Плод счастливой любви

Этот немногочисленный, но известный дворянский род дал России ученых и министров. В роду Алексея Бобринского были члены Государственного Совета, Думы, немало общественных деятелей. Большую память о себе оставил сын Алексея Григорьевича, Алексей. Он занимался коммерческой деятельностью, в селах установил самоуправление среди крестьянства, являлся инициатором создания железных дорог в России. Его сын Владимир работал в Министерстве путей сообщения.
Правнук Алексея Григорьевича Бобринского, Владимир Алексеевич, был последним хозяином усадьбы в Бобриках. Он долгие годы возглавлял земство Богородицкой волости. Потомки Алексея Григорьевича Бобринского породнились с известными дворянскими семьями. Среди них Раевские, Шереметевы, Хомяковы, Львовы, Долгорукие, Горчаковы, Трубецкие. В 1917 году многие близкие и дальние родственники Алексея Григорьевича Бобринского покинули Россию. В наши дни каждые пять лет они собираются в знаменитом дворце графа Бобринского…
А чем был знаменит основатель рода Бобринских?

Весной 1762 года императрица Екатерина Вторая должна была родить своего третьего ребенка. На сей раз уже не было в живых императрицы Елизаветы, которой было безразлично, от кого рожает невестка, лишь бы род Романовых не пресекся. Императором стал племянник Елизаветы – Петр, который вообще относился к навязанной ему тетушкой супруге, мягко говоря, прохладно, а с годами эта прохлада перешла в неприкрытую ненависть.
Незадолго до смерти императрицы Елизаветы Петр  чрезвычайно увлекся фрейлиной своей супруги  Елизаветой Романовной Воронцовой, племянницей канцлера Воронцова и сестрой княгини Дашковой. Выбор наследника (а в скором времени – императора) вызывал оторопь и недоумение у всех без исключения придворных.
Даже дипломаты были единодушны в оценке новой пассии императора:
 «Ума в ней ни грана. Трудно представить женщину безобразнее ее, похожа она на трактирную служанку».
Еще резче высказывался другой дипломат:
«Бранится она как солдат, косоглаза, а при разговоре изо рта ее летит слюна и исходит зловонье».
Ходили слухи о том, что она регулярно напивается с Петром до бесчувствия, а порой дело доходит даже до рукоприкладства с обеих сторон. Французский посланник Брейтель сообщал в Версаль, что Елизавета Воронцова объявлена первой фавориткой и «что многие полагают, что если у любовницы родится мальчик, император провозгласит ее женой, а мальчика сделает наследником».
Во все времена поразительно народное восприятие власти. Народ, крайне редко лицезревший своих государей, всегда точно знал, что происходит при дворе и по дворце, и, исходя из этих знаний, определял свои симпатии и антипатии. Обычно симпатии оказываются на стороне двух типов сильных мира сего: тиранам и страдальцам.
В краткое царствование Петра III такой страдалицей в глазах народа стала императрица Екатерина. Появилась и стала очень популярной песня о печальной судьбе брошенной жены-императрицы. Она начиналась словами:
« Мимо рощи шла одиниоханька, одиниоханька, маладехонька.
Никого в рощи не боялася я, ни вора, ни разбойиичка, ни сера волка — зверя лютова,
Я боялася друга милова, своево мужа законнова,
Что гуляет мой сердешный друг в зеленом саду, в полусадничке,
Ни с князьями, мой друг, ни с боярами, ни с дворцовыми генералами,
Что гуляет мой сердешной друг со любимою своею фрейлиной, с Лизаветою Воронцовою,
Он и водит за праву руку, они думают крепку думушку, крепку думушку, за единое,
Что не так у них дума зделалась, что хотят они меня срубить, сгубить…»
(Позже, в 1764 году, по указу Екатерины II генерал-прокурор А. А. Вяземский песня была запрещена).
Положение Екатерины весной 1762 года было весьма близким к изложенному в песне, то есть отчаянным. Ходили упорные слухи о намерении государя развестись с женой. В Шлиссельбургской крепости готовили тюремные покои для ее заточения. При этом император обращался с женой демонстративно грубо.
«Императрица находится в тяжелом положении. Ее третируют с подчеркнутым презрением, — писал французский посол. — Она с трудом сносит обхождение императора и высокомерие госпожи Воронцовой. Зная, что императрица — человек мужественный и сильный, я полагаю, что рано или поздно она примет смелое решение. Мне известно, что друзья стараются ее утешить, многие из них готовы рисковать головой ради нее, если она потребует».
