Цари, поэт и пушкинист. Глава девятая

         ГЛАВА  ДЕВЯТАЯ.

                Тугой пружины напряженье...

               
                1.

В пажи! В пажи его загнали! –
Так назначенье понял он.
Царь сделал это для Натальи –
Поэт был пажеством причтён,
Пускай и в самом низшем званьи,
В число придворного собранья,
И на придворные балы
Теперь мог ездить при желаньи,
И за придворные столы
Мог с края дальнего садиться…
Наталья счастлива была:
Она везде теперь могла
В сияньи полном появиться,
Но Пушкин был не то что зол –
Он в ярость дикую пришёл!



                2.

И он с царём бы разругался!
Он думал ссору учинить,
И от оклада б отказался –
Чтоб только вместе не ходить
С детьми из поросли дворцовой
Пред светской публикой, готовой
Всегда поэта обсмеять,
Но друг Жуковский мудрым словом
Сумел его за фалды взять,
И наш герой остановился,
И смог задуматься чуток,
И вновь – в ряды архивных строк
Для утешенья погрузился,
А Натали, почти шутя
Вновь понесла тогда  дитя.



                3.

И – как-то в марте дошутилась
Жена поэта – на балу
Она вовсю повеселилась,
Со всеми вместе по полу
Побольше меры поскакала…
Ей там же, в зале плохо стало,
Её отправили домой,
И там ребёнка потеряла
Она, и, будучи больной,
Балы оставила до срока.
Не знаю, что понять смогла
Она, чего – не поняла –
Но нам судить её жестоко
Не стоит – в молодости мы
Бывали тоже не умны.



                4.

Чтоб Натали могла лечиться
В хорошем климате, её
Поэт  отправил из столицы
На подмосковное житьё,
А в Петербурге – сам остался,
И «Пугачёвым» занимался,
И сам хотел его издать:
Так он однажды догадался
Доход возможный поднимать,
И двадцать тысяч на изданье
Он у царя решил просить,
Нашёл возможность известить
Его об этаком желаньи,
И – царь ему не отказал –
Свой грех за пажество он знал.



                5.

Поэт писал жене посланья,
И в них свой жребий не хвалил,
А камер-юнкерское званье
И вовсе как-то похулил,..
На почте письма прочитали,
Слова из них переписали,
И во дворец к царю снесли,
И государю показали,
И – тем задеть его смогли,
А царь в речах не удержался,
Поскольку искренне желал,
Чтоб Пушкин жил и процветал,
И в камер-юнкерах старался
Стать камергером – при ключе,
И с лентой алой на плече…



                6.

На наш поэт немецких генов
В своих поджилках не имел
До двадцать пятого колена,
И в речи царской усмотрел
Суконных рыл тупые нравы,
Охоту влезть в святое право,
В общенье мужа и жены,
И – Пушкин вздумал для забавы
Клеветникам задрать штаны,
И всласть над ними посмеяться,
И сделать это он сумел,
А вслед за этим захотел
От службы царской отказаться,
В деревню съехать, но – порой
Нырять в архивы с головой.



                7.

Он к Бенкендорфу обратился,
Своё желанье объяснил,
Тот очень сильно удивился
(Кого б поэт не удивил?),
И дело Пушкина представил
Царю.  Царь в духе строгих правил
Велел героя  отпустить,
Но – об архивном прежнем праве
При том сказал ему забыть.
Поэт немного заметался –
Как десять лет тому назад
В Одессе пыльной – был он рад,
Когда Жуковский постарался
С ним вместе дело отыграть,
И вызов свой назад забрать.



                8.

Ещё немного по столице
Он покрутился, и к жене
Сперва надумал заявиться,
Чтоб с ней натешиться вполне,
А от жены за вдохновеньем
В нижегородское именье
Потом уехать, и – писать!
А что писать? Придёт прозренье,
И будет ум зерно бросать
На почву добрую, во влагу,
И зёрна быстро прорастут,
И добрый следом плод дадут,
И в виде строк займут бумагу!..
Кто как не он об этом знал?
И – с этим он дороги ждал.



                9.

