Юша

Меня полюбила китаянка Ю. Я звал её Юшей, Юшенькой, она смеялась в ответ почти беззвучным смехом, не разжимая губ, что меня очень забавляло.
Юша была хрупкой, миниатюрной фигуркой, сошедшей с акварели. Ей едва исполнилось шестнадцать лет. В этом возрасте на Востоке обычно выдают девочек замуж. Юша смотрела на меня, и её миндалевидные глаза туманились желанием.
Отец Юши, толстый, вечно потеющий, какой-то неухоженный, был в Таджикистане представителем фирмы, которая приобрела большое текстильное предприятие. Фирма считалась неимоверно богатой, а комбинат, о котором идёт речь, некогда являвшийся славой и гордостью города,пришёл в совершеннейший упадок из-за гражданской войны и оттока русскоязычного населения.
Господин Цзяо устроился респектабельно. Он приобрёл большой дом с фруктовым садом, привёз две "Хонды" – для себя и для дочери, повара и слугу-малайца, выполнявшего роль сторожа и садовника.
Юша была единственной дочкой, очень избалованной, капризной, но умненькой и способной к импровизациям. Она привлекала меня необычностью, экзотикой неведомых стран.
С детства её учил русский эмигрант, обосновавшийся в Китае. Он дал ей многое, в первую очередь, привил любовь к поэзии Пушкина.
Меня всегда забавляло, как Юша с серьёзным лицом, коверкая и искажая звуки, декламировала строфы из "Онегина":
Татьяна, русская душою,
Сама не зная почему,
С её холодною красою
Любила русскую зиму.
Мы познакомились на занятии литературного объединения, которым я руководил. Она вошла и тихо пристроилась в уголке.
- Кто ты? –  спросил я.
Она встала и старательно выговаривая слова, отчеканила:
- Я китаянка, хочу научиться сочинять русские стихи.
- А китайские стихи ты умеешь сочинять? – поинтересовался я.
Юша насупилась, но её смуглое личико тут же просветлело, и она сказала:
- Я ещё молодая, однако очень способная. У меня получится.
- Садись! – пробормотал я.
Все засмеялись.
Юша с невозмутимым лицом опустилась на стул и больше за вечер не проронила ни слова.
После окончания занятия, она подошла ко мне:
- Вы кто?
Я назвался.
- Где вы работаете?
- В газете.
- Поэт?
Почему-то я смутился. Мои стихи редко появлялись в печати, их не жаловало начальство.
Она ждала ответа
- Да, - неуверенно ответил я.
Юша серьёзно сказала:
- Я хочу послушать.
- Не здесь и не сейчас, - ответил я.
- Тогда приходите в гости. Завтра. Придёте?
- Посмотрим, - улыбнулся я.
Юша захлопала в ладоши.
Мне в то время было чуть больше пятидесяти лет. Выглядел я очень моложаво, одевался, как денди, ежедневно менял рубашки и галстуки, цеплял всякие блестящие штуки – значки, заколки для галстуков.
Кроме всего прочего, мне нравилось внимание женщин.
Страшная сахарная болезнь пока обходила меня стороной. Я ещё верил в счастье.
Мы быстро подружились с Юшей. Она смотрела на меня, как на икону, и это не только забавляло. Что-то незримое происходило между нами. Очень необычное, похожее на синий шанхайский вечер, о котором я имел самое смутное представление.
...Мы сидели в саду под абрикосовым деревом. Стоял апрель, дерево уже отцветало и роняло розовые лепестки.
Пластиковый столик был неустойчив. Он постоянно скользил по неровной поверхности земли. Две фарфоровые пиалы прыгали и звенели
- Возьми меня в жёны, - сказала Юша.
Мы уже были на ты.
- Не могу, - ответил я, - поскольку женат.
- Разведись! – приказала Юша. – Всё равно ведь не отстану.
- Да зачем я тебе, такой старый?
- Ты не старый, - убеждённо отозвалась Юша, - ты в самый раз.
- К тому же я еврей. Разве в Китае есть евреи?
- Будут, серьёзно сказала она.
Пришёл господин Цзяо. Дочка пододвинула ему стул и налила чаю.
- Иди погуляй! – резко бросил ей господин Цзяо.
Юша удивлённо посмотрела на него и бесшумно скрылась.
Господин Цзяо пыхтел, как паровоз. То и дело он доставал из кармана большой платок и вытирал им лицо. Я молчал, ожидая, что будет.
- Послушай, журналист, - вымолвил, наконец, господин Цзяо, - что тебе здесь надо?
- Ничего, - ответил я.
- Тогда топай отсюда!
- Как вы разговариваете? – возмутился я.
- Садык! – позвал отец Юши садовника - малайца, – Проводи этого человека!
Я в негодовании встал и выскочил за садовую калитку. Меня душили стыд и униженная гордость.
Больше я Юшу не видел. Люди сказали, что господин Цзяо отправил её в Шанхай. К жениху.
Письмо пришло через полгода. С непонятным трепетом я надорвал конверт, на пол выпал листок бумаги. Это была акварель. В центре композиции сидела печальная девушка и ела яблоко. В комнату заглядывала освещённая солнцем пальма.
Внизу по-русски было написано:
Татьяна, русская душою…
Вскоре я уехал в Израиль, и след Юши затерялся на обочине моей жизни.
                Рафаэль-Мендель
                22 апреля 2016 г.