затворённым устам
перед тем как вонзить
             в навощённую щедро дощечку
а уж там будь что будет
                на будущий прах потечёт
прах и будущий пепел
                ты юн помпеянин а может
речь идёт не о слове
                о вычурном гибком и вечном
просто ты подсчитал
               сколько должен и думаешь где бы
раздобыть эту кучищу денег
                не бойся родимый
завтра всё разъяснится
                сегодняшней ночью решится
кредиторы отстанут
                и эта табличка исчезнет
и стило и уста
         и виденье в большущих очах
всё исчезнет
               останется славная эта картинка
этот миг накануне
                крушения сдвига разлома

***
Нищая наша троя,
горькая наша помпея…
Будем копать по трое и до обеда поспеем.
 
Что мы уже отрыли?
Ржавые гнутые гвозди.
Что мы уже открыли? Жуткие сгнившие доски.

Были кому-то полами
и подоконником были,
свечи, должно быть, пылали, из тёмного в тёмное плыли…

Может, вступили б в палаты,
за прошлое заступились,
но – мелковаты лопаты, заступы сплошь затупились.

Каждый полсердца вынул,
прежде чем сделал вывод:
дальше – сплошная глина, сон, ледниковый период.

***
Раскрытый рот
а всё вокруг – отчизна
Чего нам не хватает –
назови
Дыханье вырастает из тебя
и где-то над тобой живёт и дышит

Я в кулаке держал свою дорогу
искал где гуще и свежей трава
чтоб выпустить зверька
и не бояться
что кто-нибудь наступит и раздавит

Не правда ли цветов названья странны
мы земли называем не спросясь
так словари находят примененье
уйдём оставив надписи на стенах

Наполненная смыслом тишина
куда разумнее чем наш сыр-бор
но кто о ней о тишине печётся
как мы говоруны и борзописцы

Между открытым ртом и всей отчизной
зазор такой ничтожно небольшой
что можно заслонить обломком хлеба
всю величавость стягов и гербов

какой-нибудь дрожащею рукой –
всю неподъёмность рубежей угрюмых
вот так ладонь поставишь против солнца
и для тебя затменье началось

***
Чем пахнут высохшие слёзы?
А старые, как мы, стихи?
…Ничем не пахнущие грёзы – за ними не видать ни зги.

Где люди, что умели грезить?
Мы и мечтать не мастаки,
и, зная толк в глухом железе, не вылезаем из строки.

Пишите прозу, господа,
товарищи, лепите прозу! –
на прочее нет ни стыда, ни совести – одни запросы.

Да не плодите вы стишат! –
а ну как выживут, уроды,
и никого не насмешат отравленные нами воды.

Нет, не прибавится житья
от ползающих и кишащих,
не станет вечною жратва, сколь на неё нам ни ишачить.

Река любви ревёт и стогнет, -
что ей до наших скучных снов!..
И  пусть рука моя отсохнет за эти шесть несчастных строф.

***
Все остальные пришли и отвеялись:
слишком красивые, слишком не те, -
словно с какими-то данными сверились,
ёкнуло сердце – и девицы где?..

Я тебя выколдовал и вымолил,
я тебя выклянчил не у богов,
а у садов, пока душу не вынули,
у не размётанных ветром стогов.

Печи белёные, сказки топлёные,
речи мудрёные чин чинарём.
Тощие призраки – кони хвалёные
под сельсоветским пустым фонарём.

Если берёза, то выросла во поле,
если трава, то всегда мурава.
Год провожали слезами и воплями,
как человека – прощай, голова!

Ветер такой, как в годину татарщины,
снова с краями сровнялись края.
С чёртовой кожи, из мира пропащего
я тебя выхватил – как из огня.

Оба не знали, что дело за сроками,
буквы расписаны все до одной:
обе отчизны с венцами высокими
общей накрыло беспамятной тьмой.

Мы уцелели на почве незнаемой,
в каждом из нас нострадамус сидит.
Спутница, сверстница, близкая самая, -
тот, кто судил, всё как надо судил!

Жилы литовские, жилы российские:
если срастить, не порвать нипочём.
Сбоку державы…никем не разысканы…
чин чинарём или – чур, чернозём.
               