Сперва всё шло почти по маслу:
В Москве Наталью встретил он,
И волю дал желаньям страстным!..
Итог их был определён
С отъездом нашего героя
В его поместье родовое –
Наталья снова понесла,
И, слава Богу! – не больною
Знать в те поры она была,
Но не во всех делах хватило
Наталье масла – двух сестёр
Она увидеть царский двор
И мир столичный пригласила,
И жить обоих позвала
Туда же, где сама жила.



                10.

В ответ герой махнул рукою,
Жену любя предупредил,
Что лучше – малой жить семьёю,
Отдельно, но – не запретил
В его квартире поселиться
Обоим радостным девицам.
Те стали вещи паковать
Для жизни будущей в столице,
А Пушкин в Болдино писать
С душою ровной навострился.
Дорога лёгкою была,
И средь осеннего тепла
Он сказкой сразу разродился –
В ней был героем - петушок,
И в сказку вложен был намёк.



                11.

Кто этой сказочки не знает?
В России нет людей таких!
Кто сказку эту понимает?
Кому в ней ясен каждый стих?
Наверно вам? Тогда скажите:
Кто в этой сказке повелитель?
А кто – загадочный мудрец,
Царя таинственный даритель,
И почему он вдруг – скопец?
И для чего скопцу девица?
Ну что он может делать с ней
При неспособности своей?
И если ясно, кто – царица,
Кто этот самый петушок,
Что одолеть Дадона смог?

               

                12.

Когда бы Пушкин верил в Бога,
Я б о смиреньи тут твердил:
Мол, гений некую дорогу
К нему с улыбкою торил,
Всех за собою подвигая,
Но – эта версия благая
Не глубока и не умна,
Скорее, сказка к Николаю,
К царю была обращена,
Но так, чтоб он не догадался,
А дальше – думайте, друзья,
К каким аспектам бытия
Герой наш в сказке обращался…
Я повторюсь: с моим умом
Не разобраться с петушком!..



                13.

Что Пушкин сделал сам с собою,
Творя «Златого петушка»,
Не знаю я – с какой волною
Сошлась тогда его рука,
Куда душа его вкатилась,
Когда царица растворилась
Пред изумлённою толпой,
А золотая птица скрылась –
Не знаю я, читатель мой!
Но – все приметы вдохновенья
Тогда куда-то отошли,
И ни к чему не привели
Ни книг задумчивое чтенье,
Ни свежий воздух дивных мест,
Ни – друга давнего приезд.



                14.

Ему б задуматься о многом,
Ему б – молитвы почитать,
Ему бы грех свой перед Богом
Хоть в виде капли осознать,
Да – на могилку б Серафима,
В Саров поехать, да незримо
Его дыханье ощутить,
Да перестать в итоге  мимо
Причастья Божьего ходить!..
Но он ещё посомневался,
Ещё чуть-чуть поотдыхал,
Ещё немного повздыхал,
И – в Петербург, домой собрался
С синицей-сказкою в руках
В двухстах – не более – строках.



                15.

Наталья с сёстрами встречала
Поэта дома. Этим он
Был, безусловно поначалу
Пускай чуть-чуть, но огорчён,
Но вскоре он приноровился,
И некий шарм ему открылся
В круженьи трёх прекрасных дам
Вблизи него, хоть появился
И неожиданный изъян -
Ушло интимное общенье
С женой при каждой встрече с ней:
Нельзя в присутствии гостей
Давать свободу всем движеньям
Ума, души иль языка –
Странны они для чужака.



                16.

Волна живого вдохновенья
Героя дома догнала:
Одна книжонка в нетерпенье
Его нежданно привела:
То сборник песен былс славянских,
Славян горячих, с гор балканских.
Текст был французским. Наш герой
Не знал, что полухулиганской
Они подделаны рукой
Неугомонного Проспера,
Рукой Проспера Мериме,
Но Пушкин в это буриме
Вдохнул такую атмосферу,
Что к ней названье «перевод»
Никак, простите, не идёт!


 
                17.

