Сказание о преданности 19. 02. 2016

В саду весеннем как-то раз
бродил с слугою Падишах.
Фархад, его мы назовем,
хотя и вымышленный он.
Он был еще юнец совсем,
но рано он венец одел.
Отец от старости почил,
хоть был великий властелин,
правитель мудрый, всей душой
радевший за свой край родной.

За годы юности своей,
младой правитель с ранних дней
стремился опыт перенять -
как всей страною управлять,
как отличить средь всей толпы
людей, охочих до беды,
лжецов проворных и льстецов;
и тех, кто в бой идти готов;
кто за паршивую монету
готов других пустить по свету;
тех, кто своим трудом богат;
кому предатель - злейший враг.
Он мудрость старших уважал,
себя ж, при этом, не терял.
Стремился справедливым быть.
С соседями без стычек жить.
Но если вдруг кому приспичит
его неправидно обидеть,
то он не станет зло терпеть,
и будет справедливой месть.
Фархад не будет долго ждать,
отпор могучим может стать.

Другим Правитель может быть -
всецело, преданно любить.
Дороже всех ему семья,
друзья ж - как дальняя родня.
За них готов он жизнь отдать,
ни что не будет он считать.
Он очень статен и красив,
умен, и вовсе не спесив.
Год славно правит Падишах,
мечтая о других мирах.
Дел славных много впереди,
чтоб к процветанью привели.
Луна и солнце ночь и день
взирают строго на людей.
Мир на земле такой большой,
что не понятен ум людской.
Один дает совет прямой,
другой - двусмысленный, иной.
Смятенье гложет Падишаха,
и он ушел в тенеты сада,
чтоб там, средь мирной тишины,
найти ответы у души.

Бродя в раздумье средь цветов,
он обнаружил у кустов,
что ограждают сад у стен,
девчушку, бедную совсем.
Она спала, но капли слез
стекали по щекам ее.
Одежда вся была в пыли
(не мало дней пришлось идти),
истерты ноги до крови
(так были башмаки худы),
сума была совсем пуста,
да ко всему еще мала.
Весь вид девчушки удручал,
но Падишах ее узнал.

Когда-то, еще в раннем детстве,
они играли с нею вместе.
Отец в тот год походом шел
и в то селение зашел,
чтоб подкрепить свои войска
(тогда кругом война была),
и юный отпрыск падишаха
с отцом поехал вместе с братом.
Отец бранил и запрещал,
но после, все ж, не устоял,
и разрешил своим мальцам
сопровождать его войска.
В селеньи том они стояли,
пока припасов не набрали.
Отца-правителя здесь сами
Галымом (умным) мы назвали.

А в дни постоя детвора
резвилась всяко, как могла.
Стиралась грань между детьми,
когда дурачились они.
И мудрый, старый падишах
сынам резвиться не мешал -
пусть дети знают жизнь других,
тогда и будут их любить.
Они найдут себе друзей
среди таких простых людей,
и если вдруг беда придет -
вернее будет весь народ.
Учил детей все примечать
и мудрость жизни постигать.
Пока Галым войной ходил,
народ детей его хранил.
Их обучали ремеслу,
учили разуму-уму,
сказаний всяких говорили,
а провинились - то бранили.
И глаз с детишек не снимали,
их ни на миг не оставляли.

Но дети, как везде всегда,
найдут причину без труда
сбежать от бдительного ока,
коль будет сильная охота.
Так и случилось как-то раз,
в одной из новеньких проказ.
Играли в прятки дети сами,
ища друг друга меж домами,
среди кустов в степной пыли,
что низко над землей росли.
И вот Фархад, наш юный шах
укрылся в тех кустах как раз.
В азарте он и не заметил
змею, висевшую на ветви.
Зато змея, себя спасая,
его куснула, больно жаля.
Крик мальчугана издался
и он рванулся, голося.
На крик его народ сбежался,
один старик лишь догадался,
что с ним сейчас произошло,
и что грозит всем, если что...

Мальчонку тут же в дом внесли,
отвар целебный поднесли.
Ни ночь, ни день не спит старик,
стараясь жизнь ему спасти.
Горит все тело, пот и хлад
терзают тело, словно град.
Отвары, мази - все в ходу,
чтобы спасти мальца в бреду.
Вторые сутки пролетели,
мальчишка дышит еле-еле.
Старик велит семье своей
принесть воды ему скорей
из родника, что есть в горах,
виня себя во всех грехах.
На родниковой той воде
настой сготовит при луне,
ребенка жидкостью омоет,
пройдут тогда и боль и хвори.

Пока селеньем всем молились,
чтоб Боги проявили милость,
девчушка с братом старика
пошли к истоку родника.
Весь день потратили на поиск,
вернулись, принеся им новость -
в горах есть много родников,
но мало было кувшинов.
Набрали только из двоих,
но будет ли вода целебной их?
Старик воды налил в бокалы,
отпил ее и так сказал им:
"В одном из кувшинов вода
лечить не будет никогда.
Лишь жажду утолит она,
хотя  свежа и холодна.
Водой с другого кувшина
настой готовить буду я.
Никто ко мне не подходи,
секрет я знаю лишь один.
Наступит срок, всем расскажу,
сейчас уйдите все, прошу."

В полночной тьме при лунном свете,
старик готовит свое зелье.
Бормочет тайные слова,
что слышит лишь одна луна.
Настой готов, старик взмолился,
луне в поклоне он склонился.
Затем мальчишку он раздел
и долго на него глядел.
Как только начался озноб,
настоем тельце он отер,
не раз, ни два, а до утра,
пока не спряталась луна.
К утру хворь стала отступать,
старик же начал засыпать.
Проспали оба до обеда,
их разбудил стук в дверь соседа.
Хвала Творцу в его свершеньях!
Настой явил исход леченья!
Благодаря "святой" воде,
что содержалась в роднике,
болезнь заметно отступила,
даря мальчонку снова силы.
Еще два дня старик не спал,
пока пацан на ноги встал.

Прошла неделя, как войска
пошли с напором на врага.
Противник был отброшен прочь.
И вот Галым вернулся вновь,
чтоб сыновей своих забрать,
ведя с собою пленных рать.
Пред тем отправил он дозор,
сказать, что скоро будет он.
Сельчане все тем рассказали,
за старика переживали.
Как только прибыл Падишах,
он тут же обо всем узнал.
Велел к себе призвать сынов,
стыдил нещадно, хмурив бровь.
Призвал к ответу старика,
спросив, чем тот лечил сынка.
Старик секрет не выдавал,
хоть Падишах на том стоял.
Чуть помолчав, старик спросил:
"Какая кара мне грозит?"
И старый мудрый Падишах
при людях всех ему сказал:
"За  то, что ты мне сына спас
я отдаю сейчас указ -
водою той из родника
поить всех нас, во все года.
Тебя ж, за доблестную службу,
благодарю. Клянусь я в дружбе.
Скажи мне, как тебя зовут?"
"Айханом кличут с детства тут."
"Хоть ты не ровня мне по чину,
тебя я радостью окину -
дочь, что живет сейчас с тобой,
однажды станет мне снохой.
Поверь, ее я не обижу.
Сыновье счастье я предвижу.
Пока пусть здесь живет, с тобой,
а мы вернемся все домой."

