Былинки от Иннки - сборник

Как степные казаки за чудом ходили


Ай, степной казак,
да всё ему не так:
— Надоела родна степь,
за бугром бы умереть!

Вот собрался сход:
— Надо нам идти в поход
во Индию далёкую,
во сторону глубокую,
посмотреть на Чудо-юдо.
Знать бы, ждать его откуда?

Ну надо, так надо,
выползли из полатей,
взяли штыки боевые,
пищали (пушки полевые)
и в поход!
Тяжело, но вперёд.

А где и сядут, помечтают,
серых уточек постреляют,
костерок запалят,
поедят и в путь вдарят:
идут, предвкушая с драконом сразиться,
пищали ж должны пригодиться!

Долго ли шли, не долго
(пусть дни считает Волга),
но пришли в далёку страну.
Видят там гору одну,
которая жаром дышит,
а из её дышла
выползает огромный мужик,
светел у него лик.

И говорит мужик казакам:
— Вы дни считали по дням?
Вас уже год дома нету,
жёны одни, плачут дети,
скотина то мрёт, то дохнет,
поле ржаное сохнет,
пока вы тут прохлаждаетесь
бесстыжие и ведь не каетесь!

Оторопели казаки, попятились,
пушки свои попрятали
и ползком, ползком до дома,
до самого града Ростова!

А в Ростове на Дону
я который год тону,
и собрался народ:
— Высшее существо
потонет или потонёт?

______________________________________

Иван в поход пошёл


Как Иван в поход собирался,
об одном только не догадался,
что до роста отца
ему не хватает два-три,
а может и все четыре вершка!

Ничего, он берёт меч
и бегом (а то тятенька будет сечь)
до тёмного леса!
Через ёлку пролезет,
устанет.
Что делать дальше не знает.

Но тут, на беду, занятие нашлось,
Чудо-юдо откуд-ниоткуда взялось
и говорит: «Куда путь держишь, дурак,
меч то не тянет в руках?»

Иван чего-то аж растерялся.
Нет, он никогда ничего не боялся,
но отсутствие роста
преимущества не давало:
— Ты б, Чудо-юдо, мне идти не мешало,
я на войну собрался,
дома с маменькой поругался.

— Чего ж ты с мамкой не воюешь,
а по кустам от бабы сачкуешь?

Опять Ивашечка растерялся,
он мал ещё, не догадался,
что мамку надо было куснуть
и тихо-мирно уснуть,
иль на случай самый насущный,
на деда в бой идти большущий,
а не бегать по тёмному лесу
в поисках волчьего интересу.

Малец лобик свой почесал,
развернулся и побежал,
на весь лес: «Маманя!» — ревел.
Чудо-юдо над ухом пел.
В свой дом Ивашечка забёг,
аж взмок,
а меч в лесу оставил.
Батя нашёл и розгами вдарил.

С тех пор рос сыночек послушным,
на войну ходил, как на службу,
с мечом деревянным на батю родного:
разок в зад уколет, не более.

______________________________________

Сказка о плохих наследственных генах


Было у отца три сына:
старший вредный такой детина,
средний был от разных баб,
а младший сызмальства дурак.

Выросли братья, собрались жениться.
А невест то нет, не в кого даже влюбиться.
Деваться некуда, надо ехать
за невестами, хватит тут брехать!

Вот оседлали два брата коня,
а младший полез на осла.
Оседлали и поскакали,
а где невесты живут не знали.

Да и где бы невесты ни жили,
они б братьев всё равно полюбили,
ведь богатыри знают крепко:
любовь, она любит зацепку —
ум или силу могучую.
А у нас братец братца покруче!

Едут: силой, умом бахвалятся.
Глядь, на дороге валяется
с почёстного пиру баба.
— Не, мы порядочной были бы рады! —
два старших брата сказали
и бабе помощь не оказали.

Третий, на голову сам убогий,
поднял хмельную на ноги,
закинул её на осла
и процессия к дому пошла.

А два брата вперёд ускакали
и ещё долго невест искали!
Нашли или нет — неизвестно.
Зато младшенький обзавёлся «принцессой».

Проспалась баба гулящая,
окинула взглядом бодрящим
нашего недотёпу
и говорит очень строго:
— Раз от смерти меня избавил,
я тебе буду в подарок,
как супружница али невеста.
Свадьбе быть, приготовьте тесто!