Воронцова всегда была рядом с Петром, и, как доносили в свои столицы иностранные дипломаты, император заставил супругу наградить свою Лизавету женским орденом Святой Екатерины, на что имели право только женщины царского семейства. Для Екатерины же оказаться в тюрьме или монастыре, было немыслимо, и она была готова помощь своих сторонников и друзей, но…
Ни о каких интимных отношений между Петром и Екатериной теперь и речи быть не могло. Тем не менее, Екатерина забеременела от своего любовника, гвардейца Григория Орлова, славившегося своей красотой и храбростью. Сначала это была просто любовная связь, потом к ней примешался политический интерес. Григорий Орлов и четверо его братьев возжелали с помощью гвардии свергнуть императора и возвести на трон Екатерину.
И тут эта несвоевременная беременность. Екатерина ни на секунду не сомневалась: проведай законный супруг об ее «интересном положении», мгновенно сослал бы в монастырь и добился развода. Потому долго носила траурные платья – широкие и бесформенные они прекрасно скрывали изменения в фигуре императрицы.
Ей во что бы то ни стало нужно было обеспечить тайну родов. К счастью, супруги переехали в только что построенный Зимний дворец, и Петр, желая пореже видеться со своей ненавистной женой, отселил ее от себя в другое крыло огромного здания. Но роды есть роды, и утаить их непросто. А как поступить с новорожденным — один Бог знает! Положиться в этом деле можно было только на двух-трех человек из прислуги. Первым из них был камердинер Василий Шкурин — преданнейший человек, верный раб.
Роды должны были начаться в любую минуту и тут, как на грех, к Екатерине пожаловал законный супруг, которого она обычно месяцами не видела. Зачем пожаловал – и сам не знал, но уселся в кресло и стал долго и нудно рассказывать об изменениях в русской армейской форме.
Екатерина уже кусала губы от нетерпения и боли – схватки начались! – когда на улице поднялся страшный шум: пожар! Где пожар, почему пожар – непонятно, но император, обожавший глядеть на пожары, сорвался с места и помчался к своему любимому зрелищу. А Екатерина со стоном облегчения повалилась на кровать – как раз вовремя.
Позже выяснилось, что безмерно преданный своей госпоже камердинер Василий Шкурин поджёг собственный дом (и еще парочку по соседству), чтобы выманить императора из дворца. План удался: когда пожар потушили, Екатерина уже родила сына, названного Алексеем.
11 апреля 1762 года новорождённый  был отдан на попечение Шкурина, и оставался в его семействе до 1775 года.
Позже Екатерина писала сыну:
«Мать ваша, быв угнетаема разными неприязьми по тогдашним обстоятельствам, спасая себя и старшего своего сына Павла, принулждена нашлась скрывать ваше рождение, воспоследовавшее 11-го числа апреля 1762 года».
У Екатерины, женщины честолюбивой и властолюбивой, погруженной в политику с головой, никогда не было сильно развитого материнского чувства. Она была всегда в делах, и семья казалась ей маловажной частью ее существования. Кроме того, она не успела привязаться к сыну, полюбить его. Так же случилось, когда в 1754 году она родила старшего сына, Павла, и тогдашняя императрица Елизавета Петровна сразу же унесла новорожденного к себе, решив сама воспитать ребенка. Мать же снова увидела Павла только полтора месяца спустя.
Хотя и при других обстоятельствах, но и младшего сына сразу же отобрали у Екатерины. Затем надвинулись нервные, судьбоносные события: заговор, тайная переписка, мятеж, победа — словом, Екатерине было не до малыша. Так получилось, что в ней так и не проснулось то нежное, щемящее и радостное чувство материнства, которым наделена каждая женщина. Впрочем, может быть потом, в нежнейшей, экзальтированной любви к своим юным фаворитам, а также внукам и выразилось это нереализованное материнское чувство стареющей Екатерины.
Верного Шкурина она, однако, вознаградила воистину по-царски. В течение 1762 года он был пожалован в обер-камердинеры, а 1 июля того же года, (через 2 дня после переворота), произвёден в бригадиры и сделан гардеробмейстером императрицы. Шкурину с женой было пожаловано 1000 душ «для незабвенной памяти нашего к нему благоволения». Также ему было пожаловано имение Дылицы.