Ушли войска. Прошли года.
Но клятва на людях дана.
Наместник едет в те края,
где ждет невеста жениха.
Он правит словом падишаха,
себя считая умным ханом.
И клятву верности храня,
шлет воду он из родника.
Собой наместник был доволен,
теперь нужды не знал он боле.
Довел свой край до бедноты,
хоть сам не знал ни в чем нужды.
Он ежедневно Падишаху
слал воду, как простую плату.
Так продолжалось год иль два,
пока не грянула беда.
Наместник сильно захворал,
и он секрет воды узнал.
Коварный план в мозгу созрел,
наместник жадным стал совсем.
Приказ людишкам дал такой -
найти исток воды иной,
и ею бочки наполнять,
чтоб к Падишаху отправлять.
Чрез раз он воду заменял,
еще так года, где-то, два,
потом и вовсе осмелел,
простую воду слал совсем.
Галым же, мудрый Падишах,
заметил, что не та вода.
Она прозрачна и чиста,
но не дает уж сил она.
Назначил Падишах гонцов,
отважных воинов-юнцов,
чтоб в этом деле разобраться
и до причины докопаться.
Но не успел гонцов послать,
вновь наступила вражья рать.
Пришлось все планы отменить,
пока отчизну защитить.

Вот враг к Галыму шлет письмо,
что он отнимет у того
всю землю, славу и почет,
и в этом никому не врет.
С послом Шах шлет ему ответ,
что хочет знать он в чем секрет,
что вдруг такое приключилось,
с чем связана такая "милость"?
Ведя торговые дела,
он мирно жить хотел всегда.
Свой край от всяких бед спасая,
довел страну почти до рая.
Какое имя у врага
и где лежит его страна?
Скрепив письмо печатью рода,
гонца он шлет к врагу с поклоном.
Гонец вернулся очень скоро.
Ответ был дан укоров полный:
"Саидом всем известен я,
отец мой, славный Каир-хан,
теперь лежит уже в земле,
свою страну доверив мне.
Мои границы ты нарушил.
Я отомщу тебе, не струшу.
Готовься к сече, враг, скорей.
Убью я всех твоих людей.
Кого б ко мне ни посылал,
я всех казню на плахе сам.
Обманщик ярый и злодей,
ты погубил моих людей,
что караваном шли в столицу,
везя товары и пшеницу.
Увы, не первый караван
тобой разграблен, и товар
присвоил ты, двуличный хан.
О своем благе беспокоясь,
других ты ловко за нос водишь,
глася красивые слова
о вечной дружбе на века.
Такое больше не стерплю,
твою страну я покорю.
Всю землю я предам пожарам,
людей в полон возьму я даром.
На бой со мною выходи,
собой пожертвуй для страны.
Коль победишь - твоя взяла,
а проиграешь - власть моя.
С тобой я буду биться сам,
попридержу пока войска.
Коль ты откажешься от битвы,
твои войска будут разбиты.
Слов я на ветер не бросаю,
на зло я также отвечаю."

Посланье порвано во злобе,
навет такой - не песнь в народе.
Все Падишаха усмиряют,
на бой идти не разрешают.
В раздумье Падишах сидит,
а меч в руках его блестит.
Что ж, он теперь не умолим,
идет на встречу он один.
С ним только старший сын пошел,
да десять воинов-гонцов.
Исход той встречи не понятен,
возможно ль битвы избежать им
и к соглашению прийти,
чтоб ссору до нуля свести?
Дорога кажется долга,
туманит разум гнев пока.

Границы Падишах достиг,
но не спешит на бой идти.
Противника он видит вскоре,
и выезжает в чисто поле,
чтоб там с противником сойтись,
поклеп ужасный отмести.
Вот оба встретились в средине,
враг вынимает меч свой длинный,
но Падишах, в ответ ему
поднял открытой длань свою.
К сопернику, подъехав близко,
Саиду говорит он:
                "Низко,
так обвинять меня в грехах,
в которых я не виноват.
К тому тебе скажу я честно,
сам виноват.
              Тебе известно,
что грабежи я не терплю,
за это я и сам казню.
В моих владеньях ни один
не пострадал простолюдин,
ни свой, ни пришлый из далека.
Мои владения свободно
пересекают караваны,
из разных стран везя товары.
А за пределами страны
в пустынной стороне степи,
что у моей земли граничит,
разбойники таятся нынче.
Я их уже не раз бивал,
за караваны их карал.
Землей той правит другой шах,
об этом я ему сказал.
Свои войска направил он,
и прекращен пока разбой.
Скажи мне, храбрый Саид-шах,
к чему молчал ты, если так
считал меня виновным в том,
и не прислал ко мне гонцов?
Зачем терпел обиду множа?
Меня облил ты грязью ложно.
Моих седин не пожалел,
себя ж унизил этим всем.
Ты молод, храбрый Саид-шах,
твой разум гнев слепой сковал.
Я понимаю твою пылкость,
в бою готов с тобой сразиться,
коль ты все так же еще зол,
но это будет ТВОЙ позор.
Рука моя еще сильна,
хоть голова моя седа.
Я пред тобой не виноват,
ведь твой отец мне был как брат,
и если б я хотел сразиться,
то я с тобой бы не мирился.
Я клятву дал ему однажды,
тебя беречь, Саид отважный.
Стыдись, мой юный Падишах,
гнев - самый худший враг.
Туманит разум он всегда,
лишь истина всегда права.
Ее искать всегда должны,
в ней мир и благо для души!!!"
"Прости меня, мой Падишах,
я был сейчас во всем не прав.
Я ухожу в свою обитель."-
ответил молодой правитель.
Он слез с коня, меч в руку взял
и в землю с силою вогнал.
"Я преклоняюсь пред тобой.
Отец мудрейший, мой герой.
Прости меня за все слова,
что я послал тебе тогда.
Ты прав, Галым, как солнца свет,
таким же мудрым был отец.
Чуть прах его не осквернил,
одним поступком я своим.
Благодарю тебя, учитель мой,
хочу, чтоб ты гордился мной.
Главу я пеплом посыпаю,
за то, что глупо поступаю.
Позволь мне, мудрый Галым-шах,
колени преклонить сейчас,
за то, что ты меня простил.
Я виноват во всем один."
"Да, юность не всегда права.
Я рад, что все мои слова
тебя во гневе охладили,
и дальше жить мы можем в мире.
Ты можешь очень мудрым стать,
если не будешь воевать.
Не стоит лесть в любую драку.
Узнай сначала - где же правда,
потом прими свое решенье,
за дело лишь давай отмщенье.
Не горячись по пустякам,
такой совет, Саид, я дам.
Сейчас, коль так захочешь ты,
в мои владения вступи,
зайди в мой дом, как друг семьи,
отведай праздничной еды."
"Благодарю, тебя мой Шах,
мне стыдно за свои дела.
В свои покои удаляюсь,
мне стыдно очень. В этом каюсь."
"Ну что ж. Коль так ты сам решил,
не смею я тебя винить.
Прощай, и помни, Саид-шах,
ты, как отец твой, друг и брат."
Гордясь собою, Галым-шах,
коня пришпорив, ускакал.