Свадьба прошла замечательно!
Пироги удались, что совсем примечательно,
и дитятко народилось хорошее:
малость со скошенной рожею.

Народ судачил: «Плохое наследство.»
Ну, что есть, от того не деться!

______________________________________

О том как мужики сначала жили без баб


Жили-были все на свете:
мужики, деды и дети.
Только бабы не было ни одной,
даже завалящей какой.

Не было баб и не надо!
Только какая ж отрада
дедам, мужикам и мальцам
шастать без баб по дворам?

А дворы то у нас большие:
на них лавочки. Мысли крутые
о щах, борщах и капусте
да чтоб в округе было не пусто.

— Не пусто в деревне и ладно, —
скажут они прохладно,
вздохнут тридцать третий раз
и друг другу выколют глаз.

Вот так мы и жили, значит,
друг от друга пряча заначку,
детей никогда не целуя,
на пьянках совместных балуя.

Жили б мы так и дальше,
да какой-то маленький мальчик
во сне вдруг что-то увидел:
— Мама, мама! — кричит. — Поймите,
есть ещё бабы на свете,
они как мужики и дети,
только с губами такими
и волосами прямыми,
длинными волосами,
они их зовут косами.

Слушали старики, дивились:
— Вот нам бы такие приснились!

А мужики осерчали,
в путь далёкий собрались,
на лошадей и в поле:
— Надоела нам такая доля!

Доскакали до первой кочки,
(а дома ведь плачут сыночки)
и развернулись обратно,
домой едут, на душах отвратно.

И дальше всё, как по кругу:
работа, сарай, простуда,
от мальцов головная боль,
от стариков — мозоль.

А малец то губу закусил,
обиду отцам не простил:
всё рос-подрастал
и о бабах тихонько мечтал.

А как вырос сынок,
то на кобылку скок
и галопом по тёмному лесу
в поисках матери либо принцессы.

Долго ль скакал он, не помню,
сам выбрал такую долю,
но однажды наткнулся на избы
и загадочные коромысла.

Огороды вокруг, на них бабы
матерятся, стоят кверху задом.
И от этой то вот картины
стало плохо нашей детине.

Раскраснелся, пошёл знакомиться,
не дошёл, упал у околицы.
Бабы его откачали,
пирогами, блинами встречали.

Ну и далее, всё как положено...
В общем, сложил он
меч да забрало,
и жизнь его укачала!

Но долго так жить надоело,
опять же, обида заела:
мужики сиротливо маются,
детки без мамок жалятся.

Стал паренёк баб уговаривать
собираться и к ним отваливать.
Бабы в стойку встали: им неохота
на невесть что менять свои огороды.

Видит парень, дело с точки не сдвинется:
у баб зад большой, не поднимутся.
И поскакал один,
лишь Настасью с собой прихватил.

До деревни родной доехали.
Мужичьё столпилось, забрехали:
— Надо нам идти туда жить,
или баб сюда приводить.

Но бабы, они не коровы,
пришлось мужикам здоровым
в деревню к женщинам перебираться.

Вот с этих пор и пошёл ругаться
народ: кто с кем спит,
кто с кем пьёт,
кто с кем гуляет,
кто кому изменяет.
Времена наступили тяжёлые,
вздыхают бабы: «Плохо быть жёнами.»

И мужики частенько вспоминали,
как запросто деньги спускали:
— Вернуть бы всё вспять да обратно!
Хочется иногда. Ай, ладно.

______________________________________

Мужики и Черномор


Мы ходили по морю синему,
слова говорили сильные:
— Море синее расступитися,
волны черные растворитися!

Море синее расступалось,
волны чёрные растворялись,
а из белой пены морской
выходил наш друг Черномор.

Говорил Черномор: «Негоже
с такою холопской рожей
море синее беспокоить,
самого Черномора неволить!»

Кланялись Черномору мы низко,
жалились ему: «Уже близко
корабелы чёрные надвигаются,
прыгнуть на нас собираются!
Помоги, Черномор, чем сможешь,
ведь ты их быстро уложишь
на дно морское пучинное.
На народушку глянь, в кручине он.»

