Под двадцать

Гарри где-то под двадцать, может на пару лет больше, он безуспешный актёр и убогий художник, судьба для него это дикий и голодный коршун, к жизни уже слишком поздно ложить подорожник.

Если быть с вами уж честным - Гарри по сути слепой, фашизм и ташизм для него – всё одна лабуда, ему бы уж кончить художку да выйти в запой, однако ему по душе с беднотой чехарда.

Гарри не воет, не ноет, слова не скажет против, с виду ему всё нормально и к жизни пригоден, он аккуратен, как леди, вроде бы беззаботен, плащ пусть оборван, но куплен за пару лишь сотен, в кармане его так удобно носить сигареты, и если коробит уж сильно, то выкурит три, чтобы дымком не пропахнуть – с лимоном конфеты, на деле, однако же, дым пропитался в штаны.

Он любит котов и картины, и чай с бергамотом, любит ходить в галереи и с дыркой в кармане, у девушек – красные юбки, большие ботфорты, думает чаще, чем надо – куда уж банальней? И априори у девушек бант, красные юбки, в крахмале лилейная стойка-воротничок, и взгляд неукоснительно смелый, но всё же хрупкий, нуарность такую одобрил бы даже Хичкок.

Он бы зачахнул картиной в чьей-либо студии, забытым портретом вселился бы где-нибудь в Польше, только б не помнил глаза эти цвета бургунди.

Гарри где-то под двадцать, может быть – точно – уж больше.