Вернулись вновь к своим делам.
Дорога к дому их вела.
И всю обратную дорогу
они болтали, как сороки.
Друг другу шутки говорили
и хохотали, что есть силы.
Их радость сильною была,
ведь миновала их война.
Проехав мост большой чрез реку,
решили, что в село заедут,
где родниковая вода
была целебна и чиста.
Не зря на длинный крюк такой,
они вернутся все домой,
с собой невесту привезя
и славно заживут тогда.
На повороте от реки
их остудил ребенка крик.
Они на детский зов помчались,
увидев, тоже испугались.
Девчушка, лет пяти от роду,
боролась за свою свободу.
Бежала в страхе, вся дрожа,
держа на привязи конька,
такого ж юного, худого,
за ними гнался зверь огромный.
Она в него землей бросала,
и жеребенка прикрывала,
бежала, истово крича,
порвалось платье у плеча.
Волк их уже почти догнал,
но не сумел, не добежал -
стрела его проткнула шкуру,
он повалился на бок сдуру,
перевернулся, снова встал,
но дальше уж бежать не стал.
Сраженный зверь на землю пал.
Сын Падишаха закричал.
Его конь резко встрепенулся,
отпрянул в сторону, споткнулся,
упал, поднялся и понес...
сын на земле лежал ничком.
Глава его была разбита,
кровь по виску стекала быстро.
Он умер, не успев понять,
как может быстро смерть принять,
что только что он спас ребенка,
ревущего от страха горько.
Убитый горем Галым-шах
стоял пред ним.
                В его глазах
тоска и боль слились в едино.
Он зарыдал, теряя силы.
Колени сами опустились
на землю, обнятую сыном.
Он сына тряс, взывая к Богу,
молил подняться, взять за повод,
его руками поднимая,
тянул к себе на грудь, рыдая.
Но сын на зов не отвечал.
Отряд притихший весь стоял.
Девчушка, все еще рыдая,
о страшном горе понимая,
вдруг к Падишаху подошла,
залепетала, как могла:
"О, мой великий Падишах,
прости меня, мой глупый страх.
Я очень сильно испугалась,
за жеребенка я боялась.
Вот прутик тонкий и тугой.
За глупый тот поступок мой
ты можешь выпороть меня,
ведь виновата в смерти я."
Шах отстранил ее слегка -
"Уйди дитя, твоя вина
здесь ни причем. Уйди пока.
Носилки надо бы сюда.
О, горе мне! Мой Бог, за что
ты отнял сына моего?
За что несу я эту плату?
Меня б ты лучше взял с отрядом.
Он молод был, силен, красив,
чист сердцем, многими любим!"

Дивчина, пятками сверкая,
помчалась в дом быстрее лани.
Она кричала, всех звала.
Сельчане охнули, когда
она о горе им сказала,
просила помощи, рыдала.
Носилки тут же снарядили,
большими шкурами накрыли,
Пришли с поклоном к Падишаху,
подняли тело.
               Тихим шагом
кортеж по улице идет,
за ним Галым коня ведет.
По всей дороге до дворца
народ скорбит, царя любя.
Сменяя на ходу другого,
несут носилки прямо к дому.

Всё завершилось чин по чину,
поминки справили по сыну.
Проходит время чередой,
но Падишах, совсем седой,
так не пришел в себя от горя,
его сразила злая доля.
Всё также правил он страной,
вершил текущий суд мирской,
блюдя традиции отцов,
глядя с тоскою на юнцов.
Любимый младший сын остался,
на этом Падишах держался.
Всю силу нежности, любви
тот получал за двух один.
Казалось, временами шах,
вдруг забывался, и в делах
отдохновенье находил,
вновь набирался свежих сил...
но это быстро проходило
и он ходил опять унылым.

Зимой, когда снега еще лежали,
при первых признаках капели,
(весна чуть раньше наступала)
не стало разом Галым-шаха.
Диван собрался на совет,
решали много важных дел,
правитель как-то разом сник,
главой на грудь свою поник,
лицо гримаса исказила,
побагровел, глаза застыли,
он стал на один бок клониться,
в щепоть сомкнулась вся десница.
Потом вдруг телом он обмяк,
всхрапнул, вдохнув последний раз.
Фархад к отцу прижался ухом,
хотел поднять, насильно тужась,
но старый мудрый Падишах
на смертном одре уж лежал.
Сын вновь на грудь отца упал
и как ребенок зарыдал.
Отца советник подошел,
Фархада прочь отводит он.

Дворец окутался печалью.
Диван молчит, упало знамя.
Во все концы страны большой
гонцы направлены с молвой.
В стране объявлен траур строгий,
вмиг опустели все дороги.
Ханум Биби, Фархада мать,
не в силах больше так страдать.
Сначала сына Бог прибрал,
потом супруга он забрал.
Они ушли из жизни рано...
Мулла читает по Корану.
Она с себя платок сняла,
власы распутала она,
сменила всю свою одежду,
вмиг потеряв на все надежду.
На сына больше не глядела,
как будто не было ей дела,
ни до него, ни до страны...
С ума сошла от той беды...
и по дворцу как тень бродила,
шепча, все что-то говорила.
Не ела больше, не пила,
ушедших все к себе звала.
Ханум то плакала навзрыд,
то затихала резко в миг,
то вдруг смеяться начинала...
и никого не узнавала...

Обряды все соблюдены.
В ушах звучат слова мольбы.
Но жизнь идет, дела не ждут,
и кто-то должен править тут.
Совет опять идет в Диване -
кто всей страною будет править?
Одни - за юного царя,
другие молвят на себя.
Приводят доводы свои,
считая, что они правы.
Фархад сидел и ждал в сторонке,
потом же молвил он негромко:
"Вот я всех слушал вас сейчас,
услышал доводы от вас.
Разумны многие из них,
но не согласен ни с одним.
Пусть мне еще не много лет,
пусть нужен часто мне совет...
Обоих нас отец учил,
он нам о многом говорил,
но брата нет, остался я,
а значит в том судьба моя.
Страной я буду править сам,
молясь всем праведным Богам.
Мудреют люди лишь с годами,
об этом знаете вы сами.
Ошибки в жизни неизбежны,
предотвратить их нужно прежде.
Но если ж я и ошибусь,
в своей вине, я повинюсь.
Чтобы ошибок было мало
нужны мне люди из Дивана.
Не все довольны будут мной,
я это вижу, не слепой.
Вражды ни с кем я не хочу.
Кто не доволен - пусть уйдут.
В укор не буду ставить я,
со мною будут лишь друзья.
Кто будет другом мне всегда,
подскажет мне сама судьба.
Одно скажу - мой друг не тот,
кто с лестью лезет прямо в рот.
Врагов средь вас я не хочу,
живите с миром, я прошу.
Сейчас прошу вас, разойдитесь
на завтра во дворец явитесь.
Всех завтра жду я в этом зале
как только солнце "пиком" встанет."

Он повернулся и пошел,
спиною чувствуя укор.
Холодный пот его прошиб,
а значит, снова жди беды.
Но он не будет отступать,
пора уж это всем понять.
Сейчас он выйдет в зимний сад
и долго будет размышлять.
Бродя один по саду долго,
он вспоминал былые годы.
Отца он нежно вспоминал,
с кем тот совет всегда держал,
кому вверял свои секреты,
и как давал другим советы.
Кого держал на расстояньи,
откуда черпал силы, знанья.
Потом зашел в библиотеку,
читал там свитки до рассвета.
Настало время для Дивана,
он в зал вошел совсем усталый.
Все разговоры прекратились,
и он увидел, как расселись
"соратники" в едином деле.
Сомненья тут же улетели.
Те, кого взял он на заметку,
сидели группой на кушетках.
"Ну что ж (поздравил он себя),
есть интуиция пока.
Не все, конечно, тут сидят,
кого хотел увидеть я."

