Харуки Мураками 2

Норвежский лес

В июле, пока его не было, кто-то содрал фотографию амстердамского канала и наклеил вид моста Золотые ворота в Сан-Франциско -- видимо, из чистого любопытства: сможет ли Штурмовик дрочить, разглядывая мост? Стоило мне сообщить, что делал он это с радостью, в следующий раз наклеили ледники.

Я был готов ждать до бесконечности.

"Эй, Кидзуки, здесь -- жуткий мир," -- думал я. Эти придурки получают зачеты, выходят в люди и строят общество подлецов.

Их голос то крепчал, то хирел, смотря откуда дул ветер.

Однако в определенном возрасте человеку необходимо играть музыку для себя. На то она и музыка.

-- Слушай, ты не понимаешь, -- сказал я. -- Проблема не в том, что будет. В мире есть люди, которые любят изучать железнодорожные расписания и делают это дни напролет. Другие строят из спичек метровые корабли. И нет ничего удивительного, что в этом мире кому-то захотелось узнать тебя ближе.

Мне кажется, как раз повернутые бодро шагают по улицам.

В общем, существо наподобие чиркалки
спичечного коробка.

Лучше первоклассная спичечная коробка, чем второсортные спички.

-- А знаешь, что мне больше всего нравится в порнокинотеатрах?
-- Даже представить себе не могу.
-- Когда начинается сексуальная сцена, слышно, как на соседних местах сглатывают слюну, -- сказала Мидори. -- Вот этот самый звук. Он такой милый.

-- Дай мне время спокойно подумать, -- сказала Наоко. -- И сам подумай не спеша.

-- Думай, что жизнь -- коробка с печеньем.
Я несколько раз кивнул -- а затем посмотрел в лицо Мидори.
-- Наверное, у меня не все в порядке с головой, но иногда я тебя совершенно не понимаю.
-- В коробке с печеньем есть печенюшки любимые и не очень. Съешь первым делом самые вкусные -- останутся лишь те, что особо не любишь. Когда мне горько, я всегда думаю об этой коробке. Потерпишь сейчас -- проще будет потом. Вот и выходит, что жизнь -- коробка с печеньем.
-- Прямо целая философия.
-- Но это -- правда. По своему опыту знаю.

В том месте я не чувствовал горечи. Потому что смерть была смертью, а Наоко оставалась Наоко. "Видишь, все хорошо. Я же здесь," -- стыдливо улыбаясь, говорила она. Эта ее привычка смягчала мне сердце и успокаивала боль. И я думал: "Если это и есть смерть, то не такая она и плохая штука." -- "Да, смерть -- это пустяки, -- вторила Наоко. -- Смерть -- просто смерть. К тому же здесь очень легко," -- доносился ее голос из шума мрачных волн.

Слышишь Кидзуки? Ты унес в мир мертвых одну часть прежнего меня. Теперь вот Наоко унесла вторую. Иногда я чувствую себя смотрителем музея. Пустого музея без единого посетителя, за которым я присматриваю лишь для себя самого."

И только я продолжал взывать к Мидори из самой сердцевины ниоткуда.