Поэзия Зои Межировой

Мне нужен бифштекс с кровью, а не километры рифмованного вздора, -- жестоко пошутил когда-то Евгений Винокуров. Что ж, в каждой шутке есть доля шутки.  Наверно правда, все мы, читатели, немножечко вампиры, все любим вкус чужой крови и все немножко негодяи, старающиеся избежать собственной боли, даже когда боль эта даруется небесами.
А боль не считается с нами, боль пронзает внезапно, как пронзает слух вырастающий  из тишины жуткий вопль городской сирены. Сирены скорой помощи.  Сирены-чужбины.
...Есть ли на земле что-то  ужаснее?

"Ах, как сирены воют обреченно"

...Мне иногда кажется, что ни одна в жизни строчка так точно не соответствовала моему собственному впечатлению, как эта.  Это моя кровь -- ничья другая. Но нет, не моя -- это слова Александра Межирова.

 Но я хочу сказать пару слов не о нем, а о стихах его дочери, Зои Межировой
Она не повторяет отца, у нее свой почерк, свое видение мира, она не  замахивается на большие темы (ну, это я, конечно, свое впечатление передаю, может я не всё знаю), она, может быть, не так любуется звуками, но что-то фамильное, межировское, в ее стихах безусловно присутствует.
И присутствует в них вкус крови, который любил в свое время смаковать Евгений Винокуров, а теперь любим мы, вечноголодные потомки упитанных старинных вампиров.  Тихие и смирные потомки когда-то гордых вампиров не по материнской или отцовской, а, если можно так выразиться, по какой-то побочной абстрактно-поэтической линии.

...Вкус крови как вкус меда: ему полагается быть чистым...
Какая-то сдержанная культура речи почти наследственная (а может и правда наследственная) ведет ее, подсказывает образы, не дает сбиться. Точный слух, различающий между другими голосами "голос музы еле слышный", волнующие напевы жизни. Неброская, сдержанная, остающаяся в душе поэзия.
Поэзия Зои Межировой. Вот несколько ее стихотворений:

И воздух встал, ощерясь, на дыбы,
И тяжко неуклюже повернулся,
Как динозавр, уродливо ленив,
Бесшумно преградив собой дорогу.
И стало совершенно непригодным
Для жизни после этого пространство.
Сместилось что-¬то в нем, и вот ни шага
Уже не сделать и не продохнуть.

Чужбина. Это медленное слово,
Как серых неотесанных камней
Завалы от недавней катастрофы.
И непреодолима плотность звуков.
В них отголоски грохота слышны,
Хоть внешне груды мертвенно спокойны.

К тому же так трубит тревожный рог.
И трудных звуков тягостен напев —
Недобрая замедленная тяжесть,
И подозрительна густая вязкость,
Сулящая подспудное смятенье.

Чужбина. Затаившаяся гладь
Под испареньями – болотной жижи.
Но лишь прикосновенье... и трясина.
А перед этим еле слышный всплеск,
Звучащий будто сдавленный смешок.

Чужбина. Толстозадая старуха,
Хозяйка цирка под открытым небом,
Что между номерами представленья
С победной дрессировщика улыбкой
Кругами ходит по пустой арене
В воронке древнего амфитеатра
И душу демонстрирует зевакам,
(Когда коверные ровняют слой
                опилок), –
Держа ее на жестком поводке,
Как странного заморского зверька,
Затравленного, жалкого, смешного,
Замученного слишком тесной клеткой
И долгой ненавистной дрессировкой...

Пространства безымянного громада
Недобрая замедленная тяжесть
Завалы от недавних катастроф
Хозяйка цирка под открытым небом
Трясины всколыхнувшийся смешок
Слепого рога вязкий звук в тумане
И воздух встал, ощерясь, на дыбы.

***
Восточная бронза

Маленький магазинчик в Молле,
Торгующий восточной бронзой.
Очень светло, оживленно, шумно
И много красивых поделок.

Тонкие стройные вазы Египта,
Бумажники из цветной тисненой
И душной матовой кожи.