Француз весёлый не сдержался.
Мистификацию раскрыл,
А наш герой не обижался.
И текст письма его пустил,
Как предисловье к переводу,
Чем не испортил огорода,
И даже – более того –
Тем подчеркнул свою свободу,
И обозначил мастерство.
И «Пугачёв» тогда явился
В продаже вольной, и принёс
Успех и денег… нет, не воз! –
Возок! Герой наш ободрился,
Но не настолько, чтоб порхать,
И о грядущем не вздыхать.



                18.

Он проживал намного боле,
Чем зарабатывал, и знал,
Что изменить пока не волен
Пути, который сам избрал.
И с тем опять в архивах рылся…
Великий Пётр уже открылся
Пред ним в суровой полноте,
И с грустью Пушкин  убедился
В том, что решить задачи те,
Какие  царь ему поставил,
Он не сумеет – царь желал,
Чтоб Пушкин вывел идеал,
Чтоб он дела Петра прославил,
Но…  Пётр в движении своём
Не только с Божьим шёл огнём.



                19.

Царя Петра установленья
Поэт с восторгом принимал,
Но – способ!  Способ воплощенья
Их в жизнь нередко повергал
В смущенье нашего героя…
Царь беспощадною рукою
Дела жестокие творил,
Хоть был отходчив –  слово злое
В душе своей он не копил…
Поэт пред личностью Петровой
Теперь в раздумьи предстоял,
И факты все соединял,
Не комментируя их словом,
И чуял он: ему добра
Не знать от этого Петра.



                20.

Когда б герой имел наш веру,
Он по пути Карамзина
Пройти бы мог – где Божья мера
Творцу в творении дана,
Там  он едва ли промахнётся.
Мне тут напомнить вам придётся:
Отец Петра Христа любил,
Но – с дней его раскол ведётся,
Он горе это породил,
И тем – семью свою расколу
Подверг тишайший Алексей,
А сын его России всей
Прорёк нерусские глаголы,
И – мир дворянский принял их,
И – принял их взамен родных.



                21.

И патриаршество святое
Пётр равнодушно отменил
Своей державною рукою –
Попов он с детства не любил,
И не хотел им подчиняться,
А с Божьей Церковью общаться,
Как со служанкой захотел,
И департаментом назваться
Он ей фактически велел.
И посадил в ней прокурора,
И наблюдал чиновник тот
За тем, куда глядит Синод,
И не могло уже быть спора
Промеж епископов о том,
Каким болеет власть грехом.



                22.

А что Петровы достиженья7
А Петербург? А русский флот?
А что – наукам обученье?
А новых войск победный ход?
Он строил гать через трясину,
Он вековую паутину
С немытых окон обдирал,
Он чёлн вытягивал из тины –
Так роль свою он понимал,
Но – может быть, родного сына
Не надо было убивать…
И надо ль было надевать
Корону на Екатерину?
И при царице – при живой! –
Венчаться с новою женой?



                23.

Но – риторические речи
Легко задумчиво вести,
А брать страну себе на плечи,
И тяжесть всю её нести,
При этом лично согрешая,
И, как все люди отвечая
И за убийство, и за блуд?
Короче – Пушкин Николаю
Мог или дать хвалебный труд,
Иль – христианское творенье
Обязан был он сочинить,
И мудро в нём соединить
Страны великое значенье,
Её водителя посыл,
И – слабость наших грешных сил.



                24.

Но – лгать не мог поэт, а вера
Не освещала путь его,
Он Русь любил, но в ней примера
Того, как людям Божество
Себя с любовью открывает,
Карает, милует, спасает –
Не человека, а страну,
Как в людях русских попускает
Господь духовную войну,
И что из этого выходит –
Не ведал он, и, как солдат,
Писал слова за рядом ряд,
Писал их честно, не по моде,
Без угожденья никому,
Но – значит, Богу одному!



                25.

Не так ли может оправданье
Любой писатель заслужить,
Когда решит в своём созданьи
Одною правдой дорожить?
Как Пушкин делал это, кстати!..
Сказать о нём: «правдоискатель»
Я не рискнул бы никогда.
Но – отыщите, мой читатель,
В его твореньях тень следа
Того, что ложью называют!
Лишь в эпиграммах клеветал
Он там, где правдою считал
Слова свои… Но Бог расставит
Всё на места, и – может быть,
Он сможет Пушкина простить…



                26.