***
Кто сказал что из пустого
невозможно зачерпнуть
Именно что из пустого
в этом фокус в этом суть

И порожнее заполним
до краёв и понесём
Осторожно чтоб на каплю
не уменьшился объем

Мы придём не возвращаясь
и уйдём не уходя
Мы прощаемся с вещами
чтоб остаться навсегда

Разобьем смешные чашки
ночь по чашкам разольём
В бесконечный день вчерашний
как в сегодняшний войдём

Возвеличим тех кто знает
а незнающих – вдвойне
Этот номер вечно занят
он находится вовне

Дозвониться не надейся
но пытайся – до конца
Тема – гений и злодейства
одного на всех отца

***
снился странный и скользкий сон
умер я но не стал лежать
окружённый со всех сторон
тесно так что нельзя дышать

я поднялся и как во сне
в сад направился где стоят
как стояли деревья все
потому и зовётся – сад

и как будто меня вели –
не к одной подошёл не к другой
а к той самой черней земли
с кроной солнечно золотой

обнял ствол отыскал суки
и взобрался не знамо куда
долго тряс всею силой тоски
ждал посыплются как тогда

…кости сыпались – бред ветвей –
отрывались, не выждав срок,
а последним – всего больней –
красный сгусток, живой комок.

как он звался в скольких слогах
умещались любовь и смерть?
я не вспомнил вися на руках
вдоль себя продолжая висеть

***
между молнией брошенной с неба
и за нею скатившимся громом
был момент ничейного времени
человечество в нём поместилось

все кибитки шатры и тараны
вавилоны афины версали
и клондайки и рестораны
и забитые людом вокзалы

все религии пьяное трезвое
те что в поезде те что за поездом
вся поэзия всё бесполезное
до отказа набитое пользою

чистых помыслов пуще нечистых
слов тяжёлых и тех что полегче
не успеть перебрать перечислить
покатили – дай руку – до встречи

***
И любовь, и любовные игры
стали словом, простыми словами:
где огни догорели, там титры
продолжают светиться за нами.

Толстым слоем уложены звуки,
сверху буквы – не менее толстым.
Станут самые нежные руки
словом «руки», по-хищному острым.

Камень скажет, а древо ответит,
и не станет ни древа, ни камня.
Имена повторяющий ветер
вдруг замолкнет, кончаясь рывками.

Шум отчаянный между немыми
превратится в набор выражений,
и отныне за ними одними
оставляется право решений.

***
Как бы запнувшись, поезд подползёт
к ночному полустанку,
но никого из нас не позовёт,
не вступит в перебранку.

Молчком выходит странник на перрон
под каплями литыми,
ссутулился – ступай за ним вдогон,
в лицо взгляни – не ты ли?

Открой ворота, пригласи под кров.
Как звёзды потемнели…
Он весть из самых неземных миров
доставил – не тебе ли?

 Плесни ему вина за всех живых
и мёртвых, за довольных,
отмеривших своё от сих до сих,
черёд – не за тобой ли?

***
Неудачник – это слишком сухо –
я невдаха в братском языке,
на слепом повисший волоске
посреди зелёного досуга.

Неудачник – это слишком плоско,
площе папиросного листка,
под которым узкая полоска –
тоже нечто вроде волоска.

Там была картиночка, картинка –
Божий мир во всём своём соку, -
подошёл какой-то невидимка,
вырезал всю прелесть и ку-ку.

Неудачник – это слишком узко,
уже в мир протянутой руки.
Я невдаха, это так по-русски,
классика и все её куски.

***
Это дело не сложилось,
а другому не бывать.
Эй, держава, сделай милость, не пытайся кантовать.

Разбери меня на части –
не поймёшь, зачем я жил,
для чего не чтил начальства и нахальства не ценил.

Почему курил, да бросил,
и не запил, а хотел.
Почему любил берёзы, а вдыхал скрипучий мел.

Не ответил, не отвечу,
землю не переверну.
Не пойду заре навстречу, всё сжигая - на корню.

Осознал, уткнулся в локоть
разрывающимся лбом.
По плечу придут похлопать – не сейчас… Потом…потом…

***
Или я и вправду залил очи
самой непотребною слезой?
Как ни гляну – муторно от порчи,
и любое время не сезон.

Пляшут и поют мои соседи,
в соплеменниках играет кровь, -
или им другое солнце светит
и столы ломятся от даров?

На пустые цифры я поставил,
против хода закрутил волчок, -
тёмные просыпались кристаллы
на чистейшей памяти клочок.

Я запятнан, потому не скроюсь,
непохожий на себя ничуть:
вот он тот, кого не любит Хронос,
опознать меня – что пальцем ткнуть.