Хмурился Черномор и злился,
пеной морской белился,
отвечал: «Эх, жизнь ваша,
как трёх-крупяная каша
овсянка, перловка и гречка:
после юности к пьянкам да к печке.
Так зачем на земле вам маяться?
Пусть корабелы палят всё!» —
и полез в своё море синее.

Мы кричали ему, да сильно так!
Но Черномор могучий
тяжело ступал, волны пучил.
Да так он волны допучил,
что шторм поднял. «Это лучше, —
обрадовались мужики, чуть не плача. —
Потонет враг, не иначе!»

И корабли затонули.
Черномор от досады плюнул,
спать отправился дальше.
А мы с берега ему машем
руками, платками! Однако,
сразу ж в кабак и к дракам:
напились, забылись. И ладно,
зато недругам неповадно.

Так и жили: с рождения к печке.
— Пойдём, сколотим скворечник,
домища побелим, покрасим.
Ну вот, жизнь уже не напрасна!

______________________________________

Как мужики Ивана-дурака проучили


Как бы не был пригож Иван-дурак,
да всё у него было не так:
не оттуда росли ноги и руки,
хата кривела от скуки,
отсырела поленница, дрова не наколоты,
на голове колтуном стоят волосы —
мыться он в бане не любит.
Кто ж такого полюбит?

Но мнения о себе он глубокого:
бровь дугой и роста высокого,
волосы кучерявые, русые,
губы алые, пухлые
и поступь мужская тяжёлая,
прям богатырь, не менее и не более!

Молодой молодец,
а где твой отец,
и чего ж он тебя не высек?

— На выселках
мой батяня,
против царя буянил.
В кандалах, а может, скончался.
С мамкой более никто не венчался.

Понятно, баловень материнский,
вот откуда норов былинский,
а дел на копейку,
не Иван ты — Емелька!
Бери лопату, бегом на кладбище:
копай, мужичок, себе днище
да ложись в глубоку могилку,
закопаем навечно детинку.

Погнали Ваньку на сопку:
вскопал он ямку и лёг кверху попкой.
Земелькой его засыпали
и: «По домам, не выплывет!»

Ванька кричит: «Ой простите,
работать пойду, не губите!
В бане полюблю мыться,
уже надумал жениться,
и хату с печкой поправлю,
в сарай скотину поставлю.»

Пожалели мужики Ваню:
— Вылезай да не будь болваном!

Иван вылез, домой побёг.
И обещания выполнить смог:
умылся, побрился,
печь побелил, женился.
Хату всё село ему ставило,
корову маманя справила.
В работёнку с головою ушёл.

Второй, третий годок пошёл...
Родились, подрастали дети:
дружно пашут! А плетью
достаётся быку да кобыле.
Иван-дурак так и не бил их,
деток своих, ни разу:
его не лупили, и он не зараза!

А как в могиле лежал, не помнит,
то ли некогда вспоминать, то ли больно.

______________________________________

Чудо лесенка для бабки


Чудо, чудо-лесенка,
лесенка-чудесенка!
Я по лесенке пойду,
прямо к господу приду,
приду к богу на порог
и узнаю жизни срок.
 
Скажи, скажи мне, боженька,
только осторожненько:
сколько мне осталось жить,
сколько в девушках тужить?
Только, только, боженька,
не скажи мне ложненько!

Бог поохал, повздыхал,
недолго думая, соврал:
— Ты не бабою помрёшь,
а в сидя в девках отойдёшь!

Ой бяда, бяда, бяда!
Зачем залезла я сюда?
Вниз спущусь по лестнице,
мне больше ни невеститься!

Год идёт, другой проходит.
Уж какой жених уходит
с распечальной головой.
В девках я помру, к другой
поскорее уходи,
не стой у бога на пути!

Так я жила десятки лет,
соблюдая свой обет.
Постучался дед седой:
— Двери, старая, открой!

Подала я деду обед,
рассказала свой навет.
Дед печально кушал,
вроде бы, не слушал.
Потом встал да и сказал:
— Иди в погреб, доставай
лесенку-чудесенку,
хватит куролесить тут!

Я за лестницей сходила,
её к небу прислонила,
хмыкнула: «Да полезай,
помирать мне не мешай!»

Дедок кряхтя, да и полез.
Что ты, богу кака честь!
Эй, а спросишь ты чаго
да у бога самого?

— Я чаго? А я ничё,
я за смертью. Ты чего?
Смерти ждала, полезай!

