Кулачный бой

Кулачный бой на Руси известен,
Уходят корни в глубину веков.
Потехи ради и защиты чести,
На миру, без злобы, без лести,
Мяли рёбра недругов-другов.

Отмечен в сказках и былинах,
Уложен строчками в стихи,
Бой был традицией старинной
(Традиции, ведь, были не плохи).

Открытый бой, где подлости нет места,
Лицом к лицу – он вёл к добру,
Забава… но бились честно,
И не был бой позором на миру.

Но позже удальцы отваги
Традицию сломали на Руси:
Тайно мстя, крестили шпаги,
Там кровь лилась. О, Боже, упаси!

Злобная дуэль была пригрета
Воли Бога и народа вопреки
Укрепился грех по моде света,
Запретить ту моду не смогли.

Гибли офицеры и поэты,
Их никто не смог остановить.
Секунданты заряжали пистолеты,
А от слёз сжимали кулаки.


10.02.2013


(Предыстория к одноименному стихотворению)
В Куничу до строительства железных дорог товары из России завозились
обозами, чаще зимой, по 4-5 пар лошадей в обозе. Дёготь, гвозди, селедку в
бочках возили. Приспособился с обозами завозить свой товар - иконы -
иконописец. Мой дед Трофим был сыном уставщика - прадеда Ивана
Захаровича. Уставщиком служил в куничской церкви более 40 лет. Иконы
выставлялись в его доме на широких лавках, любую по выбору опускали в
квашню с водой на три дня. И если икона не коробилась от воды, и краска
сохранялась, то товар признавался качественным. Липовые доски, на которых
писались иконы, должны были быть проварены в олифе.
Иконописец приезжал всегда с сыном-подростком. Но однажды приехал
без сына. Его спросили: «А где ж Никитка?».  «Никитка-то, - ответил
иконописец, - на кулачном-то бою погиб нечаянно».  Как рассказывал мой дед, в ответе не было большой скорби, глубокой безысходности, скорее чувствовалась
гордость, что погиб в бою.
Кулачные бои на Руси с глубокой древности были обычаем, частью
национальной культуры, развлечением с необходимой зарядкой для
самообороны в одиночку и коллективно. Были особые правила боя, о них пишет
в своих воспоминаниях Ф. И. Шаляпин. Кулачному бою посвятил стихотворение
М. Ю. Лермонотов. Царь Иван Васильевич (Грозный) спрашивает у опричника
Кирибеевича: «Или с ног тебя сбил на кулачном бою на Москве-реке сын
купеческий?» Проигрыши-поражения не считались позором. Азарт
коллективного боя был авансом, практикой для военного боя. У простого народа
кулак до сих пор остаётся всеми уважаемой защитой и угрозой.
Во дворянстве кулачные бои не прижились. С Запада пришли шпаги, к
моде до крови, до смерти биться пристроили и огнестрельное оружие.
Офицерская честь на дуэлях защищалась пистолетами. В отличие от кулака, где
демонстрировалась сила, выносливость, храбрость, шпага и пистолет допускали
обман, хитрость. Мстили не на миру, а в тайне, обходя закон, запреты.
Наши лучшие поэты-офицеры жили законами общества своего времени.
Кулачные бои остались для низов, а высший цвет нации - дворяне - шли на
противника с пистолетом, защищая честь.
С этими мыслями 10 февраля 2013 года я стоял у памятника А.С. Пушкину
при возложении венков в 176 годовщину его гибели. Там же родилась идея
стихотворения «Кулачный бой». Написаны стихи в тот же день. Прилагаю
воспоминания Ф.И. Шаляпина о кулачном бое.
«Прекрасно на Кабане летом, но ещё лучше зимою, когда мы катались на
коньках по синему льду и когда по праздникам разыгрывались кулачные бои, забава тоже, говорят, нехорошая. Сходились с одной стороны мы - казанская
Русь, с другой - добродушные татары. Начинали бой маленькие. Бывало, мчишься на коньках, вдруг, откуда ни возьмись, вылетает ловкий татарчонок - хлысь тебя по физиономии – и с гиком мчится прочь. А ты прикладываешь снег к