Гремя кольчужными цепями,
вошел Саид. Все молча встали.
Поклон отвесили ему.
"К тебе приехал одному.
Но коль уж здесь Диван собрался,
совет послушай мудрых старцев.
Вот пред тобой Каир-ата,
пред ним открыты все врата.
Ни одному из падишахов
он не был другом или братом,
но слава добрая идет
о нем уже с давнишних пор.
Он всем правителям дает
совет, что пользу принесет.
А это - Исмаил-ата,
рад видеть вас я всех всегда.
Ум у него острей кинжала,
за ним идет былая слава.
Сумеет он смирить твой пыл,
когда ты в гневе можешь быть.
Отцы учились у него.
Поверь мне брат, я знаю то.
Недавно сам я то познал,
отпор достойный был мне дан.
Мне стыдно в том сейчас признаться.
Я помогу тебе подняться.
Отцов я клятву не нарушу.
Я предлагаю свою дружбу.
Хочу хоть в чем-то поддержать,
помочь страною управлять.
Ты очень юн еще пока,
а ноша эта нелегка.
Вот пред тобой мудрец седой
с такою пышной бородой,
его зовут Надир-ага,
он воевода был всегда.
В уменье мудро воевать
тебе такого не сыскать.
Вот казначей перед тобой,
он славен чистою рукой.
Прости, не знаю как зовут..."
(тому поклон отвесил тут)
"Склони же голову свою.
Я всем им славу воздаю!
Их рад всех видеть у себя,
но помощь тут тебе нужна.
Я удаляюсь, брат, к себе,
моя рука нужна стране.
Но помни, только позови -
стрелой примчусь я в тот же миг."
"Благодарю тебя, Саид,
запомню все, что говорил.
Тебя с поклоном отпуская,
в своей я дружбе заверяю."

Саид ушел. Все молча встали.
И тишина возникла в зале.
Потом Каир-ата сказал:
"Признаться, я не ожидал,
что он к тебе сейчас придет,
тебя здесь братом назовет.
Но познается друг в беде,
не знаешь, что найдешь и где.
Я рад, что он был здесь сейчас,
в такой тяжелый, трудный час.
Ты смело можешь положиться
на Саид-шаха, не стыдиться,
когда наступит трудный миг,
он многого уже достиг."
"Да, это верные слова,"-
сказал вслед Исмаил-ата, -
"Не раз я с ним беседу вел,
признаться - я им восхищен.
Средь вас он старше, это верно,
страною правит он не скверно,
умен, но также и горяч,
не раз пришлось его унять.
Последний раз он был не прав,
но твой отец ему сказал
такие умные слова,
какие б я не отыскал.
Отец твой мудрым был, сынок,
поэтому и процветал народ.
С отца бери пример всегда,
а юность - это не беда.
Ты сам вчера сказал слова,
что мудрость кроется в годах.
То правда. Сделан первый шаг.
Ты будешь славным, Падишах!"
"Благодарю вас, мудрецы.
Позвольте мне сейчас уйти.
Дела мне нужно завершить -
больную маму навестить.
Ее покинул разум светлый,
когда настало горе это.
Я вылечить ее хочу,
и к ней врача сейчас я жду."
С поклоном к старцам удалился.
Старейшины склонились низко.
Они не стали уходить.
Решили суд мирской вершить,
пока их юный Падишах
не станет сведущ в всех делах.

Вот год прошел. И худо-бедно
страною правит он с Советом.
Вершит текущие дела,
решает что за чем, когда.
Советы старцев помогают,
но он делами управляет.
И вот, в один из теплых дней
он вышел в сад после речей,
чтоб душу с сердцем примерить,
решенье верное найти.
И встретил там свою мечту,
что спала мирно в том саду.
Прошло не мало лет и дней,
но помнил Падишах о ней.
Все вспоминал ее глаза,
улыбку милого лица.
Все чаще думал он о ней,
хотел послать уже за ней,
но вот она сама пришла,
защиты требует она.
Хотя ни слова не сказала,
но раз уж здесь - уже не мало.
Он на нее смотрел и ждал,
когда пробудится она.
Потом решил вдруг удалиться.
Слуге велел в кустах укрыться
и неотступно наблюдать,
себя ничем не выдавать,
укрыть ее цветастым пледом
велел слуге он напоследок.

А сам сменил одежду он
на самый драный балахон.
Охране дал такой приказ -
следить за ней без свода глаз,
но так, чтоб ни одна душа
не попадалась на глаза.
Ему во всем доклад держать,
заговорит с кем - не мешать.
Задумал встретиться он с ней
за территорией своей.
Он тряпкой руку замотал,
чтоб перстень царский не мешал.
Пойдет он в город на базар,
посмотрит нынешний товар,
а как она только проснется
дать ей на милость что придется -
монеты, бусы иль еду,
пусть выбирает по нутру.
Затем спровадить за ворота
с великой лаской и заботой.
И никому не говорить,
пока он сам не повелит.

В Диван вернулся в странном виде,
чем старцев мудрых удивил он.
Им рассказал о деве той,
сказав о хитрости простой.
Просил совета дав, молчать
чтоб домочадцев не пугать.
(Мать понемногу поправлялась,
но временами забывалась.
Кто может знать как обернется
и чем событие икнется?)
Отец прилюдно клятву дал,
что будет с ними жить она.
Снохой ее хотел здесь видеть,
но не дожил, лежит в могиле.
Брат, что погиб уж больше года,
ей женихом не будет боле.
А он, с тех юных детских лет
жил с мыслью только лишь о ней.
Отцову клятву исполняя,
себя ничем не отягчая,
он в дом невесту приведет,
но нужен хитрый здесь подход.

Премудрый аксакал Надир,
Фархаду хитрость предложил:
"О, юной мудрости венец!
Прости за этот мой совет.
Но я тебе сейчас скажу
здесь то, о чем я так сужу:
во первых - тактика нужна,
хоть это мирные дела.
Любовь, бывает, только мнится,
зажглась - и тут же испарится.
В столь юном возрасте не диво,
любая кажется красивой,
когда внутри все естество
бурлит и мечется давно.
Когда любая красота
тебя собою в плен взяла,
то лучше все же убедиться,
что ты "цепями" не ошибся.
А во вторых скажу я так -
ты хоть и юн, но Падишах.
В твоем гареме ты найдешь
всё что ты хочешь и так ждешь.
Наложниц много у тебя,
там может быть твоя судьба."

Фархад ответил не стыдясь:
"Гарем не место для меня.
Он был для брата утешеньем,
прости Господь его мученья!
Я всех наложниц распустил,
всем мужа дал и наградил
шелками, бархатом и златом,
не оскудив казны подарком.
В кругу семьи я тех оставил,
кто захотел остаться с нами.
Уж к ним я точно не пойду,
скорее сам быстрей умру.
Я свой гарем не приобрел,
мечтая лишь о ней одной.
Хочу ее любить, лелеять,
и от нее хочу детей я."
 
Надир-ата сказал опять,
на посох свой облокотясь:
"Начни с нее гарем ты свой,
ее не делая женой.
Уверен будешь в своих чувствах -
женою сделаешь прилюдно.
Изменишь мнение свое -
она в гареме будет том.
Судьба изменчива порой,
не пожалеть бы о былом."

"Да, в чем-то я с тобой согласен.
Ход твоих мыслей мне уж ясен.
Но вот ведь здесь какая штука -
долг Падишаха - не докука.
Его не сбросишь со счетов,
коль слово дал, то будь готов...
Хоть слово дал не я - отец,
я буду рад одеть венец.
Сейчас пойду я в город сам,
хочу ее поймать я там.
Я изменился с детских лет,
да и как нищий я одет.
Хочу я все о ней узнать,
и про отца пораспознать.
Пред ним я долг имею свой -
ему обязан я судьбой.
Он жизнь мне спас, когда меня
в кустах ужалила змея.
Мне Галым-шах о том сказал,
хотя и сам я это знал.
Я помню как ее отец
лечил меня, хоть был малец.
И если б не его знахарство,
меня бы не было на царстве.
Отцову клятву я исполню,
уменьшив этим чувство долга."