Дед, с судьбою не играй!
Мне тут сказано сидеть
да в окошко всё глядеть.

— Бабам чё ни скажешь, верят!
Кто ж те жизню так отмерит?
Бог, он любит ткань холщё,
яйца, крупы, молоко...
Собирай да полезай,
время даром не теряй!

Я собрала ткань холщё,
яйца, крупы, молоко.
Плюнула на свой обет
и за дедом лезу вслед.
Ох, крута как лесенка,
лесенка-чудесенка!

Как бы то бы ни было,
делегация прибыла
на самое то небо:
был тут бог иль не был?
Кричали мы бога, кричали,
накричались, устали.

— Доставай, бабка, обед! —
говорит мне трезво дед.
«Дык ведь это богу!»
— Ишь ты, недотрога.
Давай, вываливай
иль иди, проваливай!

Ну я вывалила, плачу.
Дед жрёт. Что всё это значит?
А хрыч наелся, вниз полез:
— Значит, бог уже не здесь!

Ну и я полезла.
Жизнь прожила честно,
а сегодня в тупике,
объясните, люди, мне:
бога надо слушать,
иль всё, что есть, то кушать?

______________________________________

Жабо-люди и учёные с их дурацкими генами


— Ну здравствуй, моя подружка
зелёная, блин, лягушка;
давай-ка, милая, целоваться,
а потом пойдём заниматься
делами совсем хорошими:
детей делать красиво сложенных
и жить долго, и счастливо!

Но подозрительно безучастливо
в руках Ивана лягушка сидела
и с тоской вселенской глядела,
выпучив серые глазки:
— Целуй меня, мой прекрасный!

Поцеловал Ванятка её и случилось:
лягушка вмиг превратилась
в красивейшую полубабу,
зелёную полужабу!

Ну что случилось, то и случилось.
Невесту повёл домой (в какую уж превратилась).
Как привёл, так и лёг с ней в постель,
а на душе то ли вьюга, а то ли метель.

Дети ж родились на удивление удачные.
Мальчик, девочка, мальчик:
все полулюди —
зелёное тело, а про остальное не будем.

Но главное даже не в этом,
а в том, что другие дети
жаб-малышей полюбили:
играли с ними и били.

Когда же выросли жабо-детки
и поняли, что они ни те и ни эти,
а какой-то новый невиданный вид,
так сразу к учёным пошли:
— Так мол и так... Изучайте,
опыты на нас ставьте,
да дайте полное нам довольствие:
крышу, мыло и продовольствие!

Определили жабо-людей в зоопарк,
тем более, что там был парк
для гуляния.
И опыты-испытания
проводить в зоопарке раздольно,
удобно и даже привольно.

Животные полужаб полюбили:
играли с ними, ластились.
Не жизнь началась, а сказка!
Отец приходил, давал травки.

А мать в зоопарк не пускали,
её саму туда чуть не забрали.
В остальном же всё было неплохо:
то каша, то суп с горохом.
 
Впрочем, история биологически тупиковая.
Учёные мониторили
жаб, но безрезультатно,
какой-то ген у них был непонятный:
совсем безхромосомный.
В общем, дурдом для науки полный!

А пока учёные бились,
полужабы в людей влюбились:
в посетителей зоопарка
Машу, Колю и Жаннку.

У молодых наших свадебки скоро.
Глядишь, и ген появится новый,
какой-нибудь нереальный.
Слух пошёл по стране: «Виртуальный!»

______________________________________

Плач царевны лягушки


Без Ивана, без буяна
жизни нет, сплошная грязь!
Без Ивана, без болвана
в девках засиделась я.

Ой да на зелёную царевичи не смотрят,
ой да об махоньконькою спотыкаются.
А дети найдут,
так обязательно плюнут,
чтоб они провалились все
сквозь землю окаянные!

А маменька говорила:
я в помёте самая красивая,
я в болоте самая приметная.
Тьфу на тебя,
аист распроклятый!

Оп-па, стрела упала,
да в соседку дуру попала.
Поскачу,
труп в болоте утоплю,
а стрелу засуну в рот.
Что ж Иван ко мне нейдёт?

______________________________________

Как кот Васька ходил за совестью


Старик со старухой поспорили:
кому идти за совестью?
У старухи
болит ухо,
а у деда голова.
Эх, была не была,
пойдёт за совестью кот.
А что ему, коту?
Окромя блох
и бед нету.

