Чёрный Обелиск или поэма о вампире

(Кто осилит до конца, тот молодец)




1.
На острых скалах,
На вершине мира,
На высоте, куда не долетают птицы,
Мелькает часто бледный лик вампира,
Пальцами тонкими порхая по страницам.
Забытый замок затянув туманом,
Мосты и тропы оборвав от человека,
Он утешает сам себя и правдой, и обманом,
Дни коротая так уж больше века.

- К чему мне это вечное мученье?
Его зовут наградой вожделенно.
О, Дьявол или Бог, к вам горькое влеченье
В душе у человека, верьте мне, нетленно.
Я был так глуп, как может только человек,
В плену страстей я жизни быстротечность
Как мог тщедушно презирал, не помышляя
О том, какой покажется мучительною вечность.
О, Дьявол, ты уважь меня вниманьем,
За что ты проклял моё сердце малодушьем?
О, Боже, прекрати икон камланье,
Мне вид распятия дарует лишь удушье.
Я был так глуп, что смог, увы, поверить
Елею сладкому вампировских речей
И стал таким же. Я клянусь. Мы можем сверить
Длину клыков и злой звериный блеск очей.
И вожделеет мой язык рубинов жидких,
Они одни лишь в людях истинно ценны.
Мой ад и рай, моя награда и ошибка
Под ликом бледным в небесах немой луны.
К чему спектакль, я срываю эту маску,
Которую надел среди людей.
Живая влага, мой покой окрашен красным.
Я не злодей, о, Бог, о, Дьявол, не злодей.
Сплошная скука…Фолианты наизусть я помню,
От сна на потолке в итоге кружит голова,
Уже все сказаны слова,
Ещё чуть-чуть – сойду с ума,
Пока казну рубинов не пополню.
Мой вечный плен… Ни радости, ни счастья.
Всего лишился, а обрёл одну лишь боль.
Хоть тело молодо, но душу рвёт на части.
Такая Богом проклятая роль.
Я вампир, нет души, только что же болит?
Нет же, люди всё врут, здесь, на месте она,
Только в  адских мучениях вечно горит
И при людях опаснейше сходит с ума.
Так желает тепла, от души для души,
Но хладны мои руки и бледен мой лик,
Обречён быть один. Кто же это решил?
Тот, кто к шее клыками в тот день мне приник.

Он выходил на площадь. Было людно.
Хоть был прекрасен, молод и хорош,
Его завидя, люди обоюдно
Хватались сразу за распятье или нож.
А он страдал, страдал. Никто не ведал,
Все убегали, не желая даже знать,
Ведь сколько крови он окрест уже отведал.
Ходили слухи, он убил родную мать.
Гонимый криками, вампир бежал в испуге.
Проклятий грохот, звонкий плеск святой воды -
Всё это слышал он не раз во всей округе,
Ведь от него ждала округа лишь беды.
И невдомёк народу серому, что хочет
Вампир общенья, а не крови, обрести.
И приходилось из-за них и днём, и ночью
Вампиру горькое призвание блюсти.

- Народ не хочет, чтоб его любили.
Ему война роднее, чем любовь.
Ему приятней, чтоб не гладили, а били,
Ему приятней презирать друг друга вновь.
Они не смотрят в глубину, лишь на поверхность.
Зачем иду я к ним с добром из раза в раз.
Из раза в раз они увидеть так боятся
Длину клыков и блеск моих звериных глаз.
Я много натворил…Да и они немало.
Я отказался б от рубинов жидких навсегда,
Когда б на голод лютый мой нашлась управа,
Но нет её, и в том огромная беда.
Ведь вожделеет мой язык рубинов жидких,
Они одни лишь в людях истинно ценны.
Моя награда – это слабость и ошибка,
И для людей - за смерть подобие цены.