"Тогда иди смелей, Фахад!" -
сказал ему Надир-ата.-
"Но будь предельно осторожен.
Ты изменил свой вид. Возможно,
что стража может не узнать,
что перед ними государь.
Тебя, в таком ином обличьи
они прогонят с рынка лично.
Я прослежу за этим сам,
твои приметы им я дам.
Чалму одень по проще тоже,
чтоб на простого был похожий,
а то сейчас твой вид смешон,
простой халат - в чалме перо,
одень чувяки ты другие,
твои-то золотом витые,
штаны смени, одень из хлопка -
в шелках не ходят средь народа.
Шелка и злато носит знать,
ты должен это понимать.
Что перстень тканью замотал,
то это видно даже так.
Печатью внутрь поверни,
чтоб грани были не видны.
Старайся в кулаке держать,
чтобы ее не потерять.
Тебе я спутника назначу,
чтоб он хранил твою удачу.
Он только что ко мне пришел
и наш он слышал разговор.
Его пока ты не заметил,
он здесь сюрприз готовил этим,
но раз так вышло... Выходи."

Саид вдруг вышел из тени.
Колонна шаха закрывала,
в своей тени его скрывала.
Саид объятия раскрыл,
и в них Фархада заключил.
"Прости меня, мой друг и брат.
Хотел тебя увидеть я.
Приехал просто навестить,
неделю в доме погостить.
Прогонишь - я не рассержусь,
пойму, к себе домой вернусь.
Остаться разрешишь - тогда
готов во всем помочь всегда.
Когда вошел я в этот зал,
ты вышел в этот дивный сад.
Я подождал тебя немного,
и в сад пошел твой дорогой.
Тебя я с нею увидал,
признаться - сам не ожидал,
что столь чудесная краса
сразила разом все сердца.
Своею красотой она
меня свалила наповал.
Хотел тебя окликнуть я,
потом подумал - нет, нельзя
тебя тревожить в этот миг,
твой лик об этом говорил.
Я вновь вернулся в этот зал
и за колонной этой встал,
с Надир-атой мы говорили,
вопросов много разрешили,
пока дождался я тебя.
Весь разговор услышал я.
И вот что я тебе скажу,
я поддержу твою игру.
Хотя не понимаю я, -
она пришла к тебе сама,
еще не ведая о том,
она нашла сама твой дом.
Так вызови ее к себе,
и пусть расскажет все тебе.
Все то же самое услышишь,
не делая движений лишних?!"

"Ты сотню раз прав, Саид-шах.
Она пришла ко мне сама.
Но... к падишаху, не ко мне,
и всю ли правду скажет мне?
Простому парню из народа
она поведает о многом.
Спрошу я тайно о себе,
что молвит мне она о мне?
Пойду я в город лишь один,
ты пока здесь побудь один."

"Э-э, нет, мой друг! Уже тебя
не отпущу я просто так.
Совет мудрейшего прими,
меня с собою ты возьми.
Представься ты моим слугой,
одень наряд попроще свой,
чтоб соответствовал он стати
слуге, живущему у знати.
Пред ней не стыдно показаться,
чтобы слугой моим казаться,
но и с простым простолюдином
тебя не спутают на рынке.
Ведь не секрет, что бедняков
на рынке гонят как котов.
Случайно могут покалечить -
ударить палкой, изувечить.
Простолюдин не платит златом,
динар такому будет благом.
Так что, со мной ты не рядись,
и в путь скорее снарядись."

Фархад ушел в свои покои.
Саид-паша поел с дороги.
Испив вина они пошли,
Саид-паша шел впереди.
Фархад за ним на отдаленьи,
отдав пред этим повеленья.
Два стража за Фарходом шли,
свой разговор они вели.
К ним часто стража подходила
и что-то тихо говорила.
Те, в свою очередь, Фархаду
доклад держали без обмана.

Прошлись по городским базарам,
и задержались у духана,
где обнаружили ее,
смотрящей с жадностью на всё.
Блестели ярко украшенья,
лежали ткани, ожерелья,
продукты полки заполняли,
к себе клиентов привлекали.
Духанщик на нее глядел,
брезгливо мордою вертел.
Хотел ее прогнать он прочь.
Фархад решил ей тут помочь.
К Саиду громко обратился:
"Мой господин (склонился низко),
позволь немного мне отстать,
я кое-что хочу здесь взять.
Тебя потом я догоню..."
Саид сказал: "Не тороплю.
Сегодня мы дела свершили,
и ты не нужен мне отныне.
Свободно можешь ты ходить,
пока побуду я один.
Понадобишься снова мне,
я стражника пришлю к тебе.
Пока же вволю отдыхай,
меня от дум не отвлекай."
Саид ушел, забрав охрану,
все шло удачно и по плану.

Фархад в духан тогда зашел,
сказав хозяину:
                "Нашел
я здесь товар себе по нраву,
по чем отдашь ты мне товары?
Сколь много спросишь ты с меня,
какая здесь на всё цена?"
Духанщик сразу оживился,
он весь в любезность превратился.
Стал цену быстро называть,
желая весь товар продать.
Фархад смотрел и усмехался,
как быстро тот преображался,
мечтая весь товар свой сбыть,
барыш при этом подводить.
Фархад скривился от презренья,
уж очень прытким было рвенье,
и он духанщику сказал:
"Цены не стоит твой товар.
Намного ниже вся цена
должна быть при таком духане,
двойной ценой ты дуришь, парень.
Вот ожерелье из стекла,
один дирхем ему цена,
но не серебряный, а медный,
скажу тебе я откровенно.
Я за один златой динар
готов скупить весь твой товар."
Духанщик, лебезя пред ним,
стал Падишаху говорить:
"Ты прав, мой юный господин.
Но так живу не я один.
Так уж сложились все дела.
Сейчас не те уж времена.
При Галым-шахе лучше жили,
теперь налоги стали выше.
Товары все в цене взлетели.
Свои концы свожу я еле-еле.
Сейчас правитель молодой,
наверно черствый он душой.
И весь товар, что пред тобой,
мне обошелся - ой-ё-ёй!
Пятьсот динаров я отдал,
за этот бросовый товар.
Мне нужно деньги оправдать,
чтобы другой себе набрать.
Плюс нужно деньги на развитье,
налоги, да семью кормить мне.
Сын подрастает у меня,
калым готовить буду я.
Приданое для дочерей,
подарки нужно делать мне.
Я цену в двое лишь поднял,
такая жизнь теперь пошла.
У падишаха казначей
дал указание для всех -
налог повысить на доход,
таков теперь судьбы итог.
Так будешь брать ты мой товар
по ценам, что теперь стоят?"