Собрался Васька, взял узелок,
залез в сапог,
вылез, плюнул,
так за совестью дунул!
Пока шёл, устал,
лёг, поспал,
потом бегал за бурундуками,
за мышью, за птицей с силками,
пожрал, опять поспал,
каку свою закопал,
почесался, умылся;
понял, что заблудился,
жалобно замяукал, плюнул
и домой без совести дунул!

А Совесть ходила кругом
под самым толстенным дубом
и всё ждала кого-то,
наверно, Ивана из сказки.
 
Закрывай, Егорка, глазки
спи да думай о совести крепко:
это тебе ни репка,
её не посадишь в землю
и поросям не скормишь,
а за ней лишь, как кот Васька,
в лес ходят и ищут, и ищут...

______________________________________

Книга, брага и кощей


— И зачем тебе, дед, писания,
когда брага поспела? «Сказания
в письменах сокрыты великие.
Видишь книгу, молчит открытая.
А копнёшь поглубже, раскрывается:
Кощей Бессмертный из нее усмехается,
ведуны, колдуны… Слышишь, бабка,
неси-ка брагу, коль сладка!
Я под брагу читать как-то пытался,
да язык у меня заплетался,
а любить под брагу я умею:
потоптал не одну Пелагею!»

— Пелагея это я, ты дед, рехнулся!
— Да нет, родная, обернулся
я конём да тридцать три уж раза!
— Эх ты, старый пень! «А ты зараза!»
Вот так мило и поговорили,
бражки тридцать третий раз налили
и пустились в пляс!
Пускай хохочет
Кощей Бессмертный,
видно, тоже хочет.

______________________________________

Жилец


Жил-был Жилец.
Все говорили:
— Какой Жилец молодец,
живёт долго,
гуляет по Волге,
сеет да пашет,
хвастается кашей
да руками могучими.
Нет круче его
никого на свете
(это знают даже дети).

Но вот однажды
(не один раз, а дважды)
его поборол Илья,
и молва богатыря
наградила велико!
А Жилец возьми бы и сникни,
так нет же,
жив как прежде:
сеет и пашет,
на дуде играет, пляшет
и ждёт царской воли.

— Сидеть бы тебе в неволе! —
мирской народ судачит.
(Это что-нибудь да значит?)

— А то! На воле скучно,
а в яме получше, —
отвечает царь Горох.

— Да что б ты, батька, издох! —
желает ему Жилец
и ведёт под венец
Настасью русскую красу.

Золоту её косу
по корень срезает
и строго так бает:
— Не ходи краше царицы,
а то будешь материться
из-за серых облаков! —
сказал Жилец и был таков
(увез семью в Сибирску глушь).

— Ну уж? —
народ дивился
и отчаянно постился,
чтоб на свете дольше жить,
и царю верней служить.

               *

Волки солнце подгоняют,
но лишь время злое знает,
как текут наши года.
Не увидим никогда,
где схоронил жену и внуков
дедок Жилец. Но та порука
была замечена людьми.

Царской морде донесли:
— Царь Горох тридцать второй,
говорят, в лесу есть свой
дядька маг и чародей,
а ведь лет ему... длинней
токо жизнь богов на небе,
вот тебе бы, вот тебе бы
тожеть долго так прожить.

Царь намерен ворожить!
Он послал гонца к Жильцу
(нашёл, откланялся отцу):
— Ты, Жилец, молодец!

— А ты гонец в один конец! —
Жилец расправился с гонцом
очень острым топором.

Ну а дальше жил он скушно:
сбёг на север, но там душно
ему плуталось средь снегов,
решил припомнить праотцов.

Поднялся он на Кудыкину гору.
Телепался старик до измору,
но залез и поставил флаг —
платок жены: «Хоть так, хоть так...»

И унял тот платок его страхи,
скинул шубу, остался в рубахе.
Но метель его живо прибрала,
(долго мудрить не стала),
а после по сопкам всё выла:
— Жаль Жильца, но я его убила!

Вот. Морали нет тут вовсе:
растащило зверьё его кости.
И мы не узнали о том,
как пушнину «царю на отъём»
заныкивал нищий старик,
да бегал от людей — привык.