Он на балы тогда являлся
В сопровожденьи трёх сестёр,
При входе людям улыбался,
Вступал в небрежный разговор,
И – исчезал из поля зренья.
Красивых пар телодвиженья
Его вниманья не влекли –
Его нередко б в раздраженьи
Вы где-нибудь найти смогли,
Такой возможностью владея.
Причины вряд ли объяснять
Я должен тут…  Зачем писать
Тогда всю эту эпопею,
Когда не будет в ней слышна
Героя внятная струна?



                27.

Когда пора балов промчалась,
Когда закончился апрель,
Наталья вновь засобиралась
Дитя родить – чтоб колыбель
Не заросла, как говорится,
А Пушкин думал, как столицу
Ему оставить, и рискнул
В псковском именьи объявиться,
К соседке в гости заглянул.
На мир простой полюбовался,
И вскоре выехал назад –
Вернуться тоже был он рад
Туда, где сын его рождался –
Да, сын! – второй, Григорий! – Он
Был так в честь деда наречён.



                28.

Поэт в той мысли утвердился,
Что сядь с семьёй он в сельский дом –
И перед ним бы мир открылся,
Он смог бы жить своим трудом,
И всё отладить постепенно.
Жена героя несомненно
От мысли этой не была
В восторге, но и спора с пеной
У губ прекрасных не вела –
Уже Наталья повзрослела.
И понимала, что кричать
Не стоит – можно помолчать,
И тем склонить любое дело
К желанной точке: муж – глава,
Но – есть у жён свои права.



                29.

Герой подал царю прошенье,
Чтоб тот в деревню отпустил
Его, и тем от разоренья
Семью поэта оградил,
Но – государь не согласился,
Он не хотел, чтоб Пушкин скрылся
В деревне с дивною женой,
И тем от службы уклонился,
При том характер бурный свой
И там, конечно, проявляя…
Не лучше ль, если на глазах
Он будет тут, и не в слезах
Жена его, красой блистая
С царём мазурки тур пройдёт,
И царь ей что-нибудь шепнёт…



                30.

Тогда же лето наступило.
Поэт большую дачу снял,
И жизнь пошла в манере милой,
Но наш герой не оставлял
Надежды прежней удалиться
Из Петербурга, и трудиться.
На землю глядя из окна,
А иногда – остановиться
Без страха вдруг достигнуть дна,
Вдруг – ниже прочих оказаться,
И Пушкин вновь царю послал
Письмо, и в нём себя вверял
Его руке, и не вмешаться
Царь Николай теперь не мог –
Тут был замешан царский долг.



                31.

И царь, конечно же, вмешался:
Поэта он не отпустил,
И – верен в том себе остался.
Но – сумму крупную ссудил,
И дал по службе послабленье –
Четыре месяца в именьи,
Иль – где-нибудь ещё поэт
Мог сочинять свои творенья,
Имея отпускной билет,
А вот долгов картёжных бремя
Царь не подумал облегчать…
Поэт не стал за то серчать,
И в ожиданьи вдохновенья
Готовил мысленно багаж
К погрузке в псковский экипаж.



                32.

Наталья к осени в столицу
С семьёй вернулась, ну, а он,
Её супруг, мечтал трудиться
В местах, где прежде сочинён
Был «Годунов», и где романа
При вдохновеньи неустанном
Писались яркие главы,
Где он частицей океана
Себе казался, и – увы! –
Утратил это ощущенье,
И он мечтал его вернуть,
Мечтал вокруг себя взглянуть,
И вновь почуять вдохновенье,
Чтоб вновь в испытанном челне
Плыть по затейливой волне.



                33.

И ничего не получилось!
Почти два месяца сидел
Он  в ожидании, что  милость
Войдёт, как входит Бог в придел
Ему построенного храма…
Но – вдохновение упрямо
К герою нашему не шло,
Он звал его, он делал планы,
Читал, гулял – но, как на зло
Оно куда-то убегало:
Лишь два! – коротких два стишка
Смогла создать его рука,
Рука, которая писала
Недавно днями напролёт!..
Что значил грустный сей исход?