Фархад, от гнева пламенея,
чуть не раскрылся, весь бледнея.
Он выбрал бусы и платок,
красивой ткани взял кусок,
духанщику отдал динар,
при этом так тому сказав:
"Возьму пока товар я этот,
хочу я здесь еды отведать.
Ты приготовь мне что поесть,
я в чайхане побуду здесь."
Он вышел из духана злой.
(Так вот он здесь для всех какой?!)
Потом к девице подошел
и с ней он начал разговор:

"О, луноликая краса!
Дай разглядеть твои глаза...
Прошу тебя об одолженьи -
ты посиди со мною вместе.
Сядь, отдохни в тени немного,
поешь пред дальнею дорогой,
вкуси устами виноград...
Зачем пришла ты в этот град?
Куда лежит твоя дорога?
Испей вина еще немного.
Что ж на меня ты не глядишь?
Иль оскорбил тебя мой вид?
И почему, ответь мне смело,
чадру печальную одела?"
"Судьба моя вела меня.
И в этот город привела.
Искала я себе подмогу.
Нужду терплю я очень долго.
Я не могу ни пить, ни есть,
пока не будет правой месть.
Пришла я в город с намереньем,
отца вернуть из заточенья.
Меня зовут Гюзель, и я
младшая дочка у отца.
У нас в горах есть родники,
стекают в реки все они.
И лишь один родник средь них
целебной силою налит.
Когда-то, много лет назад
его отец в горах сыскал,
он тек по нашему ущелью,
отец водой поил селенья.
Айхан-ата лечил людей,
в лихие годы, каждый день.
Их хвори быстро проходили,
попив воды целебной силы.
Сам Падишах ту воду пил,
когда в селеньи нашем был.
Галым-паша прислал наиба,
наверно так уж надо было.
Он был к народу нетерпим,
все время всех гонял и бил.
Довел свой край до нищеты.
Смотри во что одеты мы.
Всего нам в жизни доставало,
пока наиба не бывало.
Он, по веленью Галым-шаха,
слать должен был ту воду шаху.
Пока не знал он свойств воды,
народ не очень знал нужды.
И вот однажды тот наиб
был очень болен, чахлый вид
его так сильно напугал,
и он отца к себе позвал.
Воды попив, стал поправляться,
стал у отца он домогаться
секрета, где родник течет,
но ничего узнать не смог.
За ним устроил тайно слежку,
и место стало то известно.
Наиб об этом всем сказал,
к своим рукам исток прибрал.
Приставил стражу к роднику,
чтоб не досталась никому.
Бей стал за воду деньги брать,
и люди стали умирать -
воды несчастным не хватало,
ведь денег у народа мало.
Тогда отец мой взял кирку,
пошел к святому роднику,
дождался смены караула
(те заступали только утром),
и ночью, сотворя молитву,
киркой засыпал его быстро.
Родник в том месте прекратился,
но в другом месте проявился -
там, где ни днем его ни ночью
не отыскать глазам воочью -
среди расщелины скалы,
меж двух кустарников больших.
Бей стражу с родника убрал,
подумал, что исток пропал.
Он запретил селеньям всем
брать воду с родников совсем.
Создал он конные отряды,
чтобы следить за этим рьяно,
виновников, если поймают,
порол, на возраст не взирая.
Заставил воду брать с колодца,
который впитывал болотце.
Но мало кто ту воду брал,
сгнила в колодце вся вода.
Доходы бея стали падать,
кому ж охота пить ту падаль?
А мой отец, тайком от слуг
лечил людей от всех недуг.
Прознав про то бей обозлился,
арестовал отца, потом грозился,
что страшной смертью покарает,
того, кто воду разливает.
Мой дядя, младший брат отца,
решил продолжить путь отца.
Бей ничего не понимал,
отца он пыткой измотал,
чтоб он поведал про источник,
назвал ему то место точно.
Не знаю, жив ли мой отец,
но я ушла из этих мест,
чтоб к Падишаху обратиться,
ведь долг же может оплатиться.
Отец когда-то спас его,
быть может помнит он добро."

Фархад сидел, нахмурив брови.
Вот, что с народом происходит?!
Отец скончался, брат погиб,
а он судьбу во всем корит?!
Хорош правитель у народа,
который слепнет к их невзгодам!
Он поднялся, позвал слугу,
и расплатился за еду.
Потом поднял Гюзель, сказав:
"Есть у меня в глазах слеза.
Такое горе не посильно,
снесть одному - не хватит силы.
Мой господин - друг Падишаха,
отправит бея он на плаху,
коль все расскажем мы ему -
тогда тебе я помогу.
Но чтоб тебя он мог заметить,
возьми подарки мои эти,
и денег этих вот возьми,
чтоб приобресть приличный вид.
Я завтра снова буду здесь,
ты приходи сюда поесть.
Коль хочешь ты отца спасти,
сюда пораньше приходи."

Фархад ушел, оставив деву,
вернулся в дом от гнева белый.
Созвал Диван он срочно тут же,
Саид-шах был, конечно, тоже.
Спросил он казначея строго:
"Кто дал тебе такое право,
налог повысить без Дивана?
Об этом мы не говорили.
Народ беднее стал уж ныне.
Так обдирая всех людей
казна беднеет каждый день.
Кто дань СЕЙЧАС платить не может
богатым ЗАВТРА быть не может.
Чтобы казну страны поднять,
торговлю надо развивать.
Торговля без ремесел - ноль,
ремесла - это наш оплот.
Лишь с производством ремесла
казна пополнится тогда.
Ты, казначей, мне дай ответ,
каких товаров у нас нет.
По завершении доклада
узнаем мы, что делать надо.
Другой вопрос еще томит..."
(здесь про Гюзель он говорит)
Старейшины ему внимали
и молча головой качали.
Надир-ата сказал неспешно:
"Печально слышать, если честно.
Он был когда-то славный воин,
и уважения достоин.
В походах были мы не раз,
там тоже он лечил всех нас.
Айхана знаю я давно,
спешу замолвить за него.
Наместника сюда позвать,
чтобы ответ он мог держать.
Я думаю, что все согласны -
такого не должно быть в царстве.
С народом строго надо быть,
но не жестокость разводить.
Позволь, достойный Падишах,
отправить мне туда отряд.
Айхана вызволят они,
коли позволил Бог дожить,
а нет - его они схоронят
с почетом пышным при народе.
Наместника в цепях доставят
и на колени здесь поставят.
Родню его прогонят прочь,
никто не сможет им помочь."
Все, кто был в этом зале,
согласно, дружно закивали.
"Пошли отряд сейчас же ты,
минуты каждые важны.
Письмо сейчас составлю срочно,
на этом ставим пока точку."
Саид-шах выступил вперед
и молвил всем, скрививши рот:
"Фархад, во имя нашей дружбы,
прошу тебя меня послушать.
Ее сюда ты приведи
и здесь с отрядом меня жди.
Я лично сам отряд возглавлю
и подлеца сюда доставлю.
Айхана, если жив еще,
то тоже привезу его.
Пойду распоряженья дам,
ты же  - письмо со мной отправь."
Все разошлись, Фархад остался.
С письмом не долго колебался.
Печатью грамоту скрепив,
к Саиду с ней уже спешит.