Он шёл и шёл, не ведая дороги.
На город светлый опустилась тень,
И ночь раскрыла пастью чёрные чертоги,
С согласья дня проглатывая день.
Пред ним предстала небольшая площадь,
А в центре чёрный обелиск стремился ввысь.
На нём начертаны слова, и нет их проще,
Они как песня при прочтении лились:
«Не падай духом, а упал – изволь подняться.
В век самый тёмный научись дарить всем свет.
И на пределе сил своих не смей сдаваться,
Учись хорошее узреть сквозь ворох бед.
Не осуждай, покуда не поймёшь причины.
Будь сильным, слабого насмешкой не губи.
Великодушью нет нужды в деньгах и чинах.
И коль любовь в душе почувствовал – люби».
Луна пролилась на понурый лик вампира.
Рукой откинув капюшон, он поднял взгляд,
И из печальных глаз закапали сапфиры,
Не в силах вынести обиды жгучий яд.


- О, злой булыжник, как не быть мне малодушным?
Во мне лишь ненависть ползучая живёт.
Я не способен на любовь душой тщедушной,
Я презираю род людской из года в год.
Как быть мне, камень, беспристрастным и великим,
Когда народ меня отринул и прогнал?
Хотя стократ меня страшней он нравом диким,
Ведь в страх он сам себя, клянусь, давно вогнал.
Что на меня ты смотришь, старый глупый камень?
О, я б любил, но ненавижу всех вокруг.
Мне не знаком любви ненастный жаркий пламень,
Он не растопит мой загробный холод рук.
Ну, что стоишь, ну, что молчишь, недвижим с места?
Удел твой – вечно всем в округе с места врать.
А я – не ты, и потому тебя я вместо
Сейчас здесь буду всем на злобу танцевать!


И закружился он в ночи под лунным светом,
И был печален его танец в тишине.
На обелиск взлетел – и танцевал при этом,
Кружа полы плаща в холодной вышине.
А за вампиром наблюдал глазок прекрасный,
Ресницей женской делал удивлённый взмах.
Упал на землю с головы беретик красный
Под поражённое восторженное «ах!».

- Вы как забрались на такую верхотуру?

Вампир застыл на месте, капюшон надев.

- Как-как…Наверное, признаюсь, всё же сдуру,
Коль вы кричите, глупый танец разглядев.


Спорхнув на землю, он воззрился на девицу.
В руках сжимала та свой маленький берет.
И что за диво: много разных видел лиц он,
Но средь тех лиц такого ангельского нет.

- Я, вас завидя, вмиг утратила дар речи.
В движеньях ваших было столько красоты!
Непроизвольно каждый раз дрожали плечи
При мысли спуска с этой адской высоты.
Я помешала вам. Простите, не сдержалась.
Такая грация… Знать, вы не человек?
О, это шутка. Боже, дурой показалась…
Как говорится, нет ума – то, чай, на век…
Я собирала здесь тюльпаны. Вот корзинка.
На клумбе топчет их шальная детвора.
То не беда. Я посажу их там, в низинке,
С той стороны от постоялого двора.
Вы необычны. Вы бледны и грациозны.
О, я впервые знаю танец не со слов!
Но почему, скажите мне, вы так серьёзны?
Я угадаю: вы монах? Вы богослов?

- Я не монах, не богослов, скорей невежа,
Безмолвный зритель всех пороков и страстей,
О справедливости в народе вечно грежу,
Но от неё давно, увы, уж нет вестей.

- Как ваше имя?

- Позабыл.

- О, Боже правый! Как?

- Никто давно не называл меня по имени.

- Какой кошмар!

- Молю вас, лишь пустяк. А ваше?

- Я Люси Вирджиния.

Вампир смотрел на ангельский прелестный лик
И в первый раз о жидких позабыл рубинах.
Она глядела на него и – чудеса! – не обращалась в крик,
Святой водой ему не поливала спину.

- Могу ль надеяться, меня сопроводите?
Я так люблю ночами под луной гулять.
Но всем моим друзьям такого не понять.
О, ни к чему вам это всё, простите…


- Напротив! Я гуляю только по ночам.
Нет суеты, нет глупых сплетен, пересудов.
И по ночам я никогда не замечал,
Чтобы дышалось как-то тяжко или худо.

- О, Боже, точно, как вы правы!
Ночами в мире будто оседает пыль…


- Нет, то не пыль, а всё людей дурные нравы
И от речей их бранных гниль.


- Вы мудрый и, признаюсь, необычный.
Поможете тюльпаны посадить?
Их много здесь, посаженных публично,
Но не публично жаждут их передавить.

- Кому же причинили зло тюльпаны?
Для красоты, на радость глаз – цвели бы тут.

- Я полагаю, детям тем не объяснили мамы,
Зачем цветы на свете вообще цветут.
Поможете?


- Ну что вы, несомненно.
Могу надеяться я встретить вас опять?


- Я буду ночью здесь и завтра непременно,
Покуда детям есть что в клумбах убивать.


Они гуляли под луною до рассвета,
Затем расстались, уходить пришла пора.
Вампир смотрел, как исчезает лучик света
С той стороны от постоялого двора.
Сюда печальный и понурый шёл недавно,
Теперь назад, попутный ветер подхватив,
Он в облаках летел бесшумный очень плавно
И напевал весёлый радостный мотив.
И продолжались под луною эти встречи
Неделю-две, но пролетели будто миг.
И каждый день вампир считал часы по вечер,
День коротая за пролистываньем книг.
И каждый раз, едва прелестный лик завидя,
И каждый раз, берет знакомый разглядев,
Не мог улыбку на устах от счастья скрыть он,
Свой капюшон по самый нос себе надев.
Они сдружились, и сулила эта дружба
Спасенье тлеющей вампировой души.
Но то, что Дьяволу, не Богу, его служба,
Он рассказать подруге так и не решил.

2.
На острых скалах, на вершине мира
Безликий замок прятал от людей свой взор.
В одном из окон промелькнула тень вампира,
Темнея сквозь гардиновый узор.
Вампир поправил фолиантов строй на полках,
Протёр шкафы от пыли, окна, канделябры,
Убрал с ковра мозайку маленьких осколков,
Метлой орудовал и треснутою шваброй.

- В моей душе сияет свет! Какое диво!
Что происходит, не могу никак понять.
Умна, честна, светла, добра и так красива!
Во мне бушует шторм, который не унять.
Ужель на свете есть добро и справедливость?
Я ошибался, и признаться в этом рад.
О, Бог, о, Дьявол, как попал к вам в эту милость
Тот, для которого вся жизнь – кошмар и ад?
О, Боже, Боже, прекрати икон камланье,
Их осквернит твой дар отступнику-вампиру.
О, Дьявол, Дьявол, проведи своею дланью
По своенравному зазнавшемуся миру.
Не вожделеет мой язык рубинов жидких,
Но вожделеет ночи сердца уголёк.
Какой пустяк, я буду прятаться в накидке,
Чтобы не сжёг меня глаз милых огонёк.
О, Боже, к чёрту всё, признаюсь, я признаюсь!
Она тюльпаны любит, я их подарю!
И перед Богом я во всех грехах покаюсь,
А перед ней, клянусь, признаюсь, что люблю.


И наступила ночь, и тень мелькнула в город,
И вот и площадь, вот и чёрный обелиск.
Но что за шутка, горло сжал проклятый голод
Под шелест крыльев и мышей летучих писк.
Вампир застыл, руками сжав грудную клетку,
А лютый голод прожигал его насквозь.

- Моя проклятая рубиновая метка…
О кабы мы с тобой существовали врозь…


Тут застучали каблуки по каменистой.
Он обернулся. За спиной стоит она.
И лик прелестнейший сиял улыбкой чистой,
На свет подобный не способна и Луна.

- Сегодня вышла раньше. Вы не рады?


- Такое молвить очень горько…но уйдите.
За постоялый двор, домой, в глубины сада.
Не оставайтесь и себя не погубите.

- Не понимаю… Вы не рады нашей встрече?


- Безумно рад, но речь, молю вас, не об этом.
Я ночи ждал, от скуки тлея каждый вечер.
Вы - путеводная звезда, мой лучик света.

- Прошу, откройте капюшон, плохая шутка!
Его ни разу не снимали вы при мне.
Ну не молчите! Вы подлец, мне стало жутко!
В виду имейте, нож держу я на ремне.
На месте стойте или я уйду навечно!
Позвольте снять ваш капюшон, иначе – прочь!

- Как счастье, право же, бывает быстротечно.
Я так хотел вас уберечь и вам помочь.

Но капюшон был снят, и девушка в испуге
Назад шагнула, неотрывно взгляд держа.
К груди прижались инстинктивно её руки,
Она застыла, от испуга вся дрожа.
Глаза вампира заблестели в свете лунном
Как блюдца круглые, желтел звериный взгляд.
Клыки белели, заострённые безумно,
Всем видом впиться в шею ей грозят.

- Так вы вампир…


- Прошу, не бойтесь, я  не трону!

- Не подходите…


- Я не знаю, что сказать…


- Вы лгали мне!


- О том, что человек. Простите.


- Не подходите, или я начну кричать!


В слезах она метнулась прочь и скрылась в переулке.
Вампир с отчаяньем стоял, смотрел ей вслед.
И скоро стук от каблуков по камню гулкий
Сошёл на нет.

3.
На острых скалах, на вершине мира,
Во мрачном замке разливалось горе.
И одинокий крик из уст вампира
Был переполнен жгучим ядом боли.
Не выходя из замка аккурат пять суток,
Он убивался и корил себя во всём.
Ему казалось, что он тронулся рассудком.
Горело сердце по ночам и даже днём.
Вампир не помнил, как он в городе явился,
Но перед ним вновь красовался обелиск.
Вампир рыдал и проклинал себя, и злился,
Сюда явившись на свой страх и риск.

- О, злой булыжник, это ты мне дал надежду!
Я свято верил, будто ты мне не соврал!
Люби, люби… Здесь нет контрастов, всё здесь между,
Откуда веры этой только я набрал.
Мой вечный плен – ни радости, ни счастья,
Всего лишился, а обрёл одну лишь боль.
И как и прежде, меня рвёт и рвёт на части.
Такая Богом проклятая роль.
Сжигал всегда внутри мой голод всё невыносимо,
Но этот пламень – он мучительней стократ.
«Любовь – награда, сердце любящего – сила»…
Я думал, будто жил в аду. Вот настоящий ад.
Тебе, о, лютый камень, не понять страданья
И сердцем каменным мучений не постичь.
А мне вовек, пусть даже с покаяньем,
Покоя сладостного больше не достичь.
Какая горечь… О, зачем Создатель
Проклятье это в мир наземный отпустил.
Он, право слово, просто наглый истязатель,
Он пуще Дьявола. Его я не простил.
О вечной жизни сочинять готов проклятья,
Но вечность с пламенем в груди… О нет, о нет!
То выше сил моих. То не смогу принять я.
Пусть забирает мою душу свет.


…Светило солнце. Проходили люди.
Скрипели спицы на телегах и повозках.
Как будто всё – прелестнейший узор на блюде,
Если глядеть на город вниз, поднявшись в воздух.
Она пришла. Решила днём набрать тюльпанов.
Ей ночь с недавних пор дарует грусть.
«Сегодня людно, хоть ещё и рано.
Ну что ж, то не беда, пусть смотрят, пусть».
И чёрный обелиск всё ближе, ближе.
И тут она увидела тюльпан.
Лежал в каком-то пепле,
Рядом с основанием камней. Нагнулась ниже.
Нет, не мираж и не обман.

Шумела спицами и голосами площадь,
А обелиск молчал, стремясь в пустую высь.
На нём начертаны слова, и нет их проще,
Они как песня при прочтении лились:
«Не осуждай, покуда не поймёшь причины.
Будь сильным, слабого насмешкой не губи.
Великодушью нет нужды в деньгах и чинах.
И коль любовь в душе почувствовал – люби».