                34.

Исход! – поскольку возвратился
Ни с чем в столицу наш герой.
Пред чем тогда он очутился,
Пред какою встал стеной?
А кто даёт нам вдохновенье?
Кто посылает нам горенье?
А что, душа – она не храм?
Иль эти вещи, к сожаленью,
Мне открывать теперь и вам?
А он грешил, грешил открыто –
«Гаврилиада» и «Балда»…
О, сколько сделано вреда
Его рукою знаменитой…
И Тот, кому он должен был,
(Как вы и я)  – Он отступил…



                35.

И отступил Господь не сразу,
Напомню: в Болдине сперва
Поэт немного был наказан
И за дела, и за слова,
Но – всё оставил без вниманья,
И Бог обязан наказанье
Был для него ужесточить,
Чтоб душу смог он покаяньем
Для жизни новой облегчить,
Чтоб сердце стало почвой новой
Для вдохновенья, чтоб оно
Взрастило новое зерно,
И – подарило миру слово
С печатью праведных небес:
«Грядите все! Христос воскрес!»



                36.

А он – как блудный сын терзался…
Да, он оставил сыновство,
И – то томился, то – метался
Под гнётом духа своего,
А сердце помнило даренье,
И в небе гордое паренье,
И упоительный полёт –
Так он растратил вдохновенье,
Такой теперь имел исход…
Так он столкнулся с пустотою:
Он мог сюжеты сочинять,
Он мог их чем-то наполнять,
Мог – но не стал…  С водой живою
Он дело ранее имел,
И мёртвой пить – не захотел!..
               


                37.

Тут, кстати, кроются причины
Того, что Гоголю отдал
Сюжеты он – тогда  картины,
В которых кто-то представал
Смешным, поэта не манили –
Он о своей высокой силе
Не понаслышке точно знал,
И над земной грешной пылью
Смеяться громко не желал
(Тут нету к Гоголю презренья –
И он по своему высок,
И на него бессмертный Бог
Смотрел с любовью, и уменье
В него великое вложил,
И Гоголь – с верой в сердце жил!)
               


                38.

Но блудный сын не покорился
Творцу и Богу своему,
Он в Петербурге погрузился
Опять всё в ту же кутерьму:
Друзья, приятели, архивы…
В картишках участи счастливой
Опять с надеждой он искал…
Причин тому лишь ум ленивый
Меж вас, друзья, не распознал –
Долги! – Долги его томили! –
Уже болела сильно мать,
Он ей не мог не помогать,
И брат с сестрой ему давили
На кошелёк с душой простой,
А тот был  – чуть ли не пустой!

               

                39.

Верней, кошель-то пополнялся,
Но – много медленней, чем он
Рукою той же облегчался:
Судьбы неписаный закон,
Простую истину гласящий
О том, что примет боль болящий,
А здравый будет – здоровей,
И что имеющий – обрящет,
А неимущий – тот бедней
Обязан будет становиться –
Закон, прописанный Христом
В его явлении святом
Не мог на Пушкине не сбыться
Лишь потому, что он – поэт,
И на него управы нет.



                40.

И всем известная пружина
Тогда сжиматься начала:
Сестра жены Александрина
В душе поэта заняла
Немало места – он с женою
Не достигал в те дни покоя…
Да, Натали была верна,
Но как дворцовой суетою
Была она увлечена!
И как жила она балами!
Как не хотела знать того,
Что денег нету у него,
И что они – почти что в яме!
И – как к творцу к нему она
Была немного холодна…



                41.

Александрина красотою
Была Наталье не равна –
Всё было в ней почти такое,
Как у сестры, но…   но она
Во всём Наталье уступала,
Во всём чего-то не хватало
Ей до высот сестры родной –
Тон кожи матов... цвет – чуть вялый
У губ... нет талии чудной
(Хоть та что есть – весьма призывна),
А грудь могла бы быть круглей...
И шаг её потяжелей,
Чем шаг жены поэта дивной...
Но – всё равно она была
И грациозна, и мила!