Предсмертная записка Кости Т

      
           А р к а д и н а (испуганно). Что такое?

           Д о р н.  Ничего. Это, должно быть,
           в моей подходной аптеке что-нибудь
           лопнуло. Не беспокойтесь. (Уходит
           в правую дверь, через полминуты
           возвращается) Так и есть. Лопнула
           склянка с эфиром.



Какая, в сущности, беспомощная низость,
Что позволительна не мужу, но мальчишке —
Искать надежды на несбыточную близость
В словах не повести, а скверного письмишки.
Какая жалкая, смешная осторожность —
Свой детский лепет уложить пытаться в строфы
За вдох до полного впадения в безбожность,
За шаг да наскоро сколоченной Голгофы…
Я — бедный шут, я — несмешной паяц картонный,
Но не прошу соленой мзды за трюк последний.
Я в этом списке безоружных — миллионный,
Чьи ваших слез не стоят сказочные бредни.
Я был актером, признаю, не лучшим самым,
Скатившись в лирику, финал последней сцены
С такой иронией предписанной нам драмы,
Не доигравшим до победной перемены.
Я был во всем несовременным и нечутким
К тому, что век грядущий пел нам, в самом деле.
И в этой полной самомненья недо-шутке
Я проиграл последний дар счастливой мели.
Таким вот парусом из прошлого — простите! –
Таким вот мимом в голубом и грязно-белом
Я ухожу из ваших судеб и событий,
Прощаясь с вами так избито и несмело.
Я так и жил, кружа больной подбитой птицей,
Над миром вашим ненавистным и любимым...
Не знаю меры: ни со скомканной страницей
Никак проститься не могу, ни с белым гримом...   
Но вот пора, однако, знать и честь и совесть,
Оставить вам судить меня вне просьб и жалоб.
Хотел письмишко набросать, а вышла повесть,
Но мне все мало, мне все мало, мне все мало…
Спустить курок — таким вот датским идиотом,
Протагонистом в презабавном балагане…
Я вас любил, как дай вам бог любить кого-то!
Пишите письма. На деревню… Дяде Ване...