Одним из малоизвестных указов взошедшей на трон Екатерины был следующий:
«Указ Нашей Вотчинной Коллегии
Село Бобриково с приписными так, как оно куплено Нами от Лейбгвардии конного полка офицера Ладыженского и в ведомстве князя Сергею Гагарину по Нашему указу в смотрении порученное, со всеми из сих деревень от 1763 и 1764 годов собранными доходами, а если доходы отданы в рост, то и с процентами до дня распечатанья сего указа, отдать (ныне, в 1765 году ещё малолетнему) князю Алексею Григорьевичу сыну Сицкому, который от Нас поручен для воспитания Нашему камергеру Василию Григорьевичу сыну Шкурину, который и укажет, где оный его воспитанник обретается, о чём известна и жена его Анна Григорьевна Шкурина; а для большей вероятности (и во избежание дальнейшего и всякого трудного исследования, особливо если исследование кому во вред обратилось, — что сим указом наикрепчайше запрещаем, понеже Наша воля есть милостивая, и желаем наградить оного князя Алексея Сицкого из любви и благодарности к отцу его, бывшему капитану, который за нас потерпел), при сём прилагаем половину переломленной печати, и кто принесёт другую половину, тому отдать всё то, что в сём указе означено; а кто помешает исполнению сего Нашего указа или кто дерзнет, у того князя Алексея Григорьевича сына Сицкого всё или часть отнимать, тот да будет проклят, он и потомки его, и на нём страшный суд Божий взыщет».
Так что первоначально Екатерина намеревалась дать своему побочному сыну титул князя Сицкого (вымерший род), но позже, по-видимому. Передумала и мальчик стал графом Алексеем Бобринским.
Тайный сын императрицы вовсе не был тайной для общества – разговоры о нем были совершенно обычным делом, поскольку вызывали у всех неизменный интерес. Да и сама императрица не скрывала наличия у нее еще одного сына. Когда Алексею исполнилось четыре года, она отправилась с ним в поездку по Волге.
Именно в это время наследник Павел был тяжело болен и Екатерина, по-видимому, планировала в случае его смерти написать новое завещание в пользу Алексея или обеспечить ему в будущем трон каким-то иным образом. Но Павел выздоровел, и Алексей отправился обратно к Шкуриным.
Мальчик жил в семье камердинера вместе с родными сыновьями Шкурина тринадцать лет. Только в 1775 году императрица попросила Бецкого, близкого ей человека, заняться мальчиком. Он уже подрос, и его следовало куда-то определить.
В январе 1775 года Бецкой, познакомившись поближе с жизнью Алеши у Шкурина, писал Екатерине:
«Я полагаю, Ваше величество, что молодому человеку… не хорошо там, где он находится. Вследствие этого, он в скором времени переселится ко мне… Он слабого сложения… заставляю его посещать театры и собрания, что он очень застенчив и боязлив, я его сожалею…»
Еще через две недели Бецкой сообщал:
«Нахожу, что известный нам молодой человек по своему характеру кроток, а по своей послушности — достоин любви. Но по какому-то предопределению ему не довелось попасть в хорошие руки. Его робость, невежество, его простой образ мыслей возбуждают жалость, все его познания ограничены… он не обнаруживает ни к чему привязанности, ничто его не трогает, рассеян, почти ничего не говорящий, без малейшей живости, охотник спать».
Все это умная и тонкая Екатерина должна была бы принять на свой счет. Мальчик остался без должного воспитания. Характеристика, данная Алеше Бецким, говорила о нем как о натуре неразвитой, педагогически запущенной. Впрочем, в семье лакея иное воспитание Алеше получить было затруднительно.
В возрасте тринадцати лет Алексея вместе с двумя сыновьями Шкурина отправили учиться в военную школу в Лейпциг. Екатерина II переводила деньги на счет Воспитательного дома, которым руководил Бецкий, а тот переправлял их в Германию для оплаты обучения.
После Лейпцига Алексея определили служить в Сухопутном Шляхетском корпусе, который возглавлял все тот же верный помощник Екатерины Бецкий. В этот период своей жизни граф Бобринский время от времени встречался с императрицей, которая уверяла его, что помогает ему исключительно в знак памяти его родителей, но кто они были  - не говорила.
Накануне путешествия за границу, которое Екатерина устроила своему сыну в ознаменование окончания учебы,  мать и сын  встретились Запись в дневнике Бобринского:
«Я имел счастие поцеловать у нее руку и приветствовать ее. Она играла в бильярд с Ланским… Ея величество села и стала говорить со мною о предстоящем мне путешествии… Она милостиво сказала мне, что надеется, что я доволен распоряжениями, сделанными относительно меня. У меня выступили слезы, и я едва сдержался, чтобы не расплакаться. Через несколько времени, она встала и ушла».
Кажется, что теплее государыня принимала Суворова или Румянцева.
В апреле 1775 года императрица повелела называть мальчика Алексеем Григорьевичем Бобринским. До этого его именовали Шкуриным, потом Сицким… Так у мальчика появились и отчество — по настоящему отцу, и фамилия — по названию купленного для него села Бобрики в Тульской губернии.
Тогда же она пожаловала ему герб, на котором изображены двуглавый орел, зверек бобер и графская корона, которую пока он не имел. На гербе надпись: «Богу - слава, жизнь - тебе».
Бобринский отправился в Вену в компании еще двух молодых людей и наставника. Тут во всей красе проявились отцовские гены, причудливо сплетшиеся с материнскими. В нем проявилась спесь, пренебрежение к окружающим и одновременно замеченный еще Бецким «сон души».