разбитому носу и беззлобно соображаешь:
- Погоди, кожаное рыло, я те покажу!
И, в свою очередь, колотишь зазевавшегося татарчонка. Эти весёлые
кавалерийские схватки на коньках один на один, постепенно развиваясь, втягивали в бой всё больше сил русских и татарских. Коньки сбрасывались с
ног, их отдавали под охрану кого-нибудь из товарищей и шли биться массой, в
пешем строю. Постепенно вступали в бой подростки. За ними шло юношество, и, наконец, в разгаре боя, являлись солидные мужи в возрасте сорока лет и
выше. Дрались отчаянно, не щадя ни себя, ни врага. Но и в горячке яростной
битвы никогда не нарушали искони установленных правил: лежачего не бить, присевшего на корточки - тоже, ногами не драться, тяжестей в рукавицы не
прятать. А кого уличали в том, что он спрятал в рукавице пятак, ружейную пулю
или кусок железа единодушно били и свои, и чужие.
Для нас, мальчишек, в этих побоищах главным из интересом были «силачи». С русской стороны «силачами» являлись двое банщиков: Меркулов и
Жуковский - почтенные, уже старые люди, затем Сироткин и Пикулин, в доме
которого в Суконной я жил. Это был человек огромного роста, широкоплечий, рыжеватый и кудрявый, с остренькой бородкой и ясными глазами ребёнка. У
него была голубиная охота, которой он страстно увлекался. Я помогал ему «гонять голубей», влезал вместе с ним на крышу; сняв штаны, надевал их на
кол и «пуган» «крышатников» - ожиревших и пугливых голубей, которые не
хотели летать. Разумеется, стоять на крыше без штанов, яростно размахивая
ими и оглушительно свистя, - тоже нехорошо, и теперь я не сделаю этого ни за
что. Но голубей всё-таки погонял бы!
У Пикулина были такие огромные руки с кистями лопатой, что, когда я
передавал ему голубя, мне казалось, что он и меня схватит вместе с белой
птицей. Я относился к нему благоговейно, как ко всем «силачам», даже и
татарской стороны: Сагатуллину, Багитову. Когда я видел, как эти люди, почему-то все добрые и ласковые, сбивают с ног могучими ударами русских и
татарских бойцов, мне вспоминались сказки: Бова, Еруслан Лазаревич, и
скудная красотою и силой жизнь становилась сказочной.
О «силачах» создавались легенды, которые ещё более усиливали ребячье
преклонение перед ними. Так, о Меркулове говорилось, что сам губернатор
запретил драться и даже велел положить на обе руки его несмываемые клейма: «Запрещается участвовать в кулачных боях». Но однажды татары стали
одолевать русских и погнали их до моста через Булак, канал, соединяющий
Кабан-озерос рекою Казанкой. Все «силачи» русские были побиты, утомлены и
решили позвать на помощь Меркулова. Так как полиция следила за ним, его
привезли спрятанным в бочке - будто бы водовоз приехал по воду. «Силач» легко поместился в бочке. Он был небольшого роста, с кривыми, как у портного, ногами. Вылез он из бочки, и все - татары, русские - узнали его, одни со страхом, другие с радостью:
- Меркулов!
- Татар сразу погнали в их слободу, через мост. В пылу боя бойцы той и
другой стороны срывались с моста в Булак,  по дну которого и зимою текла, не
замерзая, грязная горячая вода из бань, стоявших по берегам его. Перейдя на
свою сторону, татары собрались силами, и бой продолжался на улицах слободы
до поры, пока не явилась пожарная команда и не стала поливать бойцов водою.
- На другой день я ходил смотреть поле боя. Разгром был велик: поломали
все перила моста, разбили все торговые ларьки.
- Это было, кажется в 1886 году. С той поры бои на Кабане стали запрещать.
По праздникам на озеро являлись городовые и разгоняли зачинщиков-
мальчишек «селёдками».