Долго меня нанимать не хотели
Американские магазины.
Ну, а Бригитта, с немецким акцентом,
Узнав, что родом я из России
И что шесть лет проучилась долгих
В ей неизвестном университете,
Сказав, что фирма много не платит,
Сразу взяла меня на работу.

Странно, ведь я предвидела это,
И даже стих написала когда-¬то
О том, как, диплом защитив ученый,
Я в магазинчике антикварном,
Зачем¬-то снесенном на старом Арбате,
Стала товар отпускать за прилавком,
Что было детской моей мечтою
И выдумкою в те годы, конечно.

Слепит глаза восточная бронза
Под песни американских ансамблей.
И нация в джинсовой униформе, –
Моя неразгаданная загадка,
С колясками детскими бродит по Моллу.

Все это сон, что разъел мне душу.
Но снам, обычно, конец бывает.
Мой кончится – и в Москве опять я
(Не может иначе с душой случиться).
На улице грязной. Любимой с детства.
С нелепым названьем Восьмое марта.
Трамвай особенно был мне мил там.
По узким рельсам бежит со звоном.
А за окном дома, и собаки,
И пьяницы горькие, и старухи,
И люди с сумками на работу
Торопятся, превозмогая усталость.

– Забудь, – сказали мне здесь однажды,
Потом не раз повторяя это.
– О чем вспоминать? Забудь,
                да и только,
Людей усталых и озлобленных,
И грязь, и всю эту жизнь пустую.
Само это скоро с тобой случится.
Не будешь звонить и писать подругам,
Тем для разговоров уже не будет.
Уйдет все само собой постепенно
Из жизни, из памяти, из-¬под спуда.
Скоро устроишься на работу,
Будешь усталой и не одинокой.

Но сквозь пустыри Вирджинии вижу
Тепло переполненного трамвая,
По рельсам стальным бегущего шибко.

Родные, такого нигде не встречу.

Что б ни случилось со всеми нами,
С нами со всеми и со страною
Улицы серой с названьем странным, –
Я с вами рядом – и под присягой
Стране неразгаданной мной загадки,
Нации в джинсовой униформе,
Неторопливо бродящей по Моллу
Мимо маленького магазина,
В котором египетские поделки
На полках от потолка до пола.

То ли туман глаза застилает,
То ли слепит восточная бронза...

***
Окрик и свист... И мгновенно в сыреющем мраке
Шелест по листьям откуда-то мчащей собаки.
Дальний фонарь. И теней мутноватый клубок.

В час этой мертвой, пустынной, безлюдной прогулки
Снова промчалась в осенней ночи переулка,
Вихрем свободы и верности встала у ног.

Сад опустел. И костры по дворам отгорели.
Странные теплые перед зимою недели.
Окна желтеют, и голые сучья черны.

Отсветы стылой воды на дороге у края.
Что-то не ладится. Дней этих не понимаю.
Впрочем, не вижу ничьей тут особой вины.

Дальше идем и по влажному долгому следу
Тянем опять молчаливую нашу беседу
Темной прогулки сквозь дождь, моросящий тайком.

Произносить все слова ни к чему и напрасно.
Знаешь, наверное, все. Оттого и безгласна.
Сад. Переулок. И тающий призрачно дом.

Снова свищу. Подбегает. Ошейник на шею
Вновь надеваю, того и сказать не умея,
Что этот мудрый и пристальный взгляд говорит.

Тянет на мокрую землю, где запахи млеют.
(Как эта ночь по глубоким дворам цепенеет...)
Лижет холодную руку, зачем-то жалеет.
И по асфальту к подъезду легко семенит.

***
Странный сон, что часто снится,
Часто снится — ну и пусть,
В ритме снега растворится
Затянувшаяся грусть.

Вмиг удастся в вихре плотном
Все, что мучило, забыть, —
В этом ритме мимолетном
Своего — не различить,

Стоит
       только
               вдоль
                по скверу
Оснеженному пройти
И случайному размеру
Подчиниться на пути.