Как писал сопровождающий Бобринского воспитатель, «из главных слабостей есть в нем еще беспечность и нерадение видеть или узнать что ни есть полезное. Его ничто не трогает, ничто не заманивает».
Но когда после Вены Бобринский отправился в Париж, то практически сразу «проснулся». Мать посылала ему солидные суммы денег, которые он проматывал с удивительной скоростью. Вскоре «русский граф» прославился в Париже своими кутежами, вел, как пишет современник, «жизнь развратную, проигрывал целые ночи в карты и наделал множество долгов».
Узнав об этом, Екатерина потребовала немедленного возвращения Алексея в Россию. Не тут-то было. Но в Париже досаждали кредиторы и сообразительный юноша, не дожидаясь крупного скандала, перебрался в Лондон.
Но и там ничего не изменилось. Те же карты до рассвета, сомнительные друзья, женщины легкого поведения, выбрасывание на ветер колоссальных сумм и… долги, долги, долги.
С большим трудом шесть лет спустя, в 1788 году, Бобринского, обремененного огромными долгами, удалось заманить в Россию. Не прослужив ни одного дня и выйдя в отставку в чине бригадира, Алексей Бобринский, по желанию государыни, поселяется в Ревеле (Эстония). Фактически – это ссылка за «непозволительное» поведение в Европе.
Но в то же самое время, выплатив, наконец, через доверенных лиц огромные долги сына, Екатерина в 1792 году пожаловала ему утвержденный ею герб Бобринских: орел — символ Орловых, часть Ангальтского герба родителей Екатерины и медведь — символ Берлина. Известно, что один из предков Екатерины, Альбрехт Медведь, основал Берлин.
 Девиз на гербе придумала Екатерина: «Богу слава — жизнь тебе».
А вообще-то императрица была резко настроена против сына — ведь он не оправдал ее надежд. Хотя Алексей живо интересовался многими науками: зоологией, ботаникой, химией. Его занимало и военное дело в Европе. Каждый вечер он читал стихи французских поэтов. Но силы воли, желания заняться чем-то полезным не было.
Только раз Алексей сумел проявить характер и настоять на своем. В Ревеле он познакомился с дочерью коменданта Ревельской крепости, барона Унгерна-Штернберга Анной и влюбился. Он знал, что Екатерина хотела его видеть мужем немецкой принцессы Фредерики Баденской, но невесте только-только исполнилось одиннадцать лет. А Бобринскому уже тридцать...
А он еще все не живет самостоятельной жизнью, не имеет семьи. И хотя государыня была против брака Алексея, он настаивал на нем до тех пор, пока Екатерина не сдалась. Свадьба была скромной, подарок императрицы выражался в некоторой сумме денег «на обзаведение».
В 1796 году в семье Бобринских родился сын, его назвали Алексеем. А через месяц не стало покровительницы и благодетельницы Алексея Бобринского, Екатерины II. Ее сын Павел, ставший императором, признал Бобринского братом, познакомил его с членами Сената, утвердил титул графа, повысил до звания генерал-майора, передал ему дворец на Галерной улице, определил на службу. Но близкими людьми они так и не смогли стать.
Но Бобринский спал душой по-прежнему. Петербург его не прельщал, карьера не интересовала, он ушел в отставку и до самой смерти в 1813 году жил помещиком в Бобриках.
Еще в 1773 году на месте старой крепости под руководством молодого архитектора Ивана Старова был возведен дворец, в основание которого заложила камень Екатерина II. Он поражает своим величием и, в то же время, внутренней простотой и изысканностью.
Алексей Григорьевич занимался сельскохозяйственными опытами, известно, что он собрал за годы жизни во дворце прекрасную библиотеку. У Алексея Григорьевича и его жены Анны Владимировны было четверо детей. Дочь Мария, три сына – Алексей, Павел и Василий.
Не стало Алексея Григорьевича в 1813 году, он скончался в 51 год. Его жена Анна Владимировна прожила еще 33 года. Могилы, где похоронены Бобринские, как и дворец, были в 20-х годах разрушены большевиками.
Спустя годы, Николай Николаевич Бобринский, близкий родственник по линии старшего сына Алексея Григорьевича, Алексея, став председателем комиссии Российского дворянства, сумел восстановить родовые захоронения своих предков.
Сын великой императрицы оказался велик только своими долгами. Впрочем, и отец его, Григорий Орлов, до знакомства с будущей императрицей был известен лишь лихими попойками, карточными играми до рассвета и немалыми долгами. Разве что рубака был отчаянный, а сын военной службы чурался.
Но потомки Алексея Бобринского сумели прославить его фамилию и оставить ее в истории государства Российского.