В селенье горное въезжая,
Саид с досадой замечает,
что не курится дым тандырный,
нигде скота вокруг не видно,
поля запущены давно,
людей не видно никого.
И лишь у стен одной хибары
(и то навряд-ли так назвал бы)
сидит старушка в платье рваном,
суры читает из Корана.
Он к ней тихонько подъезжает
и с уваженьем воспрашает:
"Привет тебе, седая мать.
Хочу я правду услыхать -
о том, что здесь в селе творится,
могу ли я воды напиться?"
"Сойди с коня, мой господин,
прости мне всех моих годин.
Я так слаба, что не могу
сама держаться на ходу.
Я рада бы тебе помочь..."
Она зовет на помощь дочь.
Та, тихо двери открывая,
глаза до долу опуская,
несет Саиду чуть воды,
глоточка два, от силы три.
"Прости нас, милый господин,
не можем больше поднести.
Всю воду хан себе забрал,
ее мы покупаем там.
Беднеем мы день ото дня.
Давно не политы поля,
ведь без воды поля пусты,
у нас нет денег для воды.
Тайком мы ходим к родникам,
их стража тоже ходит там.
Кого поймают - всех секут,
и у реки нас всех пасут.
Пьем дождевую воду мы,
когда идут у нас дожди.
Тогда, что есть, мы выставляем
водой живою наполняем.
Давно дождей мы не видали,
уже всю воду исчерпали."
"Спасибо, добрая душа,
что воду всю мне отдала.
Теперь не бойся ничего,
он всё получит за своё.
Эй, четверо ко мне сюда!
Скачите быстро по горам,
всю стражу к бею направляйте,
и воду людям доставляйте.
Они ослаблены уже.
Пока побудьте вы в селе.
Следите строго за порядком
(на случай, если будут драки),
а в остальное не встревайте,
во всем сельчанам помогайте.
Я снова скоро буду здесь
и принесу другую весть."

Саид отряд возглавил снова,
и понесла его дорога
к роскошным, пышным деревам,
что окружают бейский сад.
Он в дом наместника въезжает,
его призвать повелевает.
Слуга поспешно удалился,
пока Саид с коня спустился.
Наместник, важно выступая,
с улыбкой хитрой восклицает:
"О, Саид-шах, какой судьбой
ты посетить решил мой дом?!
Скорее в дом ты проходи,
тебя увидеть рады мы."
И лебезя перед Саидом,
его спросил с трусливым видом:
"Ты просто мимо проезжал
иль Падишах тебя позвал?"
Саид-Шах, гордо восседая,
сказал нукеру, весь сияя:
"Нет, ты ошибся, не меня,
он срочно ждет к себе ТЕБЯ!
Он слышал много о тебе,
и вот послал меня к тебе,
чтоб я тебя к нему привез,
есть у него к тебе вопрос.
И хочет он его задать,
чтобы страною управлять.
Свой край ты строго охраняешь,
свои порядки соблюдаешь,
добра скопил порядком ты,
твоя казна полней чем ты."
"О, я секретов не имею,
и краем правлю как умею.
Коль нужен мой совет ему,
к нему немедля поспешу"
"А много ль у тебя солдат,
что в услужении стоят?"
"Всего лишь десять человек,
я не паша - всего лишь бей."
"А много ль узников томится
в застенках у твоей темницы?"
"Пока один, и тот - старик,
смутьян отъявленный, бандит."
"Хочу я на него взглянуть,
чем провинился этот плут?"
"Так... бунт поднять хотел,
в застенках тут же присмирел..."
"Ты отведи меня к нему,
один вопрос задам ему."
"О, что ты, славный Саид-шах!
Там очень сыро, жуткий смрад,
достойно ль будет тебе там
с ним говорить по пустякам?"
"Тогда веди его сюда,
я здесь вопрос ему задам."
Наместник сник, но повинился,
прислуге он распорядился:
"Сюда смутьяна приведите,
в порядок прежде привидите."
А между тем, Саид-паша
сидел и думал о делах.
Уж час в раздумиях прошел,
а узника не видел он.
Наместник крутится ужом,
без умолку болтает он,
чтоб гостя своего развлечь,
узнать, о чем пойдет здесь речь.
И вот приводят старика.
Он тощ, как древняя клюка.
Одежда на плечах висит,
плетется из последних сил.
Саид-паша глядит сердито -
все тело старика избито,
истерты руки от оков,
босым идет, без башмаков.
Спросил Саид у старика:
"Как называть тебя, ага?"
Услышал слабый тихий голос:
"Айханом (молвил он с поклоном)."
"Есть дети у тебя, Айхан?"
"Осталась дочь, великий хан."
"Как имя дочери твоей?"
"Зовут красавицу Гюзель."
"За что посажен ты в темницу?"
"Я водонос - в том провинился."
"Неправда это, он всё лжет!
Он к бунту поднимал народ!" -
наместник в разговор встревает -
"Он доброты не понимает."
Саид, наиба перебил:
"Я разберусь со всем один.
Да, это тот, кто нужен мне.
Все вместе едем во дворец.
Эй, люди! Кто стоит у двери?!
Коней седлать велю немедля.
С богатой сбруей и простой,
и воду дайте нам с собой!
Смутьяна подкормить немного,
нам предстоит сейчас дорога.
в дорогу дайте нам еды,
нам надо до заката быть."

Тем временем, Фархад идет
к духану, где девица ждет.
На ней наряд из новой ткани -
чадра с цветными кружевами.
Глаза подкрашены сурьмой...
Чувяки - с пестрою каймой.
У чайханы она сидит,
в волненьи косу теребит -
на пальчик быстро намотает,
потом обратно отпускает.
Он загляделся на нее,
заныло сердце у него.
Подходит он к ней не спеша,
и говорит ей, чуть дыша:
"Гюзель, приветствую тебя,
идем со мной, уже пора.
Хозяин ждет нас на прием,
явив участие свое.
С тобой он встретиться готов,
и к Падишаху приведет.
Ему всю правду ты расскажешь,
соврешь - сама себя накажешь.
Тебя к нему я проведу,
возможно, к счастью твоему."
По тихим улицам, по граду
Фархад ведет свою отраду.
И вот, пред стенами дворца
Гюзель ему сказала так:
"Позволь мне молвить, господин.
Я не могу туда войти.
Ворота стража охраняет.
Меня всю страхом обнимает.
Когда сюда пришла, во град,
темнел уже к ночи закат.
Мне нужно было где-то спать,
ночлег я стала здесь искать.
Но в тех местах, где есть ночлег,
кров предоставят за дирхем.
Мой кошелек уже давно
монеты звон забыл. И вот,
я стала по дворам ходить -
молила на ночь запустить.
Меня, конечно, прогоняли,
я здесь чужак, меня не знали.
Логично было не пустить,
осталось Бога мне просить.
И вот, бродя в ночи устало,
ворота эти увидала.
Ворота были приоткрыты,
наверно стражники забыли
их запереть, или проверить,
и я проникла в сад как пери.
Тайком сюда я пробралась,
и у кустов я улеглась,
чтоб отдохнуть с пути немного,
тяжелой выдалась дорога.
Изюм последний я доела,
в кустах уснула тут же, следом.
Но утром, пробудясь от сна,
укрыта пледом я была.
Меня здесь явно увидали,
но почему-то не прогнали.
К тому же, возле головы
еду оставили они.
Затем ко мне явился страж,
и целых две монеты дал,
сказав при этом, чтоб сама
из сада вышла тихо я.
Он мне еще при этом дал
чадру, с которой я ушла.
Она сейчас в моей суме,
могу отдать ее тебе.
Она красива и богата,
носить такую - мне награда,
но положение мое
не позволяет сделать то.
Мне страшно в сей дворец входить,
вдруг меня могут здесь казнить?
Ведь я нарушила закон,
проникнув тайно в этот дом.
Ко мне и так были добры,
вольно ж еще искать беды?!
Прости, туда я не пойду,
я здесь в воротах подожду.
Ты господину доложи,
об этом тоже расскажи.
Мне совестно сейчас признать,
что в сад проникла я как тать."
"Идем, и не о чем не бойся,
мой господин ждет тебя в гости.
И это он велел тебя
не трогать, пока ты спала.
Смелей шагай через порог,
не забывай - тебя он ждет."
Фархад ее за руку взял,
и в сад повел, где был фонтан.
У входа стражу дал он знак,
мол, Падишаха не узнал -
к устам он палец приложил
и к месту взглядом пригвоздил.
И стражник, что стоял в воротах,
всё понял сразу, без вопросов,
вперед шаг сделал, как должно,
наискось выставив копье,
спросил у них, нахмурив брови:
"Кто и зачем сюда идете?"
Фархад ответил, наклонясь:
"Здесь господин мой. Не таясь
идем к нему с своим вопросом,
он ждет нас. Падишаха гость он.
Его зовут Саид-паша,
он нам велел прийти сюда."
Страж отошел в сторонку снова,
их пропуская в сад огромный.
И вот Фархад ее подводит
к фонтану, в сторону отходит
и говорит:
           "Побудь пока
ты у фонтана, а вода
пусть успокоит твои чувства,
я доложусь и нас пропустят.
Гюзель, не бойся ничего,
тебя не тронет здесь никто."
Он удалился, торопясь,
чтоб маскировку поменять.

Гюзель присела у фонтана,
вода в нем весело играла,
она рукой воды коснулась,
в воспоминанья окунулась.
Фонтана брызги разлетались,
ее одежды не касались.
Прохладный, легкий ветерок
касался нежно ее ног.
Он, как бы, обдувал слегка
ласкал, как нежная рука.
Она сидела, плеск воды
в душе рождал свои мечты.
Лицо отца пред ней всплывало,
и детство, юность вспоминала.
Как мирно жили всем селом,
и как беда пришла в их дом.
Из глаз слезинки покатились,
воспоминанья прекратились.
Она вдруг голос услыхала,
глаза испуганно подняла
(что на воду пока глядели),
и страхи снова ввысь взлетели.
Гюзель так быстро оглянулась,
что чуть в фонтан не окунулась.
Пред нею женщина стояла,
чадра лицо ее скрывала.
Гюзель позвали во дворец,
так передал ей сей гонец.
Гюзель поправила чадру,
заторопилась ко двору.
Идя вслед за служанкой споро,
дверей дворца достигли скоро.
Потом вошли в широкий зал,
где воссидал уже Диван.
Шесть старцев на скамьях сидели
и на нее в упор глядели.
Она им низко поклонилась,
и на колени опустилась.
После минутного молчанья,
один спросил ее признанья -
что приключилось, где, когда,
и в чем была ее нужда.
Она, испуганно дрожа,
всё рассказала, чуть дыша.
Просила помощи Дивана,
клянясь о правде у Корана.
Словам ее старцы внимали,
главами горестно качали,
потом велели отойти,
чтоб совещание вести.
Гюзель в соронку отошла,
присела поодаль она.
Она слов старцев не слыхала,
от страха сердце замирало.
Чуть успокоившись, она
зал огладела, как могла.
И взору девушки предстало
богатсво зала, где стояла:
Колонны, витые резьбой,
стремились ввысь, даря покой.
Цветной узор украсил стены,
повсюду были гобелены,
ковры орнаментом блистали,
скамьи стояли меж столбами.
Вплетенье позолоты всюду
всему давало признак чуда.
Аркады дивной красоты
соединяли все столбы.

Фархада не было на месте -
он ожидал приятной вести.
Не долго длилось ожиданье,
и он вошел в зал совещанья.
С ним в зал вошел Саид-паша,
ведя под руку старика.
Гюзель отца узнала сразу,
слеза скатилася из глазу.
Она привстала, поправляясь,
не мало чуду удивляясь.
Фархад, что с нею говорил,
имел теперь не тот уж вид.
На нем была не та одежда,
в которой был одет он прежде.
Он явно был главнее всех -
на трон пустующий он сел.
Так значит он есть Падишах!
И он ей слова ни сказал...
Теперь понятно стало ей,
кто говорил с ней столько дней,
кому обязана участьем,
и кто прервал ее несчастья.
Саид-паша привел наиба,
который вид держал наивный.
Наместник в пол уткнулся носом,
решив начать доклад с доноса.
Себя обиженным считал он,
возмездия за то искал он.
Но Саид-шах сам начал речь,
не дав тому уста разверзть:
"О, справедливый Падишах!
Вот тот подлец, что всем мешал.
(Наиб подумал на Айхана,
как ошибался же он, право!)
Довел свой край до нищеты,
а сам не знал ни в чем нужды.
Виной всему - наиба жадность,
к народу мерзостная хладность.
Я сам там лично всё узрел,
людское горе правит всем.
Он воду продавал народу,
без денег не давал он воду.
К текущим местным родникам
приставил он охрану там.
Кто за водой туда пойдет,
тех ловит и нещадно бьет.
У речки тоже стража бродит,
к ней за водой никто не ходит.
Вся стража у него с конями,
которых у людей отняли.
Поля стоят давно пустые,
полива нет, там вид пустыни.
А без воды нет урожая,
дожди лишь землю орошают.
Но, сам ты знаешь, что дожди
с небес идут не во все дни.
В селеньях воду собирают,
и той водой себя питают.
Скота нигде я не видал,
наверно он весь вымер там.
Одежда - чистые лохмотья,
что носят все не по погоде.
Не могут дырья тело греть,
и то - от тела только тень.
Ты на Айхана посмотри -
он тощий стал, как две клюки.
Зато наместник в полном теле,
жирком заплыл, что ходит еле.
Айхана он бандитом мнит,
за то, что воду всем носил.
Вот. Всё тебе я рассказал,
теперь прими решенье сам."
Наиб от слов Саида сжался,
хотя от них он отрекался.
Рукой слова все отметал,
но Падишах при всех сказал:
"Спасибо, славный Саид-шах,
за то, что правду мне сказал.
Ты подтвердил ее слова
(здесь на Гюзель он указал).
Пойди сюда, краса-девица,
не бойся, право, ты не птица.
Вот твой отец перед тобой,
его сейчас возьми с собой
и в дом гостинный вы ступайте,
но никуда не уезжайте.
За вами скоро я пришлю,
как это дело я решу."
Гюзель отца взяла под руку
и повела его оттуда.
Когда за ними дверь закрылась,
Фархад явил всем свою "милость".
Велел: "С наиба снять одежду,
и при народе сечь безбрежно
на площади сто раз кнутом,
и отобрать у него дом,
добро, что нажил, отобрать
и в тех селениях раздать.
Айхана сделать там главою,
следить за местною водою,
чтоб на полях была вода
и у людей была б всегда.
Семью наиба разогнать,
пустить по свету жизнь искать.
Наиба, сразу после порки
на лошадь посадить, да зорко
следить, за тем, чтоб без седла
и без попоны чтоб была.
А еще лучше - на ослицу,
да задом-наперед, пусть мчится,
куда глаза у той глядят,
его к ослице привязать.
Я Вас, мудрейшие, прошу
явиться завтра поутру,
чтоб проследить за исполненьем
сего моего порученья.
Потом к Айхану Вы идите,
о повеленьи доложите.
И прежде, чем он нас покинет,
я их хочу в сём зале видеть.
Гюзель намерен я забрать,
женой своей при всех назвать.
Мы свадьбу справим тут же после,
Муллу просить я буду в гости.
Тебя, мой друг, Саид-паша,
на свадьбе должен видеть я."
Он встал. За ним все встали тоже.
Все разошлись...
             И мы все тоже,
пойдем сейчас к своим делам...
На этом кончен наш рассказ